Все его лицо было в морщинах, маленькие хитрые глазки были почти прикрыты густыми бровями. Говорил он сильно окая, всегда был суров, мрачен, несловоохотлив. Жил он в крохотной комнатке в вестибюле, и комнатка эта была набита всяческим хламом. На столе стоял сломанный будильник, теснились какие-то пустые банки и склянки, валялись тряпки, гвозди, старые замки и ключи. В углу висела, поблескивая бисером, маленькая икона Серафима Саровского Сторож верил в бога, был старообрядец и не выносил ребячьего шума.
- Вот так и живу, как прикованный к этой школе, - говорил он.
Мы его звали "Прометей". Знали, что он Павел Кириллович, и никто, по-моему даже заведующий школой, не знал его фамилии.
- Не ребята, а свиньи прямо какие-то, - говорил он, - мусорят, мусорят, а я должен подбирать, будто бы я для этого произведен на свет...
Очень он не любил убирать за нами. Да и за собой тоже. Хлам не переводился в его комнате.
Мы побаивались сердитого Прометея, но привыкли к нему и даже любили его в глубине души.
Как-то я не приготовил урока по химии, меня выставили из класса и сказали, чтобы пришли мои родители.
Грустный, расстроенный я шел вниз по лестнице, и меня увидел шедший со щеткой Прометей.
- Чего нос повесил? - спросил он.
- Из класса выгнали, - сказал я. - С химии.
- Плохое дело химия, - сказал он. - Идем ко мне.
И он повел меня в свою конурку.
- Садись на постель, - сказал он.
И я сел на постель, застланную одеялом из разноцветных лоскутов.
- А кому нужна эта химия? - сказал Прометей - Господь создал сушу, и воду, и небо и не знал ни про какой кислород и водород. И зверей создал он, и гадов всяких, и насекомых, и все это безо всякой химии.
- Но ведь даже вода состоит из кислорода и водорода, - сказал я, сверкая своими знаниями - Вода - это Н2O.
- Еще чего, - сказал он. - Не знаю я никакого "аш"
и знать не хочу. И "О" - тоже.
- А без этого "О" вы бы не могли жить, - сказал я - "О" - это кислород. Вы им дышите. Даже растения без него жить не могут.
- Ну да! - рассердился Павел Кириллович. - Вот у меня фикус стоит. Растет безо всякого кислого рода.
Чепуха это все. Сказать можно что угодно. Все от бога.
- А зачем же тогда учиться?
- А и не надо. Читать и писать надо уметь - вот и все. Для того и школа.
- Но ведь должен я быть кем-нибудь, когда вырасту?
- Человеком будь. Че-ло-ве-ком.
- А специальность?
- А ты кем быть решил?
- Еще не знаю. Мама хочет, чтобы я был врачом...
- Не надо. Бог дал жизнь - бог и возьмет. И никакой врачеватель не поможет. Это ведь все выдумки - скорлатина там, либо дифтерит, или онгина, или инфлуэнция. Это все просто болезнь. Как ее ни называй.
Захочет бог, ты выздоровеешь, не захочет - помрешь.
- Бога нет, - сказал я. - Это все сказки. Религия - это опиум для народа.
- А я не курю, - сказал он. - Ни табак, ни этот твой опиюм. А если бога нет, откуда же ты взялся?
- От мамы, - сказал я.
- А мама?
- От своей мамы.
- А она?
- От (своей.
- Ну, а первая мама откуда?
- От обезьяны, - сказал я.
- А обезьяна?
- От своей мамы.
- А первая обезьянья мама?
Я не знал, что ответить.
- Без бога и обезьяны бы не было.
- Наверно, я буду инженером, - сказал я. - Электриком. Потому что у нас сейчас век электричества.
- Электричество, электричество! Нет никакого электричества. От создания мира была молния, и она зажигала такую иллюминацию, что безо всякого электричества светло было. И был гром, и была божия гроза, и никаких тебе киловаттов.
- Молния - это электрический разряд, - сказал я. - Вы ведь сами, Павел Кириллович, пользуетесь электричеством.
- С чего ты взял?
- Да вот у вас лампочка висит.