— Вот оно — запрещенное орудие лова, — показывая на сеть, мрачно произнес адмирал. Тон его не предвещал для Никиты ничего хорошего.
— А, привет! — немного пришел в себя Никита. — Наше вам…
— Теперь уж ваше не нам и не вам, — Кузьма поднял только что выпутанного из сети тайменя и бросил его в воду. Таймень несколько секунд постоял затонувшим обпилком, потом шевельнул хвостом, плавниками и торпедой пошел в глубину.
Я нагнулся за второй рыбиной.
— А ну, брось… — побагровел Никита и двинулся на меня.
— Стоять! Ни с места! — Валера вытащил из-за пояса пистолет кота Базилио.
Никита понял, что шутить с ним не собираются.
— Да вы что, ребята?! Не выспались? Я всей душой, а вы…
— Замолкни, браконьер несчастный! — разъяренным петушком налетел на него Виктор Оладышкин. — Нет у тебя души. Только урвать для себя, на остальное тебе наплевать. На всех наплевать. Подумай, как сына воспитываешь. Кого из него вырастить хочешь? Такого же негодяя, как сам? Да мы за такое браконьерство судить тебя будем. Судить, слышишь?!
— Прав на то не имеете.
— Имеем, не беспокойся, — Игнат зашарил по карманам, но вместо «прав» вытащил пачку сигарет, закурил.
— Хватит трепаться, давайте рыбу спасать, — сказал Кузьма и первым взялся за сеть.
Вытянули сеть, выпутали тайменей и бережно, по одному, отпустили их на волю.
Никита, чувствовалось, будь в его воле, живьем бы с нас шкуру содрал. Но со всем флотом справиться он, конечно, не мог. Да еще под дулом пистолета, сверкавшего вороненой сталью.
— Да, подходящее местечко для браконьерства выбрал, — сказал Виктор Оладышкин. — Выше по реке тайменю делать нечего, он в этом омуте и пасется. А такие вот типы варварски его уничтожают. Скоро о тайменях в Мрассу одни лишь воспоминания останутся… Судить мы его, к сожалению, и верно — прав не имеем, а вот акт о браконьерстве составим по всем правилам, и пусть его настоящим судом судят.
— И будет он опять в тайге, только не рыбу ловить, а лес рубить годика этак полтора, — мечтательно произнес адмирал.
— Штраф заплатит и все, — Валера пренебрежительно помахал пистолетом.
— Нет, за такое штрафом не отделается, — сказал Виктор Оладышкин. — Это уж мы возьмем на себя, всю общественность на ноги поставим, в печати вопрос поднимем Верно, товарищ ответственный секретарь нашей газеты?
— Само собой.
— То-то. Давай бумагу, — Оладышкин протянул руку, совсем позабыв, что он не у себя в отделе и ни клочка чистой бумаги у нас нет. У меня был блокнот, но он остался в лагере.
Никита не знал этого и взмолился:
— Да что вы, товарищи… У меня ж дети, семья, их кормить надо.
— Работать надо для этого, а не нарушать законы и уничтожать природу. — Оладышкин был непреклонен. — Давайте бумагу!
— Эх, так бы и нажал на курок!
Спавший в лодке мальчонка проснулся и, не понимая, что происходит, удивленно таращился на Валеру.
Никита осунулся, одутловатые щеки его обвисли, глаза обесцветились.
— А, делайте, что хотите… Для вас, вижу, таймень дороже человека.
— Смотря какой человек, — сказал Игнат.
Адмирал морщил лоб. Думал. Затем провозгласил:
— Суд удаляется на совещание, — и поманил всех в сторонку.
Дебаты были не долгими. Бумаги для акта не нашлось, да и что бы наш акт значил, пустая бумажонка без истинных представителей власти. И мы тогда решили…
— Ну вот что… — подошел к Никите адмирал. — Живи, черт с тобой. Но если еще сюда сунешься — пиши пропало. И дружкам своим закажи… И уматывай отсюда сейчас же… Постой, не все… Тайменей можешь забрать, нам чужой улов не нужен. На уху и жареху сами добудем. Удочкой, спиннингом… А сеточки мы того… конфискуем. А чтоб не подумали о нас плохо, мы их предадим огню… Расшуруй-ка костерок, Волнушечка…
— Погодите, други, — чуть ли не на колени пал Никита. — Ну, зачем же добро губить… Новенькие ведь почти сети. Один я знаю, как их достать тяжело. По большому блату устроили. Вы лучше рыбу заберите, тут одного балыка с пудик будет.
— Давись этим балыком сам. Нас с него вытошнит, — сказал Кузьма и бросил первую сеть в костер.
У Никиты был жалкий вид. Он, казалось, вот-вот заплачет либо кинется за сетью в огонь.
— А теперь разводи пары и шуруй, пока я из себя не вышел, — приказал адмирал Никите, когда сети сгорели дотла.
Никита с мальчонкой побросали в лодку тайменей, подобрали обуглившиеся поплавки, закопченые грузила и завели мотор.
Валера поднял руку с пистолетом кота Базилио, хотел салютнуть, но салюта не получилось — пистолет не был заряжен, и все патроны к нему остались в лагере.
Рыбачить никому не хотелось — слишком уж неприятный осадок остался после этого происшествия.
Игнат прямо-таки места себе не находил — ни к чему не лежали руки. А это для него было равносильно медленному угасанию. Игнат считал, что человек без дела не человек, а так — нечто. И потому мне всегда казалось, что он меня недолюбливал: я все-такн любил побездельничать.
— Брось, старичок, не страдай, — попытался успокоить Игната Кузьма. — Мало ли подлецов на свете.
Замечание Кузьмы еще больше растравило Игната.
— Ни одного не должно быть. Понимаешь — ни одного!
Я впервые видел Игната таким. Он, казалось, ненавидел сейчас всех и себя в том числе. Лицо его, обычно строгое, но доброе и приветливое, как-то неестественно, словно от невыносимой боли, перекосилось, веки сузились, и сами глаза смотрели из этих щелок колюче и зло.
— Это не подлец даже, это… изверг… это фашист… — цедил Игнат сквозь зубы, а мне казалось, что он кричал полным криком. — Сегодня он браконьерничает, завтра лес подожжет, послезавтра — на человека с ножом кинется… Ему же все до лампочки. Он ни жену, ни детей не пожалеет. Он не любит никого. Понимаете — не лю-юбит!.. Ни людей, ни зверей, ни неба над головой…
Выговорившись, Игнат взял лопату, пошел к своему дымоходу, но по дороге раздумал копать, остервенело воткнул лопату в землю и лег возле нее.
В чем-то Игнат, безусловно, был прав, но согласиться с ним полностью я не мог. Мы поступили столь же незаконно, как и сам Никита. Мы не имели права творить самосуд. Мы воспользовались преимуществом силы. И я сказал об этом ребятам.
— Не пускай слезу, Волнушечка, — покривился от моих слов адмирал. — Мы действовали в соответствии со статьей первой, пунктом четвертым нашего устава.
— Устав принят вами, а не Верховным Советом.