МИСТЕР ДУШКИНС: Но что вы скажете о тех зародышах, сэр, которых Вице-президент назвал «нарушителями спокойствия»? Насколько я понимаю, он, в частности, имел в виду тех, кто начинает лягаться примерно на пятом месяце жизни. Согласны ли вы с тем, что они представляют собой «смутьянов» и «неблагодарных тварей»? И если согласны, то какие меры вы собираетесь принять, чтобы контролировать их?
ТРИККИ: Ну, прежде всего, мистер Душкинс, я полагаю, что речь здесь должна идти о некоторых очень тонких различениях юридического толка. Так вот, по счастью (с чарующей озорной улыбкой) я как раз юрист и обладаю подготовкой, достаточной, чтобы проводить подобные тонкие различения. (Вновь обретая серьезность.) Я думаю, что нам следует подойти к рассмотрению этого вопроса очень и очень осторожно — и уверен, что Вице-президент согласится со мной — нам необходимо провести различение между двумя видами активности: ляганием во чреве, о котором, собственно, и говорил Вице-президент, и движением в нем. Дело в том, что Вице-президент, что бы там ни рассказывали о нем по телевидению, вовсе не называл возмутителями спокойствия всех зародышей, которые проявляют какую-либо внутриутробную активность. Подобной точки зрения никто в этой администрации не разделяет. Фактически, я не далее как сегодня беседовал с Генеральным прокурором Злокознером и мистером Осляти из ФБР, и мы, все трое, сошлись на мнении о том, что при нормально протекающей беременности определенная внутриутробная активность является, в особенности по прошествии пяти месяцев вынашивания плода, не только неизбежной, но и желательной.
Что же касается другой стороны данного вопроса, то могу вас заверить, что эта администрация отнюдь не намеренна бездействовать, глядя, как кучка падких до насилия пятимесячных бездельников лупит американских женщин ногами в живот. Так вот, в общем и целом, и говоря об этом, невозможно впасть в преувеличение, наши американские нерожденные младенцы представляют собой восхитительное сообщество нерожденных младенцев, и в какой бы конец света вы ни заглянули, вы не найдете нерожденных младенцев, которые в чем-либо превосходили бы наших. Однако и среди них имеется горстка насильников, которых Вице-президент охарактеризовал, с моей точки зрения, вполне справедливо, как «смутьянов» и «нарушителей спокойствия», — и я уже распорядился о том, чтобы Генеральный прокурор принял против них соответствующие меры.
МИСТЕР ДУШКИНС: Если позволите, сэр, меры какого именно рода? Следует ли ожидать арестов среди склонных к насилию зародышей? И если следует, как именно они будут производиться?
ТРИККИ: Я считаю, мистер Душкинс, что наши органы поддержания правопорядка являются лучшими в мире. Я совершенно уверен, что Генеральный прокурор Злокознер способен разрешить любые процедурные сложности, какие только могут возникнуть. Мистер Уважник.
МИСТЕР УВАЖНИК: Господин Президент, не могли бы вы сказать нам, почему — особенно в свете множества серьезнейших национальных и международных проблем, с которыми вам приходится сталкиваться, — вы именно сейчас взялись за разрешение этой, ранее остававшейся в пренебрежении, проблемы прав зародышей? Создается впечатление, сэр, что эта тема глубоко вас волнует — по какой причине?
ТРИККИ: А по той, мистер Уважник, что я не терплю несправедливости в какой бы то ни было сфере существования нашей нации. По той, что наше общество является обществом правовым, что предназначение его состоит в том, чтобы облегчать жизнь не только богатым и привилегированным, но и наиболее бесправным слоям населения. Знаете, в наши дни мы то и дело слышим лозунги наподобие «Власть черным!» или «Власть женщинам!». Дай власть тем, дай власть этим. Но как насчет власти внутриутробных младенцев? Разве им не причитаются решительно никакие права, пусть даже они являются не более чем мембранами? Я лично считаю, что причитаются, и я намерен бороться за эти права. Мистер Умник.
МИСТЕР УМНИК: Как вам, должно быть, известно, господин Президент, кое-кто утверждает, будто вы руководствуетесь в этом вопросе исключительно политическими соображениями. Не могли бы прокомментировать эту точку зрения.
ТРИККИ: Что ж, мистер Умник, я полагаю, что таков присущий этим людям цинический способ описания моего плана внести в Конституцию поправку, которая ко времени выборов семьдесят второго года предоставила бы право голоса нерожденным младенцам.
МИСТЕР УМНИК: Я уверен, сэр, что именно это они и имеют в виду. Они утверждают, что, предоставив право голоса нерожденным младенцам, вы сможете нейтрализовать тот выигрыш, который Демократическая партия получила бы, понизив возрастной ценз до восемнадцати лет. Они говорят, будто заключение ваших стратегических советников сводится к тому, что даже если вы потеряете голоса избирателей в возрасте от восемнадцати до двадцати одного года, вы все-таки сможете остаться на второй срок, если вам удастся заручиться голосами Юга, штата Калифорния, а также всех зародышей и эмбрионов от одного побережья до другого. Присутствует ли какой-либо элемент истины в этом «политическом» анализе пробуждения у вас внезапного интереса к «власти внутриутробных младенцев»?
ТРИККИ: Мистер Умник, я предпочел бы оставить за вами — и за нашими телевизионными комментаторами — право судить о моей позиции, и ответить на ваш вопрос в манере отчасти личной. Будьте уверены, я хорошо знаком с мнениями самых разных экспертов. Среди них есть немало людей, которых я уважаю, и они несомненно имеют право говорить все, что им вздумается, остается только надеяться, что сказанное ими не повредит интересам нации… Тем не менее, позвольте напомнить вам, и всем американцам вместе с вами, о факте, который в ходе нынешних дебатов почему-то выпал из всеобщего поля зрения: в том, что касается проблемы прав нерожденных младенцев, я далеко не новичок. Простейший факт, и его не так уж трудно подтвердить документами, состоит в том, что и сам я, когда жил в великом штате Калифорния, был нерожденным младенцем. Конечно, из того, что показывает телевидение и печатают газеты, для которых пишет кое-кто из вас, джентльмены, узнать об этом удается далеко не всегда (с чарующей озорной улыбкой), и тем не менее, это чистая правда. (Вновь обретая серьезность.) Однако, если строго придерживаться фактов, в свое время я был нерожденным квакером.
И позвольте мне вам напомнить, — поскольку это представляется необходимым в свете злобных и бездумных нападок на него, — что и Вице-президент Как-Его-Там также был некогда нерожденным младенцем, а именно нерожденным греко-американцем, и стало быть, все сказанное относится также и к нему. Более того, нерожденным младенцем был и министр Лярд, и министр Скаред, и наш Генеральный прокурор — да что там, я могу просто-напросто перечислить весь состав моего кабинета министров, указывая одного выдающегося человека за другим, и вы увидите, что все они состояли некогда в нерожденных младенцах. Даже министр Невернинг, с которым я, как вам известно, нередко расхожусь во мнениях, даже он был нерожденным в ту пору, когда все мы еще состояли в одной дружной команде.
И если вы приглядитесь к работающему в Палате представителей и в Сенате руководству Республиканской партии, вы и там обнаружите людей, которые, задолго до того как их избрали на официальные посты, принадлежали к числу нерожденных, проживая едва ли не во всех регионах нашей страны — на фермах, в промышленных городах, в провинциальных городках, рассеянных по всей территории нашей великой республики. Даже моя жена и та входила когда-то в сообщество нерожденных младенцев. Возможно, вы помните, что и двое моих детей также из их числа.
Поэтому, когда кто-то там утверждает, будто Диксон ухватился за проблему нерожденных младенцев лишь для того, чтобы набрать побольше голосов избирателей… что же, мне остается только попросить вас приглядеться к списку зародышей, с которыми я был тесно связан как в политической, так и в личной жизни, и самостоятельно сделать правильный вывод. В сущности говоря, мистер Умник, вы, я уверен в этом, рано или поздно увидите как население нашей страны с каждым днем все в большей мере убеждается в том, что в нынешней администрации эмбрионы и зародыши наконец-то снискали истинных выразителей своих интересов. Мисс Чаровник, у меня создалось впечатление, что вы приподняли одну бровь.
МИСС ЧАРОВНИК: Я только хотела сказать, сэр, что Президент Лгундон Б. Джонсон, до того как попасть в Белый Дом, также был нерожденным младенцем, а между тем он состоял в Демократической партии. Как вы могли бы прокомментировать этот факт?
ТРИККИ: Мисс Чаровник, если мой предшественник на этом высоком посту принадлежал к племени нерожденных, я готов первым поаплодировать ему. Не сомневаюсь, что у себя в Техасе он, прежде чем заняться общественной деятельностью, был одним из самых приметных зародышей. Я вовсе не думал утверждать, будто моя администрация первой в истории осознала важность вопроса о правах еще не рожденных. Я говорю лишь, что мы намереваемся нечто предпринять в этой связи. Мистер Трезвяк.
МИСТЕР ТРЕЗВЯК: Господин Президент, я хотел бы попросить вас сказать несколько слов о с научных проблемах, связанных со сбором голосов нерожденных младенцев.
ТРИККИ: Что ж, мистер Трезвяк, прибегнув к слову «научные» вы, безусловно, попали в самую точку. Перед нами действительно стоит научная проблема невиданных масштабов — и пусть никто не питает иллюзий на этот счет. Более того, я совершенно уверен, что отыщутся люди, которые в завтрашних газетах заявят, будто решение ее невозможно, нереально, будто это чистой воды утопия. Вспомните однако о том, что, когда в 1961 году президент Харизма, выступая перед Конгрессом, заявил, что еще до конца нынешнего десятилетия наша страна высадит человека на поверхность Луны, также нашлось немало людей, готовых налепить на него ярлык безумного мечтателя. Тем не менее, мы это сделали. Мы сделали это, благодаря американскому «ноу-хау» и американской приверженности к коллективному труду. Точно так же и я совершенно уверен, что ученые Америки, ее технические специалисты сумеют решить задачу предоставления нерожденным младенцам возможности участвовать в выборах — и не до конца нынешнего десятилетия, но до ноября 1972 года.
МИСТЕР ТРЕЗВЯК: Не могли бы вы, сэр, сообщить нам, во что, примерно, обойдется осуществление столь напряженной по срокам программы?
ТРИККИ: Мистер Трезвяк, в ближайшие десять дней я представлю Конгрессу проект соответствующего бюджета, в настоящий же момент позвольте мне сказать следующее: величие требует жертв. Набросанную моими научными советниками программу исследований и разработок «на медные деньги» осуществить невозможно. В конце концов, о чем мы с вами сейчас разговариваем как не об основополагающем принципе демократии: об избирательном праве? Я не способен поверить в то, что члены Конгресса Соединенных Штатов сочтут возможным предаваться политическим играм, когда речь пойдет о совершении шага, подобного этому, шага, который продвинет вперед не только нашу нацию, но и человечество в целом.
Вы, например, даже представить себе не можете как этот шаг повлияет на народы недоразвитых стран. Возьмите тех же китайцев и русских, которые и взрослым-то голосовать не дают, и сравните их с нами, американцами, вкладывающими миллиарды и миллиарды полученных от налогоплательщиков долларов в научный проект, цель которого состоит в предоставлении права голоса людям, неспособным видеть, слышать, говорить и даже думать — в привычном нам смысле этого слова. Подумайте сами, каким красноречивым свидетельством смятения умов и даже ханжества, обуявшего нашу нацию, может стать тот факт, что мы, посылающие наших парней в далекие странах сражаться и умирать единственно ради того, чтобы обитающие в них беззащитные люди получили право свободно выбирать себе такое правительство, какого они заслуживают, обращаем затем взоры к собственной нашей стране и видим, что сами мы продолжаем отказывать в этом праве огромной части нашего населения, и лишь потому, что части этой выпало жить не в Нью-Йорке, а в плаценте или в матке — сколько трагической иронии будет содержать в себе этот факт! Мистер Слови-Меня-На-Вранье.
МИСТЕР СЛОВИ-МЕНЯ-НА-ВРАНЬЕ: Господин Президент, меня смущает следующее: до сегодняшнего дня вас характеризовали, и думается, не без вашего на то согласия, как человека, если и не имеющего непосредственного соприкосновения с образом жизни и идеями молодого поколения, то уж во всяком случае скептически относящегося к разумности и того, и другого. Не является ли ваше нынешнее выступление за права не просто «молодых», но переживающих период созревания людей, полным поворотом кругом, если вы позволите мне прибегнуть к подобному выражению?
ТРИККИ: Ну что же, я рад, что вы подняли этот вопрос, поскольку я считаю, что мое поведение раз и навсегда показывает, каким гибким человеком я являюсь, с какой готовностью я прислушиваюсь к призывам любого меньшинства и отвечаю на эти призывы — сколь бы бесправным таковое меньшинство ни являлось — важно лишь, чтобы призывы эти были разумными и не сопровождались насилием, изрыганием непристойностей и швырянием пакетов с краской. Если и существует реальное доказательство того, что оторвать внимание Президента от показываемого по телевидению футбольного матча можно, и не разбивая палаточный лагерь на лужайке Белого Дома, то, думаю, пример этих крохотных организмов дает такое доказательство. Заверяю вас, они действительно произвели на меня огромное впечатление своим безмолвным достоинством и воспитанностью. Я надеюсь лишь, что все американцы будут гордиться нашими нерожденными младенцами так же, как горжусь ими я.
МИСТЕР ВОСТОРГУН: Господин Президент, я в восторге от обрисованных вами технических перспектив. Не могли бы вы дать нам хотя бы отдаленное представление о том, как именно смогут нерожденные младенцы распорядиться своими бюллетенями на избирательных участках? В особый восторг приводят меня утопающие в плаценте эмбрионы, которые еще не успели обзавестись развитой нервной системой, не говоря уже о тех конечностях, коими все мы пользуемся, имея дело с машиной для голосования.
ТРИККИ: Ну, прежде всего, позвольте напомнить вам, что наша Конституция не содержит никаких ограничений по части избирательных прав человека, обладающего физическими недостатками. Нет, наша с вами страна устроена по другому. В этой стране проживает множество людей с восхитительными физическими недостатками, хотя, конечно, в пресловутые «новости» эти люди попадают не так часто, как демонстранты.
МИСТЕР ВОСТОРГУН: Я вовсе не желал предположить, сэр, что эмбрионам следует отказывать в избирательном праве только на том основании, что у них отсутствует центральная нервная система, я размышлял лишь о фантастической механике их волеизъявления. Как, к примеру, сможет эмбрион сопоставить избирательные программы и сделать разумный выбор одного из кандидатов, если он не способен читать газеты и смотреть телевизионные новости?
ТРИККИ: Ну что же, мне представляется, что вы подошли здесь вплотную к сути вопроса о том, почему нерожденным младенцам следует предоставить право голоса, как и о том, каким преступным являлся просуществовавший столь долгое время отказ им в этом праве. В их лице мы наконец-то получаем огромный блок избирателей, которых попросту невозможно обмануть однобоким и искаженным освещением истины, преподносимым американскому народу различными средствами массовой информации. Мистер Разумник.
МИСТЕР РАЗУМНИК: Но однако же, господин Президент, как они смогут принимать решения, как им удастся пораскинуть мозгами, или яйцеклетками, или желтками, или что там будет иметься в их распоряжении? У определенной части общества может создаться впечатление, что присущая эмбрионам наивность не позволит им разобраться в самой сути производимого выбора.
ТРИККИ: Наивность — да, мистер Разумник, — однако позвольте мне задать вам вопрос, вам и всем нашим телевизионным обозревателям: что уж такого дурного в некоторой наивности? Мы имеем более чем достаточно изрыгания непристойностей, цинизма, мазохизма и показных покаяний — быть может, изрядная доза наивности это именно то, в чем нуждается наша страна, чтобы вновь обрести былое величие?
МИСТЕР РАЗУМНИК: Как можно больше наивности, господин Президент?
ТРИККИ: Мистер Разумник, если бы мне пришлось выбирать между бунтами, переворотами, несогласием и недовольством с одной стороны, и умножением наивности с другой, я, пожалуй, выбрал бы наивность. Мистер Трезвяк.
МИСТЕР ТРЕЗВЯК: Господин Президент, если бы мы уже стояли в преддверии выборов семьдесят второго года, что дало бы вам основания предполагать, будто получившие право голоса эмбрионы и зародыши предпочтут вас вашему противнику-демократу? И как насчет губернатора Уволюса? Не думаете ли вы, что если он снова выставит свою кандидатуру, ему удастся отобрать у вас значительную долю голосов зародышей, в особенности на Юге?
ТРИККИ: Разрешите мне ответить вам следующим образом, мистер Трезвяк: я питаю глубочайшее уважение к губернатору Алабамы Джорджу Уволюсу, как и к сенатору от Миннесоты Губерту Гундолюсу. Оба они достойные люди и с несомненной для меня большой убежденностью выступают за права крайне правых и крайне левых. Однако факт остается фактом — я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из этих джентльменов, при всем их экстремизме, поднял голос в защиту наиболее обездоленной части населения Америки, в защиту нерожденных младенцев.
Следовательно, я покривил бы душой, если бы не признался сейчас перед вами в моей надежде на то, что, когда подойдет время выборов, зародыши и эмбрионы нашей страны, скорее всего, вспомнят, кто именно боролся за них в то время, когда все прочие занимались куда более популярными и модными темами. Я думаю, они вспомнят, кто именно, в самый разгар войны, которую мы ведем за рубежами нашей страны, и расового кризиса здесь, у нас, всецело посвятил себя тому, чтобы превратить эту страну в место, которым населяющие ее нерожденные младенцы имели бы право гордиться.
Единственная моя надежда состоит в следующем: что бы я ни успел совершить для них, пока я еще занимаю пост Президента, совершенное мной станет весомым вкладом в построение мира, в котором каждый, независимо от его расы, верований или цвета кожи, так и останется нерожденным младенцем. Пожалуй, если у меня и есть мечта, то она такова. Благодарю вас, леди и джентльмены.
МИСТЕР ЗАДОУЛИЗ: Благодарим вас, господин Президент.
Трикки облачен в форму футболиста, в которой он, обучаясь в колледже Ханжиера[2], четыре года просидел на скамье запасных. Форма все еще выглядит новехонькой, как в тот сорокалетней давности день, в который он ее получил, и это при том, что в ночи, когда бремя президентских обязанностей окончательно затмевает рассудок Трикки и доводит его до такого волнения, что ему не удается заснуть, он нередко выползает из постели и, прокравшись по Белому дому во взрывоустойчивую раздевалку (построенную под его присмотром в соответствии со спецификациями футбольной команды «Балтиморские Жеребцы», а также Комиссии по атомной энергии), «приодевается» как бы для «решающего матча» с «традиционным соперником» Ханжиера. И неизменно, как это уже бывало во время вторжения в Камбоджу и осады университета в Кентукки, одного лишь облачения в наплечники и шлем, натягивания облегающих футбольных штанов поверх кожаного суспензория, а затем обращения спиной к зеркалу и взгляда через преувеличенное плечо на украшающий спину номер оказывается достаточным, чтобы восстановить его веру в правильность действий, которые он предпринимает для блага двухсот миллионов американцев. Что говорить, даже при самых невероятных промахах на международной арене, даже в разгар разного рода национальных катастроф ему до сей поры удавалось — с помощью футбольной формы и хорошего военного фильма — оставаться на уровне данного им самим (см. его книгу «Шестьсот кризисов»[3]) описания истинного лидера как человека исполненного «спокойствия, уверенности и решимости». «Главное в подобной ситуации, — писал Трикки, подводя итоги тому, что он узнал о лидерстве во время волнений, вызванных в 1958 году его, тогда еще Вице-президента, визитом в Каракас, — это не столько „отвага“ перед лицом опасности, сколько способность к „самоотверженному“ мышлению — способность изгнать из своего сознания всякую мысль о страхе, полностью сосредоточившись на том, как противостоять подстерегающей тебя опасности».
Но этой ночью даже грубоватые жесты перед показывающим его в полный рост зеркалом, даже притворные отскоки с поднятыми перед собой присогнутыми руками, дающие свободу действий принимающему мяч защитнику, не помогают Трикки изгнать из своего сознания мысль о страхе; что до «самоотверженного» мышления, то и по этой части сколько-нибудь продвинуться ему не удается. Покрасовавшись перед зеркалом два часа кряду, успешно завершив восемьдесят семь из ста передач форварда, причем мяч проделал в воздухе суммарных две тысячи шестьсот десять ярдов (рекорд Белого дома), он тем не менее остается неспособным сосредоточиться на том, как противостоять подстерегающей его опасности, и потому решает разбудить ближайших своих советников и собрать их в подземной раздевалке ради того, что на футбольном жаргоне называется «мозговым штурмом».
В дверях Белого дома каждый из советников получает футбольную форму от агента Секретной службы, который в его тренировочных штанах, теннисных туфлях и майке с надписью «Собственность Белого дома» выглядел бы, кабы не кобура под мышкой, сосем как уборщик спортивной раздевалки. И вот, рассевшись по скамьям, расставленным перед большой школьной доской, «тренеры» внимательно слушают Трикки, пока тот, держа в руках шлем, описывает им кризис, по отношению к которому ему никак не удается занять «самоотверженную» позицию.
ТРИККИ: Ничего не понимаю. Как могут эти сопляки говорить обо мне то, что они говорят? Как они смеют скандировать такие лозунги, размахивать такими плакатами — обо мне? Джентльмены, полученные мной донесения показывают, что они с каждым часом становится все более грубыми и нахальными. К утру мы можем иметь на руках беспрецедентный в истории бунт: восстание бойскаутов Америки! (Пытаясь успокоиться, а также обрести уверенность и решимость, напяливает шлем.)
Так вот, одно дело, когда пресловутые вьетнамские критиканы заявляются в Капитолий, чтобы вернуть нам свои медали. Каждому ясно, что они представляют собой просто-напросто горстку недовольных, которые лишились рук, ног и тому подобного и потому не знают чем себя занять, кроме как ковылять по улицам и размышлять о том, какие они несчастные. Разумеется, от них не приходится ждать объективного отношения к войне, поскольку благодаря ей половина из них способна передвигаться лишь в инвалидных колясках. Но сейчас нам противостоит не просто толпа неблагодарных смутьянов, перед нами бойскауты!
И не допускайте даже на миг мысли о том, что американский народ будет бездействовать, видя, как скауты-орлы лезут на ступени Капитолия, обзывая Президента Соединенных Штатов «грязным старикашкой». Пусть никто из вас не позволяет себе и на минуту проникнуться иллюзией насчет того, что если мы не проявим по отношению к этим бойскаутам таких же спокойствия, уверенности и решимости, какие я проявил, противостоя Хрущеву на всем вам известной кухне[4], то к завтрашнему утру я могу оказаться первым Президентом Соединенных Штатов, которого ненавидят и презирают еще сильнее, чем Лгундона Б. Джонсона. Джентльмены, вы можете начать войну без ведома Конгресса, вы можете разрушить экономику и растоптать Билль о правах, но нарушить моральный кодекс американских бойскаутов Америки и ожидать, что вас вторично изберут на высший пост страны — это извините!
И подумать только, когда я произносил ту злосчастную речь в Сан-Дементии, она казалась такой… такой правильной и, если позволите так выразиться, такой блестящей, такой целомудренной. Да я минуту спустя уже и не помнил, чего я там такое… одобрил. Я и помыслить не мог, что мои политические противники испытывают столь остервенелую потребность оттереть меня от власти, питают столь малое уважение — не просто ко мне, но к величественному посту Президента, — что готовы ухватиться за несколько совершенно безобидных, совершенно бессмысленных фраз, произнесенных мною в тот день, и обратить их в чудовищную ложь!
Джентльмены, я не новичок в безобразных политических играх. Какой только софистики и лжи я в свое время не повидал — фальсификации, перевранные цитаты, искажения, беспардонное вранье и, разумеется, открытое попрание истины. Да и когда дело доходит до злобной клеветы на кого бы то ни было, меня тоже совершенным младенцем не назовешь. Много лет назад я с отвращением и ужасом наблюдал, как распинали сенатора Джозефа Мак-Каркал — всего лишь за то, что он, поразмыслив, переменил названное им число коммунистов, окопавшихся в Государственном департаменте. Впрочем, к чему далеко ходить — посмотрите, как они всего несколько месяцев назад обошлись с министром Лярдом[5], показавшим сенатскому комитету по иностранным делам какую-то поддельную железяку и заявившим, будто ее привезли из Лаоса, а не из Вьетнама. Всего-то пять миль в сторону, а они его только что не удавили!
И все-таки, должен признать, никогда, за всю мою долгую карьеру фальсификатора, я ни разу не сталкивался с ложью, настолько вероломной и маккиавелиевской, как та, которую норовят распустить на мой счет мои враги… Что я такого сказал? Нет, вы загляните в стенограмму! Я не сказал ничего. Решительно ничего! Я выступил за «права еще нерожденных младенцев». Ну, не знаю, если на свете вообще существует хоть один дешевый ораторский прием, то пожалуйста, вот он. В чистом виде! А для тех, кто так и не понял, о чем я толкую, я добавил «признаваемые в принципах, проповедуемых Организацией Объединенных Наций». Организацией Объединенных Наций! Что еще нужно было сказать, чтобы сообщить этой чуши окончательно бессмысленный вид? Может быть, мне следовало сказать: «признаваемые в принципах, проповедуемых Автомобильной ассоциацией Америки»? Может быть, мне следовало произнести всю речь на «поросячьей латыни», да еще корчить при этом шутовские рожи? Или напялить перед выступлением клоунский костюм? Я не сделал этого, и все потому, что отказываюсь говорить с народом Америки свысока! Отказываюсь изображать пустого критикана! Отказываюсь верить, что народ этой великой страны не способен без чужой указки распознать прямое и явное ханжество или унюхать вопиющее противоречие, которое само лезет ему в нос!.. И чем же я вознагражден за мою веру в Америку? Бойскауты вопят по телевидению, будто Трик Е. Диксон выступает за половые сношения! За прелюбодеяния — между людьми!
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТРЕНЕР: Но господин Президент, это ведь всего-навсего бойскауты.
ТРИККИ: Сегодня бойскауты (тут он падает на скамейку перед доской и с трудом подавляет рыдание), а завтра весь мир!.. И что я скажу жене — что она обо мне подумает? Неужели и она в это поверит? Что я детям скажу? ЧТО Я СКАЖУ ИЗБИРАТЕЛЯМ?
ДУХОВНЫЙ ТРЕНЕР: Ну, будет, будет, господин президент. Я сочувствую вашему горю, особенно в том, что касается вашей семьи, но честно говоря, я не верю, будто те американцы, которые видели ваши выступления по телевидению, и уж тем более те, кто знает вас поближе, поверят в эту наглую ложь. Если и существует на свете человек, по каждому слову и делу которого, по каждому жесту, по каждой ухмылочке и улыбке можно сказать, что к нему подобная клевета не пристанет, так это, разумеется, вы.
ТРИККИ (явственно тронутый): Спасибо, Ваше Преподобие, за то, что вы отдали мне должное. Разумеется, я всегда пытался создать у народа нашей страны впечатление, что я и слыхом не слыхивал ни о каких половых сношениях. Более того, я дал членам моей семьи указание ни при каких обстоятельствах не обнаруживать, что кто-либо из нас хотя бы раз в жизни испытывал половое влечение или похоть или, уж если на то пошло, вообще какое бы то ни было вожделение, кроме вожделения политической власти. Я могу показаться нескромным, но я действительно горжусь тем, что если бы я не потел, выступая по телевидению, американский народ, скорее всего, и не догадался бы, что под моими одеждами кроется человеческая плоть. Ну и, кроме того, вы, разумеется, знаете, что в ходе одиноких бдений вот в этой самой раздевалке я всего несколько ночей назад принял решение в самом скором времени устранить и этот непорядок, подвергнувшись в госпитале Уолтера Рида[6] секретной хирургической операции по удалению потовых желез из моей верхней губы. Сами видите, джентльмены, насколько я полон решимости избавиться от всего, что хотя бы отдаленно напоминает о человеческом теле.