Опять хохот. Клеймёнов терпеть не может грязь в боксах. Сам не гоняет — бесятся его заместители. Иной старатель из лени подняться не хочет до полубочки; швыряет окурок издалека и промажет мимо «урны». На разводе закрепляется «уборщик» бокса. Следят за чистотой старатели по очереди. Маленький Батяня папиросный дым не переносит, даже его дед — Батя при нём в кабине своего «уазика» не курит.
— Надымили! Так бы работали! — продолжает «спектакль» Батяня. — Перекрою кислород.
Опять хохот.
— Как скажешь, Батяня. — соглашаются мужики. Поднимаются и идут к тракторам.
— Батяня, раз уж ты такой справедливый, прикажи выдать «норму» к празднику.
Лёха — Малёха соображает: «норма» в артели — спиртное.
— Хорошо! Дам команду Васе Руденко. — Хмурит брови, как дед. Это уже и не игра слов, понимает Батяня. Мужики передают свою нужду председателю артели.
Клеймёнов рычит на своих подчинённых:
— Старателя я люблю! Обязаны и вы его любить, а не гнобить. Он нас кормит, а не мы его…
Артель «Мир» шефствует над «семейным детдомом». Детский дом в посёлке Усть-Нера размещается в высотной кирпичной коробке. Дети в нём собраны из всей Якутии. Большинство русские ребятишки. Живут «семьями». Одну «семью» опекает Клеймёнов, ни в чём детям отказа нет. Артель «Мир» на Индигирке — наипервейшая. Богаче её только артель «Богатырь». Батя заботливо — без показухи относится к своим людям. Не гоняет рабочих «завтраками» за расчётом после закрытия сезона. Чем шибко грешат в других артелях.
Но внук Бати приходит в тракторный бокс все-таки не для забавы с мужиками: голуби под крышей ангара зимуют в тепле. И это дивно — на Полюсе холода. И диво это только в артели «Мир». Кто-то минувшим летом привёз пару сизарей с «материка». Хозяин птиц «отстарался» и покинул Индигирку. Пара голубей чертила небо над посёлком до самых заморозков. Когда и как проникли голуби в тёплый ангар, один Бог знает. Знак для артели добрый: вольная птица нашла спасение от лютых холодов под крылом Вождя суровой старательской орды.
Внук Бати чем-то походил на этих беззащитных, но в тоже время сильных и вольных птиц.
Механик базы Иван Шершень соорудил кормушку у дальней от ворот стены. Подвесил на веревках крышку от фанерного ящика к швеллеру; под кормушкой перевернул на попа железную бочку. Лёха с этой бочки доставал ручонкой до кормушки, сыпал голубкам жменьками просо.
В боксе зимовали и артельские бесхозные псы, такие же чумазые от земляной пыли, как и комбинезоны слесарей. Маленький Батяня тащил в сумке косточки из столовой, распределял их псам, чтобы не ссорились собаки. Однажды Вася Руденко приказал отстрелять собак. Батяня вступился. Теперь псы живут в тепле, сытые отходами столовой.
Старатели собак не гонят — это хоть какое-то напоминание о далеком доме, во дворе которого обязательно живет свой голосистый сторож.
— Пойдём, — кивнул Батяня механику. — Покормим голубей.
Лёха-Малёха подражает деду автоматически. Даже этот кивок головой знаком старателям, таит в себе нечто такое, от чего иногда мужики бледнеют, когда этот кивок сделан Клеймёновым.
Эскорт из трех рыжих собак двинулся за ними. У Ивана припасено ведро с пшеном за бочкой.
— Помочь? Вот так!
Иван подхватывает парнишку и ставит на днище бочки. Батяня оглядывается вниз, ждёт.
— Ах, растяпа! — Иван бежит в курилку за стулом.
Теперь Батяне ладно. Со стула он достаёт кормушку подбородком. Тянет жменьку пшена к переступающему кособоко голубку. Коготки птицы скребутся по фанерному днищу, но голубь не пугается мальчишку, не взлетает с насиженной кормушки. Он прихрамывает; кто-то швырялся камнями. На кабинах и капотах тракторов голубиный помёт — за это гоняли по глупости — от злости: попробуй не отмыть голубиный помёт! Вася Руденко шкуру спустит.
— Бедненький! — Жалеет Батяня зашибленного голубка. — Не бойся, мой холоший.
— Подай ессо горсточку, — просит Ивана.
Обычно Батяня не сюсюкает.
Иван без дела пшеном не сорит, подает малыми горстями.
— Ну, со так мало? — нетерпелив Батяня.
— Ес-со!
Иван протягивает горсть «ессо».
— Гуля — гуля. Дугачина, я зэ тебя не обидю.
Поскрёбывание голубиных коготков о фанеру прекращается.
— А ты боявся, — кормит Лёха голубка просом с ладошки.
Не пугается Батяню и белогрудая голубка. Планирует на крыльях со швеллера на фанерную кормушку. В боксе зимуют и воробьи. Пересыпаются стайкой вкруг кормушки, но не садятся. У ног Ивана повизгивают рыжие чумазые собаки, будто радуясь за своего повелителя Батяню. Идиллия! Мужики перестали стучать железом, наблюдают от тракторов. А Батяня заливается счастливым смехом — у дальних ворот слышно.
Загремело железо. Значит, Клеймёнов в бокс зашел с мороза.
— Слезай, дед идёт. — Хочет Иван снять со стула Батяню.
— Слышу! — Недоволен Батяня. — Я ему голубка дам подержать.
Клеймёнов идёт по боксу вразвалочку.
— Не проголодался? — Снимает внука со стула и ставит перед собой.
Косится на жёлтое просо вокруг бочки.
— А то в столовой кисель тебя ждёт.
Кисель из брусники Лёха-Малёха обожает. Ест его ложками из глубокой фарфоровой тарелки, как суп. Клеймёнов тоже вынужден «любить» кисель.
В столовой на раздаче очередь. Обед только начался. Столик председателя артели в глубине зала у высокого светлого окна. Поверх стекла натянута пленка, оттого свет в окне матовый. Зима на дворе. Плёнка сохраняет тепло.
В очереди оживление, хохот от анекдотов. Теснятся, дают свободное место у раздачи.
Батя не любит, чтобы ему прислуживали у стола. Сам по-хозяйски оценит порядок у плиты, выберет блюдо. Питание в артели за счёт «председательского фонда». Выбор блюд хороший. Оттого часто из посёлка у Бати гости к обеду. Сегодня никого нет.
— Только кисель! — Важно требует Лёха-Малёха. Ему и не знаемо, что кисель варят только для него. Старатели пьют чай.
Забирает тарелку с холодным киселем и на вытянутых ручонках несёт к столу.
Клеймёнов отказывается от боща, берет жареную оленину, картофельное пюре.
— Жаль, — сокрушается повариха. — В поселковой столовой такой борщ на вес золота.
— Старатели — заработали, — гудит Батя.