«Если ты желаешь узнать, папа, что такое, в сущности, тяжелая работа, займись земледелием, — писал Дик, — и, несмотря на это, я думаю, тебе оно бы понравилось. Но разве старый Джон не называет земледелие поэзией плуга? Отчего мы вечно хлопочем о пустяках, запираемся в душных конторах, мучаясь до самой смерти по поводу разных пустяков ни для кого не нужных. Я бы желал это выразить как можно яснее, чтобы ты меня вполне понял. Ты увидишь, что я подразумеваю. Отчего мы не живем в простых домах и не получаем все нужное от земли; это нам было бы нетрудно? Мы отбиваем бедняков от земледелия и посылаем их в шахты или заставляем их бегать взад и вперед полунагими среди раскаленных очагов, и таким образом они превращаются в машины, исполняющие механический труд. Какой смысл всего этого? Конечно, некоторые вещи полезны. Я бы, например, желал иметь автомобиль, а пароходы и железные дороги тоже вещи хорошие. Но мне кажется, что мы могли бы обойтись без побрякушек, которые считаем необходимыми, и таким образом сберечь время и силы для вещей необходимых. Везде происходит то же самое, что и в школе. Там нас заставляют зубрить греческие корни, и у нас еле хватает времени на изучение английской грамматики. Посмотрите на молодого Денниса Юбери. Он владеет двумя тысячами акров в Шотландии. Он мог бы вести приятную жизнь, хозяйничая в имении с истинной пользой. Вместо этого он все забросил до разорения и только разводит там несколько сот птиц, которые с трудом могли бы поддержать одну семью; в то же время он работает с утра до ночи в убийственной конторе в Сити, обманывая людей, для того чтобы наполнять свой дом толпой глупых, нарядных болтунов и наряжать себя и свою семью вроде павлинов.
Конечно, мы всегда будем нуждаться в умных людях, способных рассказывать сказки; нам нужны будут доктора, без них мы бы не могли обойтись, хотя можно предположить, что при правильной жизни мы бы могли прекрасно существовать, сократив их число наполовину. Мне кажется, что нам только надо удобный дом, довольно пищи и питья и кое-какие наряды для молодых девушек, а все остальное лишнее.
Мы все желали бы иметь время думать и развлекаться, и если бы мы все охотно работали над чем-нибудь действительно полезным и были бы довольны своей долей, то хватило бы на всех. Возможно, что все это вздор, но, надеюсь, есть и доля правды. Как бы то ни было, я намерен сам поступить таким образом и очень обязан тебе, что ты даешь мне эту возможность.
Ты верно угадал на этот раз. Сельское хозяйство было именно то, о чем я мечтал. Я чувствую это и ненавижу профессию адвоката, сводящего насильно людей и живущего на счет несчастий других. Оставаясь землевладельцами, обрабатывая свои земли, чувствуешь, что полезен и себе и другим. Мисс Дженни согласна с этим. Я нахожу, что она одна из самых чутких молодых девушек, которых мне приходилось встречать. Робина ее также очень любит. Также и старика. Это кремень! Мне кажется, он меня полюбил, а я его. Он премилый старик! Он так нежно смотрит на репы в огороде, как будто перед ним ряд маленьких детей. И он заставляет человека вглядываться в сущность вещей. Вот, например, поля. Я всегда думал, что поле, и только поле. Его надо вспахать и засеять зерном, а все другое зависит от погоды. Но, папа, поле живет. Есть хорошие поля, которые стремятся воздать сторицей. Они благодарны за все, что для них делают, и гордятся сами собой. Есть негодные поля, которые хотелось бы растоптать. Вы можете потратить сто фунтов на их удобрение, а они только делаются хуже прежнего. Одно из наших полей, полоса в одиннадцать акров, окаймляющая дорогу в Файфидд, получило от него прозвище Госпожи Недотроги, и оно как будто чувствительнее других полей. С какой стороны ни подул бы ветер, это поле более всех других страдает от этого. Смотря на него после дождя, можно подумать, что нигде на других полях не было дождя, а что этому достался весь ливень.
Двухдневная жара имеет то же влияние на него, как на другие поля двухнедельная засуха. Теория Сен-Леонара, — он имеет теорию для объяснения чего бы то ни было; это утешает его… Он только что открыл теорию, объясняющую, почему первородный грех близнецов тяжелее греха обыкновенных детей. — Так вот его теория такова, что каждый заброшенный уголок земли имеет свой собственный характер, заимствованный им от бесчисленных душ умерших, погребенных в его недрах. «Разбойники и воры, — говорит он, отшвыривая на ином поле ногой камни и репейники, — безумно борющиеся люди, которые воображают, что земля создана для того, чтобы ей можно было распоряжаться произвольно. Посмотрите на этих безумцев! Камни и репейники, репейники и камни, таково их понятие о поле!» Или, опираясь на решетку, окружающую поле с богатой почвой, он простирает руки, как будто хочет поласкать его. «Добрые молодцы, честные труженики, — говорит он, — они любят бедных крестьян». Мне кажется, что у него остроумия немного или если оно у него есть, то он предоставляет вам разыскать его в нем. Слушая его фантастические мысли, вовсе не чувствуешь желания смеяться; во всяком случае несомненно, что из двух полей, лежащих друг против друга, одно ценится в десять фунтов за десятину, а другое в полкроны, и это кажется вполне понятно. У нас есть участок в семь акров на холме. Сен-Леонар говорит, что мимо него он никогда не проходит, не снимая шляпы: что бы вы там ни посеяли, все удается, тогда как на других полях, делайте с ними что хотите, всегда оказывается, что они в этом не нуждались. Их можно сравнить с капризными детьми, которые постоянно требуют лакомства у других детей. Однако нет никакой причины, почему это поле лучше других, если не объяснять это его доброй волей. Это поле расположено на восток, и лес скрывает от него солнце на полдня, но оно изо всего извлекает пользу и даже в самый пасмурный день как будто вам улыбается.
«Здесь, должно быть, покоится, — говорит «Сен-Леонар, — какая-нибудь добрая мать, воспевавшая любовь во время работы». Кстати, какое красивое поле могла бы создать Дженни! Не согласен ли ты со мной, папа? Что ты сделал с Вероникой? Она повсюду ходит с книгой, и когда с ней заговаривают, вместо ответа садится и принимается писать, не объясняя в чем дело. Она говорит, что это частное дело между тобой и ею, и что позднее вещи объяснятся в своем настоящем свете. Я сделал ей нынче выговор за то, что она забыла накормить осла. Я, конечно, приготовился слышать сотни объяснений, во-первых, что она намеревалась кормить осла; во-вторых, что это не ее дело; в-третьих, что осел был бы накормлен, если бы этому не помешали непредвиденные обстоятельства; в-четвертых, что никогда утром не следует кормить его… Вместо этого она показывает мне смешную книгу, спрашивая меня, не желаю ли я ее прочитать?
Я все позабываю спросить Дженни, какой корм надо ему давать?
Мы пробовали его кормить репейником и предлагали ему сена, он трется о репейник, а с сеном как будто не знает что делать.
Робина думает, что он хочет избавить нас от хлопот.
Мы не должны ничего специально припасать для него, он согласен на то, что у нас найдется; например, бутерброд или ломтик сладкого пирога ему нравятся для завтрака.
Что касается питья, то он предпочитает пить из полоскательницы чай с двумя кусками сахара и большим количеством молока.
Робина уверяет, что напрасно тратит время, подавая ему еду на двор; она хочет его приучить входить в дом, когда раздается удар гонга.
Теперь вместо гонга у нас будильник. Я не знаю, что я буду делать, когда у нас уведут корову.
Она меня будит каждое утро ровно в половине пятого, но я ужасно боюсь, чтобы она на этих днях не проспала.
Часы с будильником у нас вроде тех, о которых пишут.
Ты, кажется, сам писал что-то смешное о часах, но я всегда думал, что ты это все сочинил.
Я купил эти часы, так как меня уверяли, что они очень громко бьют. Это правда; в них неприятно только то, что они никогда не бьют раньше шести часов утра.
В воскресенье вечером я их поставил на половине пятого.
Нам, хозяевам, приходится рано вставать. И стоит того! Я никогда не воображал, что мир так прекрасен. Утром является особое освещение, незаметное в другое время, и в воздухе носятся какие-то звуки.
Чувствуешь… Но ты должен сам как-нибудь встать пораньше и выйти со мной в поле.
Я не могу всего описать. Если бы не наша добрая корова, я сам не знаю, когда бы встал. Часы начали звонить в половине пятого после обеда, как раз в ту минуту, как мы принимались за чай, и нас всех ужасно перепугали. Мы возились с ними очень долго, но ничего нельзя сделать с ними между шестью вечера и шестью утра.
Днем они на все согласны: как будто назначили свои рабочие часы и отказываются изменить порядок; я с ними дошел до бешенства, хотел их выбросить в окно, но Робина думает, что лучше их оставить до твоего приезда, когда ты, быть может, что-нибудь придумаешь… Например, напишешь что-нибудь о них.
Я думал, что будильники теперь достаточно усовершенствованы, но она говорит, что всегда возникает новое поколение, которое требует чего-нибудь нового.
Однако цена их довольно высока: шесть шиллингов и шесть пенсов, а мне кажется, что они ровно ничего не стоят.
Я бы желал знать, что такое ты сказал насчет ее комнаты?
Молодой Бьют явился ко мне в понедельник в сильном волнении.
Он говорит, что эта комната будет вся состоять из окон, вроде Эдинстоновского маяка, и для кровати места не найдется; при этом камин окажется на месте комода, и в комнату нельзя будет проникать иначе, как через ванную.
Робина говорит, что ты позволил устроить комнату по ее желанию, и Бьюту остается только исполнять ее приказания.
Но он указывает на то, что нельзя устраивать комнату для себя, не заботясь об общем плане.
Никому, как видно, нельзя будет пользоваться ванной, не предупредив об этом Робину и не сговорившись заранее.
Я уверял его, что ты от него не будешь требовать вещей невыполнимых.
Но лучше всего с ней переговорить вторично, объяснить ей, что она говорила как глупая коза (конечно, он должен выразиться учтивее), и что он останется при своем плане.
Можно было подумать, что я его посылаю в львиную пещеру дразнить львов. Не знаю, что сделала Робина, но он ее боится.
Я ему обещал с ней переговорить, однако лучше, если он сам с ней объяснится. Я только что передал ей его слова, как она пустилась в длинные объяснения.
Ты знаешь ее манеру говорить.
Если ей приятно жить в светлой комнате, в которой можно расчесывать волосы, это не его дело. Если он не в состоянии устроить простую комнату, не делая ее смешной в глазах соседей, то королевская школа английских архитекторов имеет неверное понятие о людях, которым поручаются постройки в этой местности.
Если, по его мнению, место камину в шкафу, то она с ним не согласна. Он должен исполнять требования заказчиков.
Если он воображает, что она может оставаться утром в своей комнате, пока все не возьмут ванну, то лучше бы было тебе обратиться к человеку, обладающему хотя долей здравого смысла.
При встрече с ним она ему выскажет все, что о нем думает, отказываясь от дальнейших переговоров.
Ей больше не нужно никакой спальни. Она может поместиться в кладовой или отдыхать по временам у Вероники. Это ей безразлично.
Тебе надо переговорить с нею лично. Я больше говорить не стану.
Не забудь, что пятница приемный день у Леонаров. Я обещал Дженни, что вы явитесь в парадных туалетах. (Не говори ей, что я зову ее Дженни, она может этим обидеться. Но никто ее не называет мисс Сен-Леонар).
Все приедут; детям заранее вымыли волосы. Здесь за вами будут все ухаживать. Никакой другой знаменитости нет до Босс-Крокера.
Артисты не принимаются в расчет. Недавно разнесся слух, что ты сюда являлся инкогнито под видом «печального Джонни», жившего в «приюте Рыбака» и проводившего весь день в лодке с бутылкой виски.
Я пришел в ужас, увидав его. Эта мысль у них, вероятно, явилась, когда они увидали виски.
У них сложилось понятие о литераторе как о вдохновенном бродяге.
Одна дама, миссис Джагерсведи, которую я встретил в воскресенье (она тоже будет в пятницу), отведя меня в сторону, таинственно спросила: «О чем он (подразумевая тебя) обыкновенно говорит?»
Она выражала уверенность, что все сказанное тобою будет замечательно умно, и с нетерпением ожидает твоего приезда, спрашивая, можно ли привезти детей.
Повторяю, тебе придется поговорить серьезно с Вероникой. Жизнь в деревне ей, очевидно, нравится. Она принялась за охоту вместе с близнецами.