Разозленный на изменника Джохар, заявил по телевидению, что весь род Беслана — трусы и рабы. Весной солдаты Дудаева застрелили двух двоюродных братьев Беслана. Над их могилой мэр поклялся отомстить.
Таких вещей не прощают. Таков закон гор. Поэтому люди знали, что Беслан вернется.
О том, что кабинеты Дудаева находятся на пятом этаже неказистого, серого здания, гордо именуемого президентским дворцом, в Грозном знали все. Свет в окнах горел там день и ночь. Однако никогда не было точно известно, то ли президент сидит над бумагами до поздней ночи, то ли его гвардейцы смотрят телевизор и играют в карты во время дежурства. А может, это горел свет в небольшом гимнастическом зале, где Дудаев два раза в неделю в полночь разминался, медитировал или тренировал приемы карате.
Нападавшие, видимо, знали, что той ночью Дудаев решил допоздна поработать. У Беслана в городе осталось много влиятельных друзей в Министерстве безопасности, в полиции и даже в президентской гвардии.
Ночные перестрелки в Грозном никого уже давно не удивляли. Они стали чем-то привычным, как ночной лай собак. Поэтому, когда в третьем часу утра со стороны площади Свободы долетели автоматные очереди, никто на них не обратил внимания. Но когда рядом с президентским дворцом ухнул гранатомет, даже старики поняли, что на этот раз это не полуночные забавы подвыпивших гвардейцев.
Террористы подъехали к площади на старом «Опеле» без регистрационных номеров. Выскочили из машины и из-за приоткрытых дверок открыли огонь по окнам на пятом этаже. Почти одновременно отозвался гранатомет с другого берега реки. Снаряд пролетел над президентским дворцом и взорвался во дворе одного из жилых домов.
Через несколько секунд стрелявшие вскочили в машину и помчались по главной, абсолютно пустой в это время, улице. Проезжая мимо Министерства безопасности, выпустили по окнам еще несколько автоматных очередей. И только их и видели.
У чеченцев есть поговорка, что достаточно пастуху повернуть стадо, и овцы, бывшие последними, станут первыми.
Чеченская революция, как любая другая, открыла для всех политическую сцену, ранее недоступную, присвоенную горсткой людей. В политике, годами запрещенной, все вдруг стало чудесным образом возможно. Революция, во главе которой встал генерал Дудаев, вынесла на вершину пирамиды власти множество людей, прозябавших до сих пор у ее подножья. Многие оказались людьми случайными, недостойными, а нередко обычными мошенниками, аферистами, темными личностями. Их неожиданное возвышение было ценой, которую чеченцам пришлось заплатить за свободу.
Первым революционным Премьер-министром стал торгаш с базара, почуявший приближающуюся эпоху свободного рынка. Дудаев его вскоре выгнал за воровство миллионов долларов из государственной казны.
Беслан Гантемиров был до революции просто одним из безликой массы сержантов дорожной милиции, вымогающих взятки у водителей. Среди своих товарищей по счастью и несчастью Гантемиров выделялся тем, что мундиром пользовался еще и для того, чтобы проще было воровать машины и продавать их в Ставрополе и Краснодаре. Кстати, чеченская дорожная автоинспекция выдвинула из своих рядов неожиданно много революционеров. Один из них позже стал вице-президентом страны, другой — самым известным на Кавказе торговцем пленниками. Гантемиров, по кличке Бес, прославился во время революции тем, что одним из первых взял под свое командование ополчение горцев и оказал сопротивление российским десантникам, брошенным в Грозный на расправу с Дудаевым. Беслан стал любимцем генерала, который называл его сыном и доверил пост мэра Грозного. Отобрал он этот пост у алчного фаворита, когда тот пытался прибрать к рукам чеченскую нефтехимию и буровые. Обиженный Гантемиров перешел в лагерь оппозиции на другом берегу Терека.
В этом странном сборище затмевал всех стриженный «под ежика» великан Руслан Лабазанов. Революция застала его в грозненской тюрьме, где он отбывал срок за убийство. Позже он неохотно рассказывал, что действительно «заставил навсегда замолчать одного такого в Ростове». Говорят, не одного, а троих, к тому же милиционеров. Впрочем, великан (почти два метра роста, больше ста двадцати килограммов веса) большинство своих проблем всегда решал силой, которую начал тренировать еще в армии, где занимался боксом, борьбой и восточными боевыми искусствами. Достиг такого совершенства, что после выхода в запас, получил разряд мастера и стал лидером адептов искусства каратэ на всей Кубани. Неизвестно, то ли неуемный темперамент, то ли скромная тренерская зарплата привели к тому, что в свободное от работы в спортивном зале время Руслан занимался разбоем.
Узнав о том, что в городе вспыхнула революция, великан Руслан вместе со своим другом Хожей Красавчиком поднял бунт в тюрьме. Во главе полутысячи заключенных взял тюрьму под свой контроль и попросился на службу к Джохару Дудаеву. Великан генералу понравился, он произвел его в капитаны президентской гвардии, а затем назначил шефом личной охраны и советником по делам борьбы с преступностью. Позже, однако, их пути разошлись. Дудаеву донесли, что придурковатый великан выслуживается перед российскими шпионами. Руслан смертельно обиделся, поклялся отомстить.
Уехал со своими бандитами из Грозного, окопался в родном Аргуне. Основал там политическую партию под названием «Справедливость». Его посещало множество журналистов, потому что Руслан, как хороший хозяин, никого не отпускал без подарка на дорогу, без новой разбойничьей байки.
На вопрос, чем он занимается, Руслан неизменно отвечал: «Помогаю бедным. Отбираю деньги у тех, у кого их слишком много, и раздаю тем, кому они действительно нужны. Можно сказать, граблю награбленное. Многие сегодня зарабатывают нечестным путем. Я восстанавливаю справедливость».
Он и не думал скрывать, что отбирать деньги у богатых приходилось силой. А кто бы отдал их по-доброму? Но он не считал это грабительством. «Грабеж — это когда берешь все себе». А он ведь все отдавал бедным и нуждающимся. Себе оставлял только на содержание разбойничьей армии. Была у него и собственная теория убийств. «Убийства бывают справедливые и несправедливые, — говаривал Руслан, уверяя, что сам совершал только справедливые. — Покажите мне хоть одного человека, которого я убил несправедливо, который сам не заслужил своей смерти».
Он считал себя политиком и утверждал, что Дудаев не должен ссориться с Россией. Вспоминал, что когда-то тонул в Кубани, а его спасла некая Таня из Краснодара, которую он с тех пор отождествлял с Россией. «Весь пляж на меня глазел, и только она одна мне помогла и вытащила из воды мои сто килограммов чеченского тела. Никогда этого не забуду». Руслан придумал также, что парламент должен состоять из трех палат. Первая предназначалась для дебатов, вторая — для принятия решений, а третья — для критики принятых решений.
В Чечне он вызывал скорее веселье, чем страх. Говорили, что Руслан хоть и вспыльчивый, но в общем доверчивый, эмоциональный и не слишком мудрый силач, которого любой дурак мог переманить на свою сторону и использовать против своих врагов, обдурить. Ходило о нем множество шуток и анекдотов.
Приходит как-то Руслан в богатый дом убить хозяев, отобрать у них богатство и раздать бедным. Приказывает им стать к стене и приготовиться к смерти.
— Скажи мне на прощание, как тебя зовут, чтобы я знал, кого убиваю, — говорит Руслан хозяйке.
— Малика, — отвечает женщина.
У Руслана слезы набегают на глаза, он опускает изготовленный к выстрелу автомат.
— Значит, останешься жить. Так звали мою мать. Не могу я убить кого-то, кто носит такое же имя, как она.
Поворачивается и спрашивает хозяина:
— А тебя как зовут?
— В документах записано Сулейман, но меня все зовут Маликой.
До гибели во дворе собственного дома в последнем бою, Руслан участвовал в бесконечных перестрелках с джигитами Дудаева и получил в них столько ранений, что говорили, врачи не успевают вытаскивать из его тела пули и осколки.
При президентском дворе появились также таинственные личности с мешками золота. Мстительные россияне решили взять чеченцев голодом, прекратили всякую помощь, объявили блокаду. «В такой ситуации, — заявил Дудаев, — нам придется использовать нетипичные способы добычи средств». Чечня всегда была одной из беднейших и одной из самых отсталых провинций российской империи. Россия не видела необходимости строительства чего-то в стране, где постоянно вспыхивали мятежи и прокатывались войны. Нищета должна была стать для чеченцев наукой и карой на непокорность.
Жизнь в нищете, без каких бы то ни было перспектив, произвол московских чиновников привели к тому, что чеченские мужчины брали с собой сыновей и отправлялись в Россию за хлебом насущным. Каждый мальчишка, достигший тринадцати-четырнадцати лет, ехал с отцом на заработки в Поволжье, на Дальний Восток, в Сибирь. Большую часть года в республике оставались только одинокие, напуганные женщины.
Но тем, кто уезжал на заработки, тоже приходилось нелегко. Они получали самую тяжелую и низко оплачиваемую работу, которую не хотели делать русские. Жили в рабочих общежитиях, в атмосфере неприязни. Они были черными, пришлыми, иноверцами, чужаками. И к тому же, имели деньги. Русский заработает на стройке пару рублей и тут же приглашает друзей, празднует за бутылкой, растрогается, забудет все, что было, есть и будет. А чеченцы не гуляли с другими, откладывали деньги, везли их домой.
Враждебность окружения и традиционно крепкие родственные и клановые связи заставили чеченцев держаться вместе, помогать друг другу, охранять друг друга, защищать от милиции и всего, что им угрожало.
Так родилась чеченская мафия, родная сестра корсиканской и сицилийской. Она взросла на нищете, страхе перед смертью и такой неутолимой жажде жизни, что она оправдывала самые страшные подлости и преступления.
Чеченские мафиозные семьи действовали в Москве, Петербурге, Иркутске, но их базой был Кавказ. Тут жили родители и жены чеченских «крестных отцов» и их «бойцов», тут прятались их дети, и подрастало пополнение. Тут скрывались от российской милиции чеченцы, объявленные в розыск. Став президентом свободной Чечни, Дудаев объявил, что не выдаст ни одного, даже самого страшного преступника государству, которое не признает чеченской независимости.
Он сдержал слово. Мало этого, отправил в российские тюрьмы своих людей, переодетых милиционерами и конвоирами; размахивая документами с фальшивыми печатями, они забирали с собой осужденных чеченцев и растворялись, как в тумане. Таким способом вырвался на свободу из тюрьмы на Амуре Хож-Ахмед Нухаев, глава чеченской мафии в Москве, назначенный позже вице-премьером и шефом контрразведки.
Нухаев, с которым я познакомился в Баку, где, в очередной раз перевоплотившись в банкира и предпринимателя, он строил планы кавказского Общего рынка, кавказской Ганзы, экономического союза городов от Ростова до Ленкорани, от Астрахани до Батуми, слова «мафия» не любил. Предпочитал использовать слово «организация». Чеченская организация, по его словам, возникла не ради того, чтобы обходить законы, наращивать богатство своих членов. Ее заботило благоденствие их горной отчизны. Будучи крестным отцом чеченской мафии в Москве, Нахаев сам обложил себя налогом в пользу республики, подавая пример родственникам и друзьям — Лысому Лече, Старику, Майеру, Слепому Хусаину.
В других странах мафия стремится подчинить себе политиков — министров, депутатов, сенаторов. В Чечне, задыхающейся в тугой петле российской блокады, мафия с благословения Дудаева взяла под контроль всю страну: Министерство нефтяной промышленности, торговли, приватизации, финансов, внутренних и иностранных дел, суды, полицию. Граница между государством и мафией постепенно стирались. Пока, наконец, не размылась настолько, что ее невозможно было уже определить.
Один за другим исчезали институты нормального государства. Закрылись школы, закрылись старые фабрики, которые никого не интересовали. Прекратилась выплата пенсий и даже зарплат. Лишенные работы люди или пополняли армию безработных, или шли в войска мафии. Перестал функционировать транспорт, автобусы и грузовики разворовали. На проезжающие через Чечню поезда начали нападать вооруженные банды.
С тех пор, как Дудаев дал своим гражданам право на ношение оружия, собственную армию имел каждый влиятельный чеченец — крестные отцы мафии, министры, бизнесмены, политики, муллы. Никому ненужные суды и прокуратура были немедленно разогнаны. Личные армии, — а в Чечне их было больше десятка — сами вершили суд. Вступил в силу закон кулака.
Милиционеры перестали выходить из управлений, а если и покидали их, то только затем, чтобы содрать пару рублей с водителей на въезде в город. Они согласились патрулировать улицы только тогда, когда решением родовых старейшин был введен особый закон, гласивший, что на милиционера, применившего оружие против преступника, не распространяется право вендетты.
Закон кровной мести должен был обеспечить биологическое равновесие и безопасность в Чечне. Дудаев запретил гвардейцам стрелять в своих врагов. Ба! Не позволил даже бросать противников в тюрьмы.
— Никто, проливший хоть каплю чеченской крови, не уйдет от сурового наказания. Человек, убивший чеченца, может считать себя живым трупом. Не завтра, так через месяц, через год, через десять лет, в конце концов, его настигнет месть родственников убитого, — объяснял Дудаев. — Зачем мне нужны убийцы в тюрьмах? Там их тоже настигнут мстители. Зачем мне эти трупы?
И, как не странно, поначалу это действительно подействовало! Преступность резко снизилась. Но это мирное сосуществование быстро закончилось. В условиях беззакония люди стали жить по законам криминального мира.
Независимая Чечня становилась государством мафии, черной дырой, в которой исчезали горы грязных денег, мостом, по которому перебрасывались за рубеж нелегальные товары и сырье. Такая ситуация устраивала не только чеченскую, но и все остальные мафии, действующие на территории бывшей империи. В Грозном можно было обстряпать любое дело, не опасаясь полиции и служб безопасности. Следовало только остерегаться конкурентов и платить «налог» в чеченскую казну.
Количество желающих делать бизнес в Чечне постоянно росло, все чаще доходило до конфликтов. Образовывались новые союзы политиков и мафии, возникали новые ориентации. Одни хотели вести дела с Западом, другие — с арабскими странами, а еще кто-то — с Россией. Главенствовали деньги, а не политика. Первых называли в газетах партией прозападных демократов, вторых — мусульманскими радикалами, третьих — российскими лоялистами.
Кремль все туже сжимал петлю блокады, а в Чечню, благодаря предприимчивости «братков», текли сотни миллионов рублей. В независимой Эстонии после введения собственной валюты остались миллиарды ненужных рублей, которые российское правительство должно было выкупить. Москва торговалась с эстонцами, а те тоннами (сто двадцать долларов за тонну) продавали обесценившиеся бумажные рубли неожиданно появившимся покупателям из Чечни. Другие чеченские посланцы обращались в Центральный банк Москвы с фальшивыми авизо, по которым подкупленные российские банкиры выплачивали им очередные миллиарды рублей.
Экономику подменил черный рынок и контрабанда, а торговля полностью перенеслась на базары, куда за покупками съезжался не только весь Кавказ, но и половина России. Торговля шла круглосуточно, в будни и праздники, купить можно было дословно все. На базаре, в этом море нищеты, вдруг выросли оазисы богатства, великолепные дворцы, отгороженные от города высоченными стенами из красного кирпича. Их хозяева лишь изредка покидали свои крепости, а если и появлялись в городе, то разглядывали его из-за тонированных стекол дорогих машин.
С каждым месяцем правления Дудаева росла армия его врагов. Одни уходили от него обиженные, потому что рассматривали власть исключительно как трофей, причитающийся победителям, какими они себя считали. Другие, лишенные отваги и фантазии, считали генерала опасным безумцем, от которого следует избавиться, пока он не накликал беды на страну. Еще кто-то просто разочаровался в нем самом и олицетворяемой им свободе.
Они выступали против него не только из-за несогласия с ним, а скорее потому, что знали — слишком долгое пребывание вдали от власти, вне игры обесценит знакомство и дружбу с ними, их покинут и забудут. Таким образом, борьба с генералом была для них, в сущности, борьбой за существование, делом чести, а остальное было неважно.
Зато ему все еще верили бедные крестьяне с гор, которые съезжались в столицу по первому его зову, готовые за него дать себя порубить на куски и, главное, разорвать в клочья каждого, кого он назвал врагом. А он приглашал старейшин, советовался с мужчинами в бараньих папахах, выслушивал их мнение. Особенно с тех пор, как он разогнал оппозиционный парламент, уже второй всего за два года своего правления.