Оставаясь в тени, он готовил планы самых известных партизанских операций. Они принесли бессмертную славу полевым командирам, которым он поручал их проведение, а среди них были и Шамиль Басаев, и Хункар-паша Исрапилов, Руслан Гелаев, оба Асланбека, Большой и Малый, братья Хайхароевы, Турпал-Али Атгериев.
Шамиль Басаев в начале войны абсолютно ничем не выделялся. Командуя одним из лучших отрядов, ничем особенным не отличился. Никто о нем не слышал, мало, кто его знал. Был просто одним из многих партизанских командиров.
Воевал под Бамутом, где россияне когда-то держали в шахтах ракетные установки. В московских газетах и новостях сообщали, что Бамут защищали тысячи партизан. А на самом деле их было немногим более ста, в основном местные крестьяне, торговцы, трактористы, ветеринары, деревенские учителя и их ученики. Бойцами они стали только тогда, когда война пришла на их подворье. Превратили убежища и бункеры в неприступные крепости. Подземными коридорами пробирались прямо под российские окопы или незаметно уходили в поросшие густым лесом горы, исчезая бесследно как призраки.
Басаев быстро ушел лесами в безопасные горы. Казалось, что война все-таки напугала его, была ему не по силам. Растерял где-то былую браваду и залихватскую удаль. То и дело впадал в сомнения, терялся, не знал, что делать, совершал ошибки. Под Ведено Шамиль позволил россиянам заманить себя в ловушку, и они разгромили его отряд. Узнав о потере своего лучшего войска, Джохар Дудаев от злости рвал на себе мундир. Если бы ему удалось тогда дорваться до Шамиля, он бы его, точно, прикончил.
Побитый джигит зашился в лесных дебрях, глотая стыд, зализывал раны. Обдумывал, как вернуть себе доброе имя и славу, выискивал подходящую оказию.
Стотысячный Буденновск, названный так в честь славного маршала, атамана казачьей конницы, расположен на холмистых степных просторах Ставропольского края, почти в двухстах километрах от Чечни. Его жителям казалось, что это достаточно далеко, чтобы можно было не бояться войны, которая к тому же близилась к концу. Российские войска занимали последние чеченские аулы в высокогорном Кавказе, а генералы готовились объявить об окончательной победе.
Тем большим был шок, когда жарким июньским полднем на площадь Буденновска выехали огромные грузовики, из которых посыпались одетые в камуфляжную форму люди и открыли огонь. Застигнутая врасплох милиция поначалу вообще была не в состоянии оказать сопротивление.
Напавшие заняли городской совет и вывесили на нем зеленый чеченский флаг. К вечеру, когда к городу стянули войска, партизаны укрылись в городской больнице. Там забаррикадировались, захватив около тысячи заложников: пациентов, среди которых было много беременных женщин, врачей, случайных прохожих с городских улиц и даже пассажиров автобусов, которые, проезжая в тот день через Буденновск, сделали остановку у автовокзала.
Командир захватчиков назвал свое имя — Шамиль Басаев.
И заявил: если правительство России не согласится прервать войну в Чечне, вывести войска и начать мирные переговоры с руководством чеченских повстанцев, он убьет всех заложников, а потом взорвет больницу вместе со своими бойцами.
Басаев сообщил также, что приказал расстрелять нескольких обнаруженных им в больнице российских офицеров, раненных на войне в Чечне. Чеченские командиры обычно щадили взятых в плен солдат-срочников, но были безжалостны к российским летчикам и солдатам-контрактникам, пошедшим на войну ради денег. «Они же сами согласились убивать и умирать за деньги», — говорили чеченцы.
Прежде чем начать переговоры с Басаевым, россияне дважды посылали войска на штурм больницы, где он засел. В беспорядочной стрельбе и пожаре погибло полторы сотни заложников, большинство от российских пуль.
Наконец россияне согласились на переговоры. Сначала за освобождение заложников Басаеву предложили самолет и столько денег, сколько он потребует. Басаев отказался. Характерно, кстати, что кавказские террористы никогда не требуют денег, освобождения родственников и друзей из тюрем, самолетов, согласия на выезд за границу. Зато всегда требуют прекращения войны в Чечне, вывода российских войск с Кавказа, подписания мирного договора между Россией и Чечней.
После провала предложения с выкупом в кабинет директора больницы в Буденновске — именно там устроил свой штаб Шамиль — из Москвы позвонил лично премьер Виктор Черномырдин (президент Ельцин был это время в Канаде).
Басаев начал торг, требуя провести во всей России референдум о статусе Чечни. «Исключено, — ответил Черномырдин. — Сегодня вы требуете референдума в России, завтра начнете диктовать условия всей Европе». Наконец, после многочасовой торговли и попыток обмануть противника, российский премьер, разговаривая с Басаевым перед телекамерами, отдал войскам приказ прекратить боевые действия и обещал начать мирные переговоры с чеченцами.
«Прошу отпустить женщин, детей и больных, — говорил премьер, а его соотечественники ломали голову над тем, как чеченцам удалось с такой легкостью проникнуть вглубь российской территории и почему Черномырдин разговаривает с чеченским головорезом, главарем террористов, а Ельцин не находит возможности встретиться с чеченским президентом. Возможно, если бы такая встреча состоялась, удалось бы избежать и войны, и трагедии в Буденновске. — Сейчас, когда нас видят и слышат миллионы людей, я отдаю приказ остановить боевые действия в Чечне и начать мирные переговоры».
Басаев пошел на соглашение. Часть заложников освободил еще в Буденновске, остальных — в горном Зандаке, куда он привез их (вместе с группой российских журналистов и восемью депутатами, которые вызвались добровольно заменить заложников) в качестве живого щита, в качестве гарантии безопасности.
Среди добровольных заложников был российский правозащитник и давний диссидент коммунистического режима Сергей Ковалев. Позже он так вспоминал поездку с Басаевым из Буденновска на Кавказ: «А я помню, что, когда мы с заложниками и боевиками Басаева ехали автобусами из Буденновска, на всем пути по Кавказу — в Дагестане тоже, не говоря уж о Чечне, — нас с энтузиазмом приветствовали толпы людей. Басаева, который захватил две тысячи безоружных заложников, убил множество гражданских на улицах города и расстрелял семерых пленных в больнице… этого Басаева приветствовали как национального героя».
Шамиль добился своего, изменил ход войны, (хоть выторгованные им мирные переговоры были сорваны через полгода) стал настоящим героем, его сны обрели реальность. Теперь он был известен не только в Чечне, не только на Кавказе. О нем заговорил весь мир.
Нападение на Буденновск убедило чеченцев и самого Шамиля в том, что цель оправдывает средства. Ведь это не давление зарубежных правительств, не внезапное просветление российских властей привели к тому, что была приостановлена война. Этого добился сам Шамиль, который, прибегнув к террору, крайней форме насилия, добился мира.
После вооруженного нападения на Буденновск — а Басаев похвалялся, что планировал дойти до Москвы, и только алчность российских милиционеров и военных привела к тому, что деньги на взятки закончились еще в ставропольских степях, и ему пришлось занимать первый попавшийся город — с ним уже никто не мог сравниться. Даже другие командиры, завидующие его славе, не склонные к похвалам, не скупились в выражениях признания и восхищения, стараясь не замечать восторга, с которым о Басаеве говорили их собственные бойцы.
Шамиль становился живой легендой.
В Чечне, например, ни с того, ни с сего начали появляться слухи, что под российскими бомбами погибла вся семья Басаева (в действительности же на время войны Басаев вывез семью в Абхазию и Азербайджан), и что нападение на Буденновск было порывом доведенного до бешенства джигита, ищущего смерти, жаждущего мести.
Партизаны из отряда Басаева не могли нахвалиться строгим (в своем отряде он не терпел мародеров, наркоманов, извергов, случалось, что виновных в преступлениях и неповиновении лично расстреливал на месте), но справедливым командиром, бесстрашным и расчетливым, таким, который ради собственной славы не будет рисковать понапрасну жизнью своих бойцов.
Минимальные потери в отряде Басаева обеспечили ему постоянный наплыв новобранцев. Семьи партизан прославляли его как благодетеля, чуть ли не полубога, ведь отправляя сыновей в партизанские отряды, отцы и матери прощались с ними навсегда, не надеясь больше с ними увидеться. А тут, благодаря Шамилю, они возвращались живыми после каждой, даже самой дерзкой операции. Семьям погибших, таких, впрочем, было немного, Басаев платил возмещение, раненных за собственные деньги отправлял на лечение на черноморские курорты Сухуми или Пицунду в Абхазии.
Шамиль Второй — стали говорить о Басаеве в Чечне и на всем Кавказе, сравнивая его с имамом-мятежником девятнадцатого столетия.
О Масхадове не слагали песен и не ставили его в один ряд с величайшими кавказскими героями. Но после смерти Дудаева, разнесенного в клочья российской ракетой, естественным было, что именно он возглавил государство.
Его все уважали и признавали. Но не любили. Ему досталось уважение, а любовь — молодому сорвиголове Шамилю, который с отчаянной отвагой бросал своих моджахедов в самые дерзкие авантюры. И всегда выходил из них живым.
Масхадов считал нападение на Буденновск чистым безумием, смертным приговором лучшим бойцам, потому что только таких взяли на операцию. Он сопротивлялся ее проведению, но был не в состоянии удержать Шамиля. Он думал о последствиях. А Шамиль не морочил себе этим голову. И именно он стал героем.
Масхадову осталось только подписать с россиянами навязанное им силой перемирие и молча проглотить горький стыд, которому подверг его джигит. Он вынужден был признать преступлением и осудить нападение Шамиля на Буденновск, а также пообещать россиянам личный контроль за тем, чтобы Басаев был пойман и передан российским следственным органам, которые вновь объявили его в розыск. Наверняка, ему дорогого стоило не показать своего унижения и злости. Тем более что Шамиль, планировавший укрыться в горах, бесследно исчезнуть, меж тем и не думал отказывать себе в удовольствии наслаждаться славой. Встречался в лесах с журналистами, рассылал через своих гонцов послания и даже диктовал условия договоренностей с россиянами.
— Волос с моей головы не упадет. Хотел бы я посмотреть на того, кто попробует меня выдать, — потешался Шамиль. — А тому, кто заключит мир с Россией, отказавшись от независимости Чечни, я лично пущу пулю в лоб. Никто не имеет на это права.
Масхадов возглавлял почти все чеченские делегации на мирных переговорах с россиянами. Подписал практически все российско-чеченские соглашения. Включая и самое главное, о прекращении войны. Российские генералы не могли им нахвалиться.
«Хоть он и враг, с ним можно разговаривать».
Масхадов встречался с ними при любой возможности, явно и тайно. Чаще всего в Старых Атагах, в одноэтажном доме из красного кирпича, принадлежавшем Ризвану Лорсанову, человеку зажиточному, влиятельному, со связями. Именно из-за этих достоинств с первого же дня войны россияне и чеченцы наделили его неблагодарной ролью посредника и курьера между своими вражескими станами. Встречи Масхадова с российскими генералами держались иногда в такой величайшей тайне, что о них не предупреждали даже самого Ризвана, сходившего с ума, когда в его дворе вдруг появлялись повстанческие лидеры или половина командования российской армии на Кавказе, ошеломляя хозяина и соседей.
А как-то раз, когда переговоры затянулись до поздней ночи, Ризван на своей «ниве» сам отвозил российского генерала Лебедя в Грозный. Генеральский визит следовало держать в величайшем секрете, чтобы никто ни в Москве, ни в горах, не смог торпедировать почти состоявшейся сделки. И хоть он ехал с выключенными фарами, чтобы не привлекать внимания солдат на ближайшем посту, те услышали шум мотора, а неосвещенная машина только усилила их подозрения. Рванулись автоматные очереди. Ризван съехал в ров, выскочил на дорогу, заорал:
— Не стрелять! Не стрелять! Это я, Ризван!
Его тут все знали, и россияне, и местные. Стрельба прекратилась.
— Ризван? Жить тебе надоело? Тоже мне время для прогулок выбрал!
— Лебедя везу, — крикнул в ответ Ризван, забыв, что солдаты не имеют понятия о секретной миссии генерала с фамилией птицы.
— Ризван! Ты, похоже, совсем спятил! — помолчав, крикнул в ответ солдат. — Война вокруг, комендантский час, а этот ночью, не включая фар, лебедя на машине возит!
В тот день, когда Масхадов и российский генерал Лебедь должны были подписать в доме Ризвана мирный договор, чеченец тоже едва не поплатился жизнью. Сначала ему пришлось несколько часов развлекать генерала разговорами и играть с ним в шахматы, потому что сильно опаздывали недоверчивые чеченцы, не принявшие приглашения на борт российского вертолета. Когда Масхадов, наконец, появился, российский генерал так увлекся партией шахмат, что и не подумал ее прерывать. Поздоровался только с чеченцами и вернулся к игре. Масхадов молча, как будто просто приехал на званный обед, обмыл руки и уселся за стол. Договор подписали только под конец ночи, которую Ризван, смертельно напуганный призраком провала переговоров, провел, не сомкнув глаз.
Масхадов был убежден, что необходимо любой ценой прекратить войну. Шамиль считал войну не худшим вариантом. Он не хотел разговаривать с россиянами, считал, что сам факт соглашения отдает предательством. Вместо того, что бы договариваться с Россией, — рассуждал он, — надо как можно скорее ударить, причинить ей кошмарную боль, повергнуть в ужас жестокостью мести.
Джохар Дудаев, как будто охваченный каким-то предчувствием неуклонно приближающейся смерти, войне уделял все меньше внимания. Отдал все на откуп Масхадову и джигитам, оставляя за собой роль символа, знамени. Когда он погиб, появились опасения, что немедленно начнется братоубийственная война между Масхадовым и Басаевым за наследие Джохара.
Чеченцы, однако, не только избежали распрей, но и отбили у россиян свою столицу, пользуясь тем, что самоуверенные российские генералы бросили почти весь столичный гарнизон на преследование партизан в горах. Операцию взятия города запланировал Масхадов — а кто же еще? — а исполнителем стал Шамиль Басаев. Дерзкий штурм увенчал джигитскую славу Басаева. Молниеносная атака застала россиян врасплох и довела до сознания хозяев Кремля, что они не выиграют эту войну, что ее нужно прервать, а к следующей подготовиться значительно лучше.
Эта война вошла в историю как одно из постыднейших поражений имперских армий. Масхадов, фактический победитель, возглавил временное повстанческое правительство, которое должно было осуществлять власть в Чечне до выборов нового президента.
Уже тогда говорили, что в мирное время Масхадов был бы идеальным президентом. Был спокойным, никогда не раздражался, не позволял вывести себя из равновесия, был покладистым и в то же время решительным, справедливым, порядочным. Против выбора Масхадова не протестовала и Россия. Как раз наоборот, в Кремле сочли, что с бывшим полковником российской армии, воспитанном в духе послушания, преклонения и страха перед Россией, будет проще договориться, и кто знает, может, даже выбить из его головы несбыточные мечтания о независимости.
Басаев после войны решил навестить Москву, в которой не был пять лет, и где его уже дважды объявляли в розыск. Потом хвалился, как он прогуливался по московским бульварам, и никто его не останавливал, не проверял документы, хоть он не маскировался и даже бороду не сбрил. «А раньше, — вспоминал Басаев, — каждый постовой при виде моей кавказской морды тут же приказывал предъявлять документы и обшаривал карманы».
Завоеванная известность крепко ударила ему в голову. Он решил, что ему и только ему одному принадлежит слава победителя в кавказской войне. Без всяких сомнений и колебаний выставил свою кандидатуру на президентские выборы. В победе не сомневался.
Масхадов долго колебался, прежде чем согласился участвовать в выборах. И сделал это не из жажды власти, не из вызывающей раздражение уверенности политиков, что только они знают, как изменить мир к лучшему. Президентом он решил стать из чувства долга.