-- Отец, - рыдая говорила леди Елизабет, - он был такой хороший, добрый! Как он мог так поступить с нами!
27
За стеной, со стоном отхаркиваясь, надрывно закашлял бедняга Питер Счахл.
-- Эх... Мне бы твои заботы! - Джакоб раздраженно отп рянул от липкого лица подруги.
-- Джакоб! - послышался в темноте коридора встревожен ный голос Виторгана и шум опрокидываемых стульев, - Джакоб, ты где? Иди сюда! Что случилось? Кто это там кашляет?
Кулакин, горько усмехнувшись, провел рукой по вздраги вающим плечам возлюбленной и, встав, со всего маху налетел на несгораемый шкаф.
-- Черт! - вскричал он.
-- Что случилось? - испуганно прошептала леди Елизабет.
-- Да ничего... Об шкаф треснулся...
. .
... Но больше всего адская тропическая жара досаждала самому лорду Хроню. Он сидел под деревом совершенно опухший от пива, и невразумительно лопотал.
Лысый Монтахью, подтянутый и невозмутимый, в ослепи тельно начищенных кожаных крагах, расхаживал по разработкам, постукивая себя стеком.
Негры ритмично поднимали в воздух блестящие на солнце мотыги и с уханьем вонзали в землю.
Подойдя к раскидистой папайе у самой горы, Монтахью пристально поглядел в синюю тень и визгливо крикнул:
-- Нгава!
Потное, сонное лицо чернокожего высунулось на солнце.
-- Нгава! Почему не работай, черная скотина!
Негр встал, пряча масляные глаза и почесываясь.
-- Моя пуза гуляй, масса. Нажралась вшивая пойла.
Монтахью, постукивая себя стеком, жестко сказал:
-- Твоя врет, черномазый! Вас кормят отлично! Запомни, Нгава: если негр работай много-много - хорошо, я давай ему сытная жратва, сытная пойла, жри папайю до отвала.
Если мала-мала - плохо, убивай черномазая скотина вым бовкой. Поняла моя?
-- Да, масса Мандахуй...
. . ... Где Хронь? Где этот несчастный хрыч? - Он под деревом сидит, по-турецки говорит...
. .
... Однако бедняга не успел отдышаться, как снова заба хали выстрелы.
Зажав платком простреленную грудь, Питер Счахл, отчаян но кашляя, быстро побежал в гору.
. .
Дверь раскрылась и связанного Джакоба ввели в кубрик. Сидящий там человек поднял голову и долго вглядывался в Ку лакина, злорадно ухмыляясь.
-- Знаешь, кто я? - наконец сказал он.
-- Нет, не имею чести, - ответил пленник.
-- Я - Окаянный Джильберт.
После многозначительной паузы Окаянный Джильберт хлоп нул кулаком по столу:
-- Слыхал про Окаянного Джильберта?!
Джакоб спокойно молчал.
-- Смекнул, с кем дело имеешь?! С Окаянным Джильбертом!
Окаянный Джильберт, видимо, высоко ценил свое прозвище.
-- Сэр Окаянный Джильберт, не сочтите за труд выслу
28
шать...
-- Стой! Ты как меня назвал?!!
-- Сэр, вы представились мне, и я позволил себе...
-- Стой! Запомни: здесь говорю и спрашиваю я! Понял? Я...
-- Окаянный Джильберт... - невольно добавил несчастный пленник.
. .
Андрей Миронов, в костюме католического священника, воздев очи долу, подпрыгивает и поет: Обрати внимание На мои страдания! Умерь мою страсть, Окажи милость! То-ло-ли-ло-ли-ло-ло! То-ло-ли-ло-ли-ло-ло!
(Это, видимо, Валера включил не "Папуаса из Гондураса", а другой исторический телефильм - из парижской жизни.)
. .
... Надо спасать беднягу, а то скальп снимут! - шепотом сказал Джакоб.