-- Какое человеческое? - растерянно говорит человек в белом халате.
-- Может ли сам человек прогнозировать - в общих, ко нечно, чертах - свое личное будущее?
-- Нет! - отвечает ученый, подумав, - этого делать... Нельзя! Вот пример: знал ли мой однокурсник Борис, бренькая в армейском туалете на гитаре, что в недалеком будущем он будет совещаться с Йоко Оно о путях развития рок-музыки? Нет, это он не знал.
Другой разительный пример, Вот, кстати, у меня для это го фотография... (находит в кармане и показывает телезрите лям какую-то древнюю неразборчивую фотографию). Вот фотогра фия маленького Мити. Вопрос: знал ли маленький Митя, что в будущем он станет знаменитым Дмитрием Ивановичем Менделее вым, автором периодической системы элементов Д.И.Менделеева? Нет, этого он не знал.
(Валере делается почему-то жутко. Он тоже ставит себе какие-то невнятные вопросы: знал ли Валерий Марус, что... Мог ли кто-нибудь помыслить, что Валерий Марус... А что?
Валера подходит к окну и с тоской смотрит: черный снег, ветер. Бурный сумрак.
Громадного калибра полная луна пролетела по черной про руби в облаках.
Валере делается привычно одиноко, это бесконечное мол чание, молчание или телевизор.
Он возвращается к телевизору и, переключив, с удивлени ем видит в пелене снега знакомое лицо Джакоба Кулакина: ведь телефильм-то еще идет! Ну, слава Богу, это последняя серия.)
Джакоб удивленно рассматривал веселых гренадеров и штатских, машущих какими-то флажочками и славящих свою цари цу. Его схватил за плечо и развернул на себя совершенно пья ный свирепый мещанин. Сквозь снег и темноту он принял сереб рянные пуговицы на камзоле Джакоба за часть какой-то унифор мы, сорвал шляпу и полушутливо кланяясь, заорал:
-- Молодцы! Братцы! Покрошили, наконец ферфлюхтеров, дай вам Бог, и матушка наша Елизавета... Ура, мать вашу!
-- Ура! - грянули вразнобой в мелькающих фонарях. Гром победы раздавайся. Веселися, храбрый росс!
Как влюбленный ошибается, пускаясь вдогонку за незнако мой женщиной, которую его ищущий взгляд принимает за возлюб ленную, так Джакоб бросился за многими прохожими, но каза лось, на этой улице, где со времен Петра звучат десятки язы ков и толкаются сотни темных шкиперов - Джакоб единственный иностранец. А Монтахью нет нигде: мы с ним остались вдвоем, если он лежит на дне Маркизовой Лужи - и мне не уйти далеко.
Господи, смилуйся над всеми, кто в море сейчас, этой ночью. Вихри черного снега, ветер, бурный сумрак - вот ткань жизни этого города, а им все нипочем! Беснуются, плачут, ма шут флажочками, все наполнено удивительной ледяной страстью.
49
Петербург: У-у-у! Ожесточенный город.
В данном случае горожане радовались тому, что Фридрих, изнывавший за свой Берлин, как птица за гнездо, утратил все, и из короля Пруссии превратился в рядового бранденбургского курфюрста.
Внезапно Джакоб почувствовал словно удар в сердце: он был уверен, что это Монтахью проскакал сам-третий с двумя рослыми гренадерами, и были они молчаливыми, не похожими на остальных.
Здешним жителям известно, что при полной луне мертвецы скачут на север.
Застонав, Джакоб отшатнулся в темный проулок или про ходной двор. Заехавший отдышаться или покемарить возница за шевелился в розвальнях:
-- Что, барин, нагулялся?
-- Который час?
-- Эк его! Да заполночь.
-- Возница! Продай мне водки, прошу тебя... Или поез жай, достань где-нибудь...
-- Да ты не из неметчины ли?
-- Нет, я шотландец... Ну, англичанин.
-- Сейчас где достанешь, а продать могу. Пятнадцать целковых.
-- Ты что ошалел? Десять!
-- Эх, боярин... Десять когда было? До указа.
Джакоб заскрипел зубами, роясь в карманах.
-- Возница! Бери ты все: эту шляпу, серебрянные пугови цы Алана Брека... Вот десять целковых... Дай горячей водки!
Возница взял деньги, шляпу, пуговицы, пощупал сукно плаща, вздохнул и протянул Джакобу заткнутую тряпицей бу тыль.
Ватага веселых молодцов, горланя своего "Храброго рос са", ворвалась во двор.
-- Вот ты где! - с недобрым удивлением гаркнул один из них, - Давай, батя, водку живее!
-- На! Ищи, сукин сын, свою водку: нету у меня больше ничего!
-- Ты как с бойцами разговариваешь, шпак? Мы тебя от куроцапов защитили!
-- Вот последнюю бутылку господину продал!
Гренадеры как по команде повернулись на Джакоба и стали примериваться к нему жадными взглядами.
-- А и вправду господин, да ты не куроцап ли, не ферф люхтер?
-- Как есть ферфлюхтер!
-- Пусть он скажет!
-- А что разговаривать - национализировать излишки! А добром не отдаст - надобно будет наказать за противность!
Джакоб удовлетворенно улыбнулся.
-- Давай, давай, - брезгливо бросил он гренадерам, ну-ка, топай отсюда! Веселился, храбрый макрорус!
Гренадеры этого честно не ожидали никак. Некоторые даже действительно сделали движение уйти. Джакоб до крови сжал зубы, лицо его дрожало от радостной ярости, но рука, выхва тившая шпагу, была тверда.
50
. .
Усталый прохожий, он идет по окраине города, где цепоч ка фонарей обрывается в белесую черноту. Вот уже скоро расс вет, а ему все не легче.
Буря прошла, но тротуар и рельсы совершенно засыпал почти теплый снег, который, как манная каша из доброй шот ландской сказки - все валит и валит, налипая на кружево раз валин и мясо кирпичей сломанных домов.