Капеллан вошел, едва пролепетав приветствия и сразу впился глазами в картон. Я, будучи в отличном расположении духа, на живом примере пояснил ему различие между мазней средневекового богомаза и ярким, истинным искусством нового времени. Тогда этот скотина ответил мне, что не все то, что ярко - лучше, и что моя святая Тереза вызывает только соб лазнительные мысли, а фрески Джотто переполняют скорбной твердостью и вызывают очистительный полет духа.
К сожалению, вместо того, чтобы приказать вытолкать взашей эту безграмотную и невежественную скотину, убедив шись, что разговаривать с ним не о чем, я снизошел до разго вора.
Я сказал, что, видно, он ни духом, ни рылом не смыслит в искусстве, раз не знает цену дедовским приемчикам своего мазилки, который и перспективы-то не понимал. Даже Вазари в своих, впрочем довольно скотских жизнеописаниях художников прошлого ничего не мог о Джотто сообщить интереснее, чем то, что однажды, выйдя на прогулку, этот мазилка был сбит с ног свиньей, чем всех весьма развеселил.
Но капеллан, меня и не слушая вовсе, все спрашивал, ужели правда, что герцог разрешил закрасить фрески Джотто; поняв, что это так и есть, этот окончательно оскотинившийся скот стал умолять меня отказаться от замысла, стал хватать
16
меня за одежду и яриться.
Я раз и другой пригрозил расквасить ему рожу и дал ему хорошего тумака, а этот скот, тупой, как мужик из Прато, сам вздумал толкать меня, и бросился к картону, как бы желая по портить. Я опередил его, с силой толкнув оземь. Но, видно, верно говорят: бьешь не по уговору. Я хотел только оттолк нуть этого говнюка, но он хлопнулся башкой прямо о каменный пол, и, сколько я его не пинал, не шевелился.
Я плюнул и скорей поскакал к герцогу, чтобы не быть опереженным какими-нибудь отиралами, так и рыщущими, чтобы оклеветать меня.
Нечего скрывать: к герцогу я вошел запыхавшись, весь в пыли; нетерпение так и билось во мне.
Герцог спросил, чем обВясняется мой столь поспешный ви зит - уж не приехал ли я вновь просить денег?
Я горячо подтвердил это предположение и замолчал, не зная, как приступить к описанию нелепого происшествия, прик лючившегося со мной.
Герцог рассеяно вертел в руках алмаз такого громадного размера, что его можно было скорее принять за большой обло мок льда.
-- Взгляни, кстати, - промолвил он, любуясь алмазом, видел ли ты что-нибудь подобное? "Карбонадо" - вот как я ре шил назвать его.
-- Имя пристало иметь бриллианту, но не алмазу. Чтобы полностью проявилось достоинство камня, его, прежде чем как-нибудь называть, нужно обработать.
-- Да, разумеется, Бенвенуто завтра же займется этим.
Я помолчал, с невыразимой горечью глядя на герцога.
Он посмотрел на меня, и видимо, понял.
-- Но ведь, сколько я знаю о тебе, ты не прославлен ог ранкой камней, а Бенвенуто признаный мастер.
-- Мастер? - в праведном гневе вскричал я. - Как, как вы сказали? Мастер? О, сколько выиграло бы искусство и весь род людской, если бы этот мастер ничем, кроме поножовщины, не занимался! Легко же нынче стало называться мастером, если уже Челлини так величают! Но бывают моменты, - серьезно и нахмурив лоб продолжал я, - когда следует проявить высокий вкус и вспомнить, что искусство долговечно, а жизнь коротка! Взгляните - и ужаснитесь, что этот Карбонадо, как вы его назвали, чуть не попал в руки Бенвенуто!
Я ощущал себя бесконечно правым и речь моя лилась сво бодно и убедительно. Глаза герцога увлажнились, не говоря ни слова, он поймал мою руку и вложил в нее алмаз.
-- Сколько времени тебе понадобится на работу?
-- Три дня, мой государь.
-- Иди же и не мешкай. В инструментах, полагаю, у тебя недостатка нет, а деньги ты получишь сполна по окончании ра боты.
Несколько раздосадованный последней фразой герцога, я вышел в глубокой задумчивости.
Вот так и получается, что чем больше жажду покоя, тем дальше он бежит от меня.
События жизни замесились так круто, заплелись в такой узел, что распутать их можно было только одним способом, уже не раз испытанным мною - рубануть и все разорвать.
Речь моя перед герцогом была вполне искренна - уж что- что, а то, что алмаз я смогу обработать лучше Челлини, было бесспорно, а, стало быть, искусство во всяком случае не ос
17
талось внакладе, что главное, ибо: жизнь коротка, а искусст во долговечно.
В выигрыше, можно считать, будет и герцог, ведь ему ос танется мой картон с изображением святой Терезы, вероятно, не менее ценный, чем Карбонадо...
(Звучит лютневая музыка, и фигура в плаще исчезает в черноте улиц Флоренции
Титр: КОНЕЦ 2 СЕРИИ.)
Любопытно, что Валера Марус связан с алмазами покрепче, чем персонажи телефильма, он ведь умрет из-за алмазов. Поэ тому даже ничтожных исторических познаний Валеры случайно хватило, чтобы уловить анахронизм в изображаемых событиях. Слыхом не слыхивая о знаменитых ювелирах Ренессанса, он тем не менее знает, что само слово "бриллиант" появилось только в конце XVII века, а до этого обрабатывать алмазы не умели, что Валера Марус узнал, когда ходил на курсы повышения ква лификации заточников, желая сдать на пятый разряд. Это был один из периодов его жизни, когда он твердо начинал новую жизнь: купил брюки, тетрадку, шариковую ручку и записал, что успел, из вводной лекции - вот именно о бриллиантах. Потом он записывал все меньше, и потом ничего не записывал, да так и перестал ходить, поняв, что на пятый разряд сдавать лучше не пробовать, а то и четвертого лишат.
А теперь уже поздно, да и что сдавать на пятый разряд теперь? Валере скоро сорок лет, а до пенсии дожить не наде ется, потому что такая вредная специальность - алмазный за точник. На работе вроде хорошо и чисто - зановесочки, цве точки, а на самом деле невидимая алмазная пыль копится в легких, и они каменеют.
Недавно Валере делали операцию на легких, и хирург по том ругал его за то, что от его легких все скальпели теперь в зазубринах.
Алмазному заточнику полагается работать сорок минут, потом на двадцать минут покидать помещение, а куда идти? На улице стоять? Валера остается на месте - курит или кемарит, а иногда идет в котельную, к приятелю Ивану, но в котельной всегда так пахнет газом, что Валера за двадцать минут начи нает задыхаться.
Валера достал из платяного шкафа сохранившуюся от кур сов повышения квалификации тетрадку и стал разглядывать гру бые, прилежные строки.
Ему сделалось очень тяжело, кажется, что лучше и не жить больше. Он резко выключает телевизор, бубнящий про неф тепроводы, подходит к окну, там снег, темно, идти некуда.
Валера понимает, что брага, которую он поставил, будет готова только дня через три, но, конечно, так уже сейчас есть кой-какие градусы.
И ему делается легче.
18
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СМЕРТЬ НЕЗНАКОМОГО
ДЖЕНТЛЬМЕНА.
Только на третий день после этого Валера вновь включает в работу телевизор. То есть Валеры не было дома, а там, куда он ходил в гости, даже телевизора не было. А может, был, но Валера не помнит ничего.
На экране все та же столовая в палаццо лорда Хроня (хоть спектакль ставь по этому авантюрному телефильму).
В столовой все те же и двое новых, видимо представлен ных зрителям в предыдущей серии (только веселого капитана нет - может, его ликвидировали за осведомленность?).
Персонаж Джон Виторган, поверенный лорда Хроня в делах, с лицом, резким, как топор, с трудом подавляет раздражение:
-- Видит Бог, лорд, я не понимаю, зачем нам нужно пос вящать в цель экспедиции хоть кого-нибудь?
-- Черт меня побери! - взорвался весь красный Мак-Дун кель, напыжившись в своем отделанном брацдебурами костюме, Тысяча чертей! Он не понимает! Он не понимает, что без вождя шотландец не воин! (Мак-Дункель слегка картавит и у него чертыхаться выходит как-то нестрашно: Чоут меня побеи!)