- Так что, товарищ Штирлиц, можно считать, что мы вас завербовали? спросил Томпсон, все еще не веря своему счастью.
- Считать и на счетах можно, - уклончиво ответил Штирлиц, и Томпсон понял, что его одурачили.
- Нет, но все-таки, това-арищ Штирлиц? - протянул он. Можем мы на вас рассчитывать?
- Можете. Самое главное - море водки и гора тушенки, прямо ща, а там разберемся.
- Ах да, конечно... сейчас... конечно... - Томпсон засуетился в поисках листка бумажки.
- Вот и договорились, - грозно сказал Штирлиц, поигрывая кастетом. Ему очень хотелось послушать, как будет кричать шеф разведки.
***
- Нет, Штирлиц, все-таки расскажите нам, как это вы ухитрились заставить себя завербовать самого шефа разведки мистера Томпсона? - пастора Шлага интересовала чисто профессиональная сторона дела.
- Да так, прислоняешь его к двери, бьешь, когда перестает стонать отпускаешь, - пошутил Штирлиц.
Пастору стало страшно, и он пролил какао на новую сутану, а заодно забрызгал Штирлица, за что получил кулаком по жирной роже.
- Штирлиц, а ты на работу ходить будешь? - спросил Борман, повизгивая от восторга.
Штирлиц задумался. В таком положении он и встретил рассвет.
***
По Капитолийскому персоналу прокатился слух, что у шефа разведки появился новый сотрудник, очень деятельный и свирепый.
К вечеру первого рабочего дня Штирлица все уже знали, кто в Капитолии хозяин.
Ночью о таинственном Штирлице доложили Кеннеди.
- Что такое этот мистер Shtirlitz? - спросил президент, вытирая полотенцем только что выбритую щеку.
- О, господин президент, это самый лучший русский шпион, - отвечал Томпсон, согнувшись в низком поклоне.
- Ха! А может, надо бы его арестовать? - Кеннеди достал зубную щетку и с презрением выдавил на нее крупный кусок зеленой зубной пасты.
- Вы его не знаете, господин президент, - вздохнул Томпсон, поглаживая искусно загримированный синяк под левым глазом.
- Тогда вам крупно повезло, - сказал Кеннеди и запустил щетку с пастой себе в рот.
Томпсон вздохнул.
- Господин президент, наверное, одобрит нашу готовящуюся терракцию против русских, - сказал министр обороны, с трудом шевеля избитыми губами.
Кеннеди выплюнул зубную пасту и с интересом посмотрел на него и кивнул, побуждая продолжать говорить.
- Мы запустим к русским техаскую кукурузную саранчу, и эта свинья Хрущев умрет с голоду вместе со своим советским народом.
- О, и мы все равно нарушим биологическое равновесие! радостно сказал подхалим Томпсон.
Кеннеди задумался.
- Послушайте, Томпсон, кого-то вы мне напоминаете... сказал он, снимая бронежилет.
- Рад стараться! - воскликнул Томпсон.
- Старайся, старайся, - сказал президент и, медленно зевнув, удалился.
***
- Слушай ты, Лысенко чертов, ты когда гирбринт огурца с бутылкой выведешь? Я жрать хочу! - Никита Сергеевич снял ботинок и постучал им себе по лбу. Это ему очень нравилось, и он постучал еще раз, посильнее.
- Скора, Никит Сергеич, - пообещал Лысенко и вновь громко заржал.
- Ты давай торопись, толстый, а то как врежу в ухо, сказал Хрущев, начиная злиться.
- Я вот те сам врежу, - сказал Лысенко, поднимая кулак, и два гения большой и маленький - принялись, кряхтя и поминутно охая, драться. Их быстро разняли и развели по разным комнатам.
- Чтоб без гинбринта я тебя не видел, морда ты со шнурками! - орал Никита Сергеевич, пытаясь вырваться и снять ботинок, чтоб запустить им в Лысенко.
- Сам дурак! - отвечал Лысенко, плюясь на пол и дергая ногами.
***
По выложенному белым мрамором коридору Капитолия гуляли сквозняки и Борман. Вчера он написал на стене "Родина-мать зовет", нарисовал непристойную картинку и высморкался во все шторы, хотя на насморк не жаловался. Борман был ужасно доволен собой.
Партайгеноссе шел по коридору, напевая чуть-чуть переправленную песню Пахмутовой:
"И вновь продолжа-а-ается бой...
И Борман такой молодо-о-о-й...".
Он был в хорошем настроении и никому не мешал. Левую руку партайгеноссе держал в заднем кармане, и за ним тянулся извилистый след банановой кожуры и яблочных огрызков. День, как всегда, обещал быть очень удачным.
Мимо проходил хмурый, невыспавшийся Штирлиц. Поравнявшись с Борманом, он неожиданно вынул руку из-под пулеметной ленты, висевшей у него на тельняшке, и дал Борману подзатыльник.
- Это тебе за заговор, - пояснил он. В выпученных глазах Бормана появился признак немого вопроса.
- Вот это память... - восхищенно сказал Борман, держа обеими руками гудящую от удара голову.
Штирлиц спокойно прошел по коридору, лавируя между расставленными партайгеноссе препятствиями, и исчез на лестнице, погромыхивая по ней коваными сапогами. Партайгеноссе радостно потер руки. Предусмотренного на случай желающих подняться грохота не последовало.
" Значит, Штирлиц спустился вниз ", - обиженно подумал Борман. Этого он не предусмотрел.
***