Главный капеллан кончил. Собравшиеся уже дремали. Теперь они очнулись.
Гремят тромбоны. Гроссмейстер величественно встает и звонит в свой серебряный колокольчик, требуя тишины.
— Начинается! — шепчут старые паломники.
— Ключарь! — восклицает гроссмейстер. — Передайте золотые ключи хранителю лестницы.
— Гроссмейстер, ключи переданы! Сверху раздается удар гонга.
— Хранитель лестницы! Отоприте решетку, дабы народ узрел плащ святого Йоргена.
В толпе мертвая тишина… люди вытянули шеи… позвякивает священный металл…
— Гроссмейстер! Решетка отперта!
Два, удара гонга. В толпе движение. Начинается давка.
— Хранитель сада! Усыпьте лестницу розами!
— Гроссмейстер! Священная лестница усыпана розами.
Три удара гонга, оркестр исполняет бравурный марш. Господа первосвященники встают и с молитвой уходят в боковые врата.
Гроссмейстер остается один на опустевшей паперти. Он делает несколько шагов и опускается на колени. Подбегают служки и надевают на коленопреклоненного гроссмейстера роскошный плащ из сверкающего как снег белого шелка, затем белую шапочку, белые туфли и подают ему белый посох.
Музыка умолкает.
Гроссмейстер весь в белом торжественно выступает вперед, знаком требует тишины и провозглашает:
— Итак, сейчас вам всем будет бесплатно явлен чудотворный плащ святого Йоргена. Тот, кто пожелает прикоснуться к плащу, пусть обратится в контору соборного секретаря и сдаст ему кружку святого Йоргена с установленной законом суммой денег. Новые кружки с соборной печатью можно купить там же сегодня и в течение двух последующих дней. Так откройте же… Ах да, пока я не забыл: те, что стоят в задних рядах, не напирайте слишком на передние, а то опять покалечите друг друга, как в прошлом году. Кроме того, соборный капитул строжайшим образом запрещает богомольцам влезать на деревья, ведь можно повредить кору, листву и ветви. Так что слезайте, а кто не слезет…
Откройте же священные врата!
Играет музыка, звонят соборные колокола, и паломников охватывает суеверный ужас. Главные врата открываются, и на лестницу выбегают пестро одетые мальчики и девочки с розами и кадильницами. Они радостно поют:
Из темноты собора один за другим, словно привидения, появляются первосвященники в белых одеяниях, в высоких золотых шлемах и с длинными золотыми копьями. Они несут синевато-зеленый плащ, весь запятнанный кровью, а гроссмейстер стоит на коленях, воздев к небу руки и творя молитву.
И все паломники, как один, падают на колени. Женщины громко рыдают, мужчины тоже всхлипывают.
Гроссмейстер поднимается с колен и, впадая в экстаз, восклицает:
— Словно облака, проносятся над землей тысячелетия, но невзирая на бури времени соборный капитул неусыпно и стойко охраняет плащ святого Йоргена. О благочестивейшие братья мои первосвященники! Снимите же ваши шлемы, сложите ваши копья и помогите мне призвать нашего великого святого, странствующего по земле.
Господа первосвященники преклоняют колена, а гроссмейстер громогласно восклицает:
— О наш святой покровитель, где бы ты ни странствовал сейчас, услышь призыв наш: святой Йорген!
— Я здесь, — неожиданно отзывается кто-то, В толпе паника.
— Святой Йорген!
— Я здесь, — повторяет все тот жи голос, и толпа видит человека, который быстро пробирается в толпе коленопреклоненных паломников.
— Святой Йорген! — рычит гроссмейстер как разъяренный медведь.
— Я здесь, — кричит в ответ Микаэль уже у самой лестницы. — Да, это я! Вы сохранили мой плащ? — И прежде чем кто-либо успевает опомниться от страха, он уже стоит па ступенях священной лестницы.
А вокруг него бушует буря возмущения и гнева. На дерзкого святотатца обрушивается град проклятий.
— Он идет по священной лестнице!
— Он берет плащ!
— Безрассудный пес! Разве ты святой Йорген?
— Это мой плащ! — восклицает Микаэль. — Я Йорген, и я вернулся к вам…
— Он лжет! — визгливо кричит Тобиас.
— Хватайте его! — приказывают первосвященники страже.
— Я лгу?! — Это крик отчаяния. — Дерзните же коснуться меня, собаки!
Божусь, если вы опять изгоните меня, как в мою брачную ночь триста лет назад, то я вернусь в третий раз и камня на камне не оставлю от вашего города.
— Это Йорген, — бормочет Тобиас.
— Это его голос, — кричит толпа. — Вестимо, это Йорген, лучший друг бедняков.
Тут поднялся такой шум и гам, что гроссмейстер совсем растерялся, и момент был упущен.
Тогда решил вмешаться главный капеллан. Он грубо отталкивает гроссмейстера в сторону и кричит, презрительно глядя на толпу:
— Да вы рехнулись? Святой Йорген мертв и лежит в могиле.
Весьма грубый промах, и Микаэль мгновенно пользуется этим.
— Я мертв?! — насмешливо кричит он и, сжав покрепче посох, с размаху бьет своего дорогого родителя по лицу; посох раскалывается, а главный капеллан, шатаясь, отступает на несколько шагов. Лицо святого искажено ненавистью и гневом.
— Ну что, по-твоему я все еще мертв? — яростно наступает Микаэль на оглушенного первосвященника. — Ничего, ты сейчас убедишься, что я жив, и еще как жив, мерзавец, старый прелюбодей!
Паломники, гроссмейстер, первосвященники, герольды, служки, музыканты — все ошеломлены этим страшным взрывом ненависти, испепеляющей как вулканическая лава.
И тогда старый Тобиас бросается вперед и вопит, содрогаясь всем телом, словно он сам получил взбучку:
— Коли ты святой Йорген, то сотвори чудо! Сквозь толпу протискивается Франц и ковыляет на костылях к святому Йоргену.
— Чудо! Сотвори чудо! — молит он.
— О бедняга, — восклицает Микаэль, с жалостью простирая над калекой руки и дотрагиваясь до него. — Встань и брось костыли!
Все сердца замирают, языки прилипают к гортани, а глаза вылезают от изумления на лоб: калека выпрямляется, бросает костыли и пускается в пляс, завывая от восторга:
— Я могу ходить! Я могу ходить!
Всеобщее ликование, буря радости; она то затихает, то разыгрывается с новой силой; зрителей мороз подирает по коже.
— Он исцелился! Он исцелился!
Даже кавалеры и девицы из «башни» побледнели, словно их обсыпали мукой; они изумленно смотрят на Этого сильного и властного человека с пламенным взором и просветленным лицом.
— Что это? Разве на свете бывают чудеса? — заикаясь, бормочет Тимофилла.
А между тем калеки, с палками и на костылях, бросаются к Микаэлю.
— И меня исцели! И меня! И меня! — умоляют они.
— Не сейчас! — отвечает он, — Подождите до завтра! — А сам шаг за шагом, уверенно и твердо поднимается на паперть, где сбились в кучу перепуганные первосвященники.
— А ну, сейчас же подай мне плащ, старый мошенник! — кричит он прямо в лицо гроссмейстеру, и голос его, отраженный стенами собора, несется над притихшим людским морем и замирает в темно-зеленой листве Соборной рощи. Он крикнул с такой великой ненавистью и силой, что оплевал все лицо преподобного мужа.
— Помилуй нас, грешных! — вырывается у ошеломленного гроссмейстера, уже павшего на колени. Но он тут же вскакивает и сам набрасывает плащ на плечи святого.
Не давая опомниться господам первосвященникам, которые от страха совсем потеряли голову, Микаэль отдает им распоряжения.
— Эй вы, ослы, — кричит он, указывая на казначея и секретаря (гроссмейстер в это время поправляет на нем плащ), — идите и приготовьте мне ужин. Ведь из-за вас, негодяев, я странствовал целых триста лет. Вы, обезьяны, приготовьте мне ванну и постель. А вы стойте здесь и ждите моих приказаний.
Первосвященники лишь жалобно лепечут: «О наш милостивый господин!», «О наш милостивый господин!» Зато простой народ ликует и бурно выражает свое одобрение юному святому, перед которым склонились до земли старые надменные тираны.
А Микаэль весь отдается пламенному неистовству идей, вдруг захлестнувших его словно могучий вихрь. Теперь, когда его облекает плащ, он величественным шагом подходит к краю паперти и знаком требует тишины, полной тишины.
— Итак, да будет всем известно, — провозглашает он, — что святой Йорген вернулся домой и отныне берет на себя управление святым собором. В ознаменование сего радостного для нас события я отменяю все налоги и подати, а также прочие повинности в пользу собора, отныне и присно и во веки веков. Аминь.
По-прежнему царит гробовое молчание. Собравшиеся не могут осмыслить этого неожиданного счастья.
Тогда святой Йорген поднимает вверх руку и кричит во весь голос, словно перед ним тысячи глухих и тугоухих:
— Все налоги отменяю!
Только теперь люди уразумели сказанное. Лица их озаряет радость; это радость освобождения от вековечных поборов; она кипит, бурлит и бушует, волнами катится по Супружеской аллее и разливается по площади, куда сбегаются горожане и спрашивают, что случилось. Паломники парами пускаются в пляс, старики бросаются друг другу в объятия — ведь им все-таки удалось дожить до этой счастливой минуты. Женщины, рыдая от счастья, обнимают своих детей, незнакомые люди радостно пожимают друг другу руки. Только Йорген недвижно, спокойно и величаво стоит на паперти, ожидая, когда уляжется шум.
А тем временем у него возникают все новые и новые замыслы, один смелее другого.
— Повелеваю в течение трех часов звонить во все колокола в честь моего возвращения.
Новый взрыв восторга, и первосвященник спешит передать распоряжение святого Йоргена.
— Затем приказываю: сегодня же зажарить на площади десять самых крупных соборных быков для моих дорогих сограждан и гостей, наполнить до краев самым крепким соборным пивом большую чашу, перед ратушей и отвезти по бочонку соборной водки на все постоялые дворы города.
Последний первосвященник, низко поклонившись, бежит выполнять последние распоряжения святого, а благодарные богомольцы запевают старинный псалом в честь Йоргена:
Не моргнув глазом, Микаэль принимает восторги и поклонение толпы. И тут ему приходит в голову мысль, от которой самому становится весело.
— Превеликий гнев охватил меня, когда я узнал, что некий ужасный разбойник по прозвищу Коронный вор осмелился пробраться на мой святой праздник, словно Йоргенстад снова стал прибежищем воров и разбойников, как было триста лет назад. Я спрашиваю, — Микаэль поворачиваотся к гроссмейстеру, — почему мой капитул до сих пор не изловил этого мошенника?
Воцаряется тишина. Все смотрят на гроссмейстера.
— Да они просто не хотят! — кричит старый Тобиас.
— Отвечай же, гроссмейстер! — гремит святой Йорген, однако гроссмейстер по-прежнему безмолвствует.
— Хорошо же!.. Господин гроссмейстер, я приказываю обшарить все постоялые дворы, трактиры и погребки и во что бы то ни стало разыскать этого негодяя! И горе вам, почтенные первосвященники, если он завтра же не будет болтаться на виселице!
И снова в священной роще, уже окутанной вечерним сумраком, звучат возгласы одобрения. Огонь из курильниц озаряет ярким светом юное волевое лицо святого, и на фронтоне собора чернеет его гигантская тень.
— Однако я устал после трудной дороги и хочу отдохнуть. Ведь каждую минуту может прийти моя невеста, а мне хотелось бы сначала принять ванну.
— Смотри, Йорген, не простудись! — кричит старый Тобиас со слезами умиления.
— Завтра мы увидимся с вами на тропе Покаяния. Я со своей невестой поеду к источнику и исцелю вас всех, дорогие мои калеки.
Безгрешной величаво входит в собор, и огромные врата тяжело закрываются за ним.
Идут часы, а народ по-прежнему толпится у священной лестницы. Некоторые побежали в город, чтобы рассказать о пришествии святого Йоргена, и в рощу стекаются все новые толпы паломников, жаждущие узнать поподробнее о великом чуде. То и дело раздаются рукоплескания, и радостные клики несутся вверх к сумрачному фронтону собора, к священной лестнице, где только что стоял святой и где теперь угасает огонь в соборных курильницах.
Но вот открываются широкие ворота с драконами, ведущие во внутренний двор собора, и из ворот с грохотом выезжают телеги с пивными бочками и бочонками водки. Потом слышится мычанье и появляются десять жирных быков, которых гонят на площадь, чтобы там заколоть и изжарить.
Толпа начинает редеть, паломники с криком и песнями спешат на площадь. В священной роще не остается ни души. Теперь здесь пусто и темно.