— Хороший мой! — обрадовался Еременко, несколько раз сжимая эспандер поочередно левой и правой рукой. — А я уж было расстроился… Что-то ты стал ворчлив в последнее время. И я догадываюсь, в чем там дело… Ты готов?
— Давно готов. Присядем на дорожку. Мало того, что путь неблизкий, так еще и по приезду предстоит о-го-го какая работенка…
Ребята присели на диван и обвели прощальным взглядом дом. Без разбросанных по стульям футболок и раскиданных по углам тапочек он казался нежилым и печальным.
— Как ты себя чувствуешь? В силе накрутить хвосты местным «рукопашникам»? — спросил Еременко. — Если сумеем — вернемся обратно со значками «КМС», а это уже о чем-то говорит…
— Думаю, справимся, — отозвался Андрей. — Что сможем — сделаем.
— Если б ты не пропадал целыми днями в пионерском лагере, у меня была бы в этом стопроцентная уверенность, — сказал Генка. — А так… Придется тебе «прыгать выше головы». И ради чего время терял? Ты бегал за ней почти год, а этот светловолосый мальчишка… Как его?
— Корицын, — нехотя подсказал Андрей. — Мой тезка.
— Вот-вот, этот «тезка» «охомутал» ее за месяц. Я тебя предупреждал!
— Оставь свое мнение при себе, — раздраженно бросил Андрей, встал, поднял сумки и направился к выходу. — Это еще «вилами по воде писано». Я-то ее лучше знаю. Это временное увлечение.
— Как же — временное… Повадился туда, как кот к молочной крынке, каждый день там сидит, глаз с нее не сводит. А как она на него смотрит? Я же вижу.
Он закинул за спину рюкзак, подхватил чемодан и бросился догонять Андрея.
— Ты-то куда смотрел? — продолжал он, пристраиваясь шаг в шаг. — Давно взял бы да выкинул в окно, благо второй этаж.
— Я хотел, но она вмешивается…
— Как это «вмешивается»?! Выкинул — и все!
— Я уже и сам ничего не понимаю, — признался Туманов. — Хочу как лучше, а выходит как хуже. И так пробовал, и этак… Если б дело было только в нем, это не было бы проблемой. Дело в ней. Я боюсь ее обидеть… Остается только ждать. Сейчас я только мешаюсь под ногами, а уйти не хватает сил, вот и жду… Неизвестно чего. Самое смешное, что с ним творится то же самое. Он, как теленок, смотрит на нее, она над ним насмехается, унижает, а он не уходит. Так как два дурака и сидим рядком. Ситуация совершенно абсурдная. Иногда мне кажется, что она специально делает это, за что-то мстя всем мужчинам сразу… Сознательно или подсознательно — не знаю, но то, что это для нее нормальная ситуация, я представить себе не могу. Изучал, изучал психологию, а к себе применить не в силах. Не могу понять, не могу разобраться… Точнее, понять могу, принять — не в силах.
— Правильно говорят: «Нет мудрецу пользы в его мудрости, если он сам себе помочь не в силах»… А его-то за что унижает?
— Та же история, что и со мной. Денег нет, перспектив нет, а удосужился влюбиться в красивую женщину. Но ему все же легче: он, что называется, «в ее вкусе». А мне объясняет, что уважает и ценит… как друга, но не более. У меня впереди армия, а ему еще год до призыва. Но и ему «правдиво» обещано, что перспектив у него ноль. Впрочем, мы сами виноваты. После таких откровений следует уходить… Но где взять силы уйти?
— О-хо-хо, — вздохнул Генка. — Ничего ты без меня не можешь. С женщинами надо по-другому. Их не надо понимать. За них надо решать. Слушать их, соглашаться и делать по-своему.
— Вот этого она и не любит.
— Ерунда! — категорично заявил Генка. — Нет женщины, которая не уважает силу.
— Это мазохистки, — отрешенно отозвался Андрей. — Такие женщины мне не нравятся… И хватит об этом…
— Как хочешь, — обиделся Еременко. — Но помяни мои слова: когда ты вернешься победителем с этих соревнований, она будет смотреть на тебя совсем иначе.
— Твои слова да Богу в уши, — вздохнул Туманов, — Хочется в это верить, но… Знаю, что это не так… Проклятье! Почему я чувствую себя таким идиотом?! Ведь знаю, как и что надо делать, а поступаю так, как хочет она… Хотя и она этого не хочет, ожидая иного… Логика и эмоции, эмоции и логика… А хочется любить всей грудью, вопреки логике и рассудку. Помнишь, как у Александра Вепря: «И звезды становятся ближе, когда в первый раз ты влюблен, и кажется, этой звездою навеки ты покорен. То ярче они, то гаснут, сердце заставив кричать… И хочется снова и снова имя ее повторять. И звезды становятся ближе, и уж не так холодны, как раньше, когда светили, из лихолетья тьмы. В любимых глазах отражаясь, несут они призрачный свет, и в глубине их теряясь, меняют свой прежний цвет…».
— Я помню продолжение, — сказал Генка. — «И звезды становятся ближе, в память свой луч уронив. Ты никогда не забудешь горя свой первый разлив. Будут гореть, сверкая, памяти боль будить, и на мольбы невзирая, образ ее хранить».*
— Ну и черт с ними, — улыбнулся Туманов. — Лечат они, или калечат… Главное, что они становятся ближе. А этого не так уж и мало…
Луна уже взошла высоко над лесом, когда Андрей вышел из автобуса, постоял немного, позволяя глазам привыкнуть к полумраку ночного леса, и неспешно пошел по тропинке, ведущей между сосен к лагерю. В окнах комнаты девушек еще горел свет. Андрей остановился перед общежитием, раздумывая, идти ли через дверь или привычно сократить расстояние через балкон. Лень победила, и подпрыгнув, он подтянулся на руках, легко перелезая через чугунные перила. Дверь в комнату была распахнута, беспрепятственно пропуская вовнутрь поток теплого, летнего воздуха. Андрей откинул штору и шагнул вовнутрь…
В глаза ударила ослепительная белизна обнаженного женского тела. Наташина одежда, сорванная впопыхах, валялась разбросанная по всей комнате, а сама она, укутанная лишь гривой густых волос, замерла в объятиях незнакомого Андрею парня, с выбритой до синевы головой.
— Картина Валеджо: «Поцелуй вампира», — оценил Туманов, усилием воли заставляя заледенеть поднимающуюся в душе волну ярости.
Светлова охнула, схватила с пола юбку и блузку и скрылась за дверью. Парень с нескрываемой злостью посмотрел на Туманова. Кто такой Валеджо, он явно не знал, но сравнение его с вампиром ему не пришлось по душе. Окинув Андрея с ног до головы внимательным взглядом и оценив по достоинству разворот его плеч и бугрящуюся под футболкой мускулатуру, решил для начала «прощупать» противника.
— «Братан», что ли? — нарочито растягивая слова, спросил он. — Под кем ходишь?
— Под Тумановым!
— Городской «авторитет»? Серьезный?
— Ага, аж брови от серьезности срослись… Ты ее давно знаешь?
— Натку-то?.. Два дня. Сперва мой кореш с ней гулял, потом мне передал.
— Переходящее знамя, значит, — вздохнул Андрей и коротко, «закручивая» кулак, ударил соперника в солнечное сплетение. Тот ахнул и присел на корточки, ловя открытым ртом воздух. — Кулагин еще жалуется, что я слишком часто дерусь… Редко! Следовало бы куда как чаще уму-разуму учить… Чтоб ноги твоей здесь больше не было, — тихо сказал парню Туманов и, приподняв его за ремень брюк и отворот рубашки, перекинул через перила балкона. Снизу послышался глухой удар и мат.
— Ничего не сломал? — заботливо спросил Туманов. — Ну, и хорошо…
— Ты че, чувак?! — у парня наконец прорезался голос. — Да я тебя!.. Я знаешь что с тобой сделаю?! Знаешь, кто за мной стоит?!
— Да, вот еще что сказать забыл, — «вспомнил» Андрей. — Иди сюда…
Взлохмаченная голова вновь появилась над перилами, и Туманов смог еще раз вложить кулак в ухо незадачливого «донжуана».
-* «Александр Вепрь» — литературный псевдоним Д. Леонтьева (прим. редакции)
— И не появляйся здесь больше, — повторил Андрей, входя в комнату.
Одновременно с ним на порог шагнула уже полностью одетая Наташа.
— Где Стас? — нервно спросила она, оглядывая комнату.
— Вышел, — лаконично ответил Туманов.
— Когда? — удивилась она. — Я же в коридоре стояла?..
Взгляд ее упал на раскрытую дверь балкона, на лице мелькнула догадка и зеленые глаза потемнели от гнева.
— Что ты все время лезешь ко мне?! — с нескрываемой ненавистью спросила она. — Что ты прицепился ко мне?! Не нужен ты мне! Не нужен! Все, на что ты способен — драться, да трепать языком! Они хоть чем-то мне нравятся, а ты… Ты… Хоть бы тебя убили в твоей армии! — она села на край кровати и разрыдалась.
— Нет, это исключено, — покачал головой Туманов. — Мне еще замок покупать, богатеть и процветать… Да и на тебе жениться обещал, а я свои обещания сдерживаю.
— Ты — идиот?! — с искренним удивлением спросила она, поднимая заплаканное лицо. — Я же говорю: уйди! Навсегда уйди! Меня тошнит от тебя!