В свое время Вася был страстным поклонником балета. И вот я получаю от него записку на старой фотографии когда-то известной балерины XIX века: "Ее соседскому высочеству А. Демидовой. В честь столетия со дня рождения незабвенной и горячо любимой Цукки (девичья фамилия Сукки) просим пожаловать на малый королевский обед в кв.14. Начало трапезы в 16.30 (время местное). Отказ неприемлем. Шеф-повар пищеблока Катанян и К°". Ну как эту фотографию, да еще с такой надписью, не повесить на стенку! Или получаю я от Васи фотографию собак, среди которых вклеена его фотография, и внизу - подпись: "Мы ждем в компанию дорогого Микки!" Дело в том, что иногда, уезжая, я оставляла у них с Инной моего пикинесса Микки.
Васина жена, Инна Генс - очень известный кино
161
вед, специалист по японскому кино. Когда на московские кинофестивали приезжала японская делегация, они всегда приходили к Инне в гости. А Вася играл роль кухонного мужика, и ему это ужасно нравилось. Но каждый раз, когда фестиваль кончался, Инна строго говорила: "Ну хорошо, а на следующий год чем мы будем угощать японцев?" - хотя гости у них бывали каждый день.
И вот однажды, в самый разгар приема японской делегации, когда Вася в ярком фартуке молчаливо разносил гостям коктейли и салаты, госпожа Ковакита - директор известной токийской синематеки, спросила Инну, не знает ли та, где можно найти фильм Василия Катаняна про Поля Робсона, и что она, Ковакита, искала этот фильм даже в Праге... "Кухонного мужика" пришлось разоблачить, и в следующие приезды японцев Вася играл уже самого себя.
Вася Катанян - уникальный человек! В моей жизни такого не было и не будет. Такого богатого дружбой с разными людьми и в то же время остававшегося самим собой, со своим юмором - мягким и чуть отстраненным, с утонченным артистизмом, с абсолютным вкусом на все талантливое и новое.
В апреле 1999 года я поехала на Икшу, и 29-го ночью мне стало очень страшно. Я вышла на балкон. Горел свет, была луна, я посмотрела вниз и увидела, что дикий виноград, который тянется ко мне с Васиного балкона, вдруг распустился. "Как это странно, - подумала я, - ведь вечером были только почки". А тут раскрылись листочки, и среди них на мой балкон тянулась какая-то белая нить. Я дернула за нее, и внизу раздался звон колокола. Тут я вспомнила, что это Вася повесил колокол, а ко мне протянул нитку, чтобы можно было позвонить - и он появится на балконе. Мы переговорим, я в корзине спущу ему какую-нибудь книжку, а он положит мне вместо нее что-ни
162
будь вкусненькое или букетик цветов, связанных особым образом.
.. .Когда я приехала на следующий день в Москву и позвонила Инне, она мне сказала: "Вася умер. Сегодня ночью в 1.20". Тогда и прозвонил колокол. Это не мистика. Это какая-то близость, не душевная, а скорее духовная.
Теперь, когда я понимаю, что больше не увижу Васю, не услышу его смех, постоянную игру во что-то, не увижу его восточных халатов, барственную походку, неторопливые движения - у меня наворачиваются слезы. Но потом я вспоминаю все его прелестные выходки, его рассказы, его дневники, которые он начал расшифровывать под конец жизни, - и начинаю улыбаться. А на поминках Васи мы даже смеялись. Владимир Успенский, многолетний Васин друг, рассказал, как давным-давно, когда они были молодыми, он зашел на Разгуляй, где его ждали Вася и Элик Рязанов. Он позвонил, и ему открыла хохочущая девушка - изо рта и даже из носа у нее от смеха вылетали монпансье. Оказалось, что Вася, что-то рассказывая, так ее рассмешил, когда у нее во рту была горсть леденцов. В это время раздался звонок, и она пошла открывать. "Потом она стала моей женой", - закончил Успенский.
...И я представляла, как сидел бы с нами Вася и как подхахатывал бы, слушая все наши о нем рассказы...
* * *
Дом без Васи опустел, хотя осталась уникальная квартира Лили Юрьевны Брик с картинами, мебелью красного дерева, прекрасным видом из окна. Напротив окна было повешено зеркало, чтобы этот вид на Москву-реку отражался - так получилась живая картина в красивой раме. Уже при Васе на стенах появи
163
лись коллажи и рисунки Сергея Параджанова, эскизы костюмов Ива Сен-Лорана.
Осталась Инна - Васина жена, прекрасный человек. На Икше мы с ней играем в карты, раскладываем бесконечные пасьянсы, но нет уже долгих вечерних посиделок за круглым столом, во главе которого когда-то восседала Васина мама, Галина Дмитриевна.
Галина Дмитриевна Катанян сама по себе была Персонажем. Я очень люблю ухоженных старух. У Галины Дмитриевны - всегда тщательно уложенные волосы, красивые платья и кофты, которые Вася привозил ей из своих заграничных поездок. Прямая спина, красивое и в старости лицо. Молчалива. Иногда, при всей их непохожести, она мне напоминала Лилю Юрьевну Брик, которую я узнала за несколько лет до ее смерти.
Очень давно мы с Плучеками снимали вместе дачу в Переделкине. Часто Плучеки шли гулять и заходили в гости к Лиле Юрьевне, которая жила вместе с Василием Абгарычем в двух небольших комнатах с верандой на даче у Ивановых. Иногда Плучеки брали меня с собой. И тоже - ухоженность Л.Ю. бросалась в глаза. Всегда тщательно выкрашенные блестящие волосы, заплетенные в косичку с зеленым бантом. Темные одежды, из которых ничего не помню, значит, были со вкусом и хорошо подобраны. Судя по воспоминаниям, Лиля Юрьевна всегда любила и умела одеваться. Это видно и по ее многичислеиным фотографиям. А в письмах к сестре, Эльзе Триоле, Лиля подробно описывала, что ей прислать: какого цвета чулки, какой номер помады, какого колера пудру. Однажды они с Василием Абгарычем сидели в аэропорту Шереметьево и ждали рейс на Париж. Была нелетная погода, и народу собралось много. Среди толпы ходили два импозантных мужчины и по-французски обсуждали толпу - какие, мол, все серые и неинтересные, как плохо одеты. "Нет, - заметил более молодой, - вон
164
сидит старуха в зеленой норковой шубе и с рыжими волосами, очень интересная". В самолете Лиля Юрьевна оказалась рядом с ними, познакомились. Так она подружилась с Ивом Сен-Лораном, который с тех пор присылал ей чемоданы с красивыми платьями.
Она и в старости следила за собой. Помню ее волосы, бледное, тогда немного квадратное лицо, нарисованные брови и очень яркий маникюр, тонкие руки. Она почти всегда сидела и только невластно распоряжалась: "Васенька, у нас там, по-моему, плитка швейцарского шоколада осталась, давай ее сюда к чаю". Если не хватало маленьких десертных тарелок, в ход пускались глубокие. Этому не придавалось никакого значения. Меня расспрашивала про "Таганку", молодых актеров. Ходила на все вернисажи и премьеры.
Помню в театре: мы сидим в костюмах внизу за кулисами, а вверх по лестнице к Любимову в кабинет подымается какая-то женщина - я обратила внимание на ее сверхмини и высокие сапоги. Я вижу только ее спину и думаю, что это молодая женщина, но с такой окостеневшей больной спиной. Когда она повернулась - я узнала Лилю Брик.
Она уже плохо слышала. Однажды она сидела с Василием Абгарычем в первом ряду на "Деревянных конях", а я по мизансцене сижу у рампы, почти у ее ног, но тем не менее она каждый раз переспрашивала у Василия Абгарыча мои слова, и тот слово в слово, почти так же громко, как я, перессказывал мой текст. Так мы и сыграли в тот вечер вдвоем: я - северную деревенскую старуху, а она - себя с огромным бриллиантом на руке, который отбрасывал всполохи по всему залу.
После ее смерти, прочитав ее дневники, записные книжки, переписку с Маяковским и сестрой Эльзой, я хотела написать книжку под названием "Лиличка". Мне казалось, что уже само название раскрывало мое
165
к ней отношение. А потом подумала - какое я имею право?
О Лиле Юрьевне писали многие. При ее жизни - чаще в дневниках и в воспоминаниях, которые еще готовились к печати. Книги о ней появились только после ее смерти. С разными названиями и разным отношением. Но тайны этой женщины они не раскрывают.
Я только позволю здесь несколько цитат из устной речи Лили Юрьевны, пересказанных мне ее молчаливой подругой тридцатых годов Галиной Дмитриевной Катанян.
Про романы:
"Это так просто! Сначала надо доказать, что у вас красивая душа. Потом - что он гений и, кроме вас, этого никто не понимает. А уж остальное доделает красивое "dessous" и элегантная обувь".
"Если вы хотите завоевать мужчину, надо обязательно играть на его слабостях. Предположим, ему одинаково нравятся две женщины. Ему запрещено курить. Одна не позволяет ему курить, а другая к его приходу готовит коробку "Казбека". Как вы думаете, к которой он станет ходить?"
"Когда человека любишь, надо многое терпеть, чтоб сохранить его. - А как же гордость, Лиличка? (пожимает плечами). - Какая же гордость может быть в любви?"
Летом 27-го года Маяковский был с Наташей Брюханенко. Решил жениться. Л.Ю. в разгар своего романа с Кулешовым написала записку: "Володя! До меня отовсюду доходят слухи, что ты собираешься жениться. Не делай этого. Мы все трое женаты друг на друге и больше жениться нам грех".
Маяковский про нее: "Если Лиличка скажет, что нужно ночью, на цыпочках, босиком .по снегу идти через весь город в Большой театр, значит, так и надо".
Шкловский на заседании редакции "Нового
166
Лефа" за что-то осмелился сказать Л.Ю.: "Я просил бы хозяйку дома не вмешиваться в редакционные дела" - только его и видели...
О ней писали разное - и плохое, и хорошее. И правду, и досужие вымыслы. Но внимание людей она до сих пор притягивает. В какой бы стране ни зашел разговор об авангарде, о хозяйках салонов, о "русских музах" - всегда вспоминают Лилю Брик.
РАЗМЫШЛЕНИЯ В САМОЛЕТЕ
Чехов писал, что всю жизнь выдавливал из себя по капле раба. А я - наше советское прошлое, наше воспитание. Вернее, отсутствие последнего. Нашу общую "совковость". Мы, конечно, быстрее приспосабливаемся к неблагополчной жизни, чем западные люди, быстрее ориентируемся в жизненных переплетах, но как же я в себе не люблю этот опыт тяжелой жизни, чувство бездомности, неустойчивости, зависимости от чужого мнения. Хочу привести здесь кое-какие мои записки разных лет.
ПИСЬМО К N
...Сегодня я раздражена, поэтому простите некоторую агрессивность моего письма. Может быть, просто устала...
Homo Sovetikus - новый тип людей, независимо от национальности, образования и воспитания. Сформировался этот тип, приспосабливаясь к тяжелой жизни. Бегающие глаза в непривычной обстановке - боится, что кто-то обманет, или готовность обмануть. Как только понимает, что обстоятельства привычные, - моментально хамеет и распоясывается, например, разувается, когда ждет в холле аэропорта в Милане свой рейс, - он уже как бы на своей территории, во всяком случае, рядом. Шаповалов, как только сел в самолет
168
из Лиссабона (в 1-й класс), стал орать: "Наконец-то своя территория!" Он тут хозяин. А до этого тушевался, заискивал, молчал.
Знаменитый актер Т-в кричал (как Тарзан) на эскалаторе в Орли, когда мы возвращались с симпозиума по Станиславскому. Он, видите ли, свободен. Французы шарахались. Любимов тоже кричал, и тоже в аэропорту - в Мадриде. Недаром я всегда думала про них, что они похожи...
Неестественно возбужденное поведение нашей интеллигенции на званых ужинах или обедах. Крохоборствуют. Покупают ненужные дешевые тряпки, которые никак не улучшают их жизнь - ни внешне, ни внутренне. Где можно - не платят, стараются выпить воды, купить себе лекарство впрок, позвонить и т.д. на чужой счет. Думая, что это незаметно для платящих, а платящие могут быть бедными студентами, которые моют посуду, подрабатывая в ресторанах.
Выживаемость у HS - колоссальная. При опасности они, толкая, вернее втаптывая друг друга, стараются сами спастись. Естественно, что выживают сильнейшие. Когда можно - быстро засыпают. Эгоцентризм ужасающий, помощь другому - не приходит в голову. Говорят или о себе, или рассказывают, с их точки зрения, "забавные" истории. Юмор грубый. Живут впрок, "на завтра". Едят тоже впрок. Одеваются всегда не к месту и не ко времени, даже если есть, что надеть, из-за отсутствия внутренней гармонии и вкуса. За границей: мол, кругом чужие, кто заметит - и накупают тряпки впрок, на завтрашний день. А дома - тоже плохо одеты: мол, кругом свои - какая разница. Мало моются, считая, что так полезнее: где-то вычитали, что естественный пот что-то там лечит, что полезно "покиснуть".