Сименон ходит по комнате. Кажется, увлекся разговором, во всяком случае, выходит за рамки обязательного:
- Все в наш век развивается бурно, очень бурно, это отражается на искусстве. За последние сто лет человечество пережило, по крайней мере, два ренессанса. Бурное развитие печати, фото, кино, воздухоплавания, электроники, жесточайшие войны - все это подхлестнуло и искусство. Сейчас назревает какой-то новый взрыв... Какой?.. Если бы я знал - сам бы ринулся впереди всех.
- Может быть, это декаданс? - спросила тогда я первое, что пришло в голову. Сименон посмотрел на меня своими внимательньми глазами и быстро ответил:
- Нет, я верю в человечество.
Но время идет, а впереди еще предусмотренная экскурсия по дому. Откладываю блокнот, и мы отправляемся в путь.
В этом кабинете Сименон только пишет.
Красный пол, красные сафьяновые папки на пол
422
ках. Любимые книги - в основном по медицине. Ведь Сименон учился на врача, и девять десятых его друзей - врачи... Все прибрано и аккуратно. Ничего лишнего. Трубки, на маленьком столике - пишущая машинка.
- Инструмент пыток, - говорит Сименон и показывает твердую мозоль на указательном пальце.
На стене - фотография, единственная в доме. Человек со спокойным взглядом, усы, трубка.
- Мегрэ? - невольно спрашиваю я.
- Нет, - Сименон качает головой. - Это мой отец. Он умер, когда мне было 16 лет, и я вынужден был бросить медицину.
- И занялись?..
- Вначале - чем придется, потом - начал писать.
Специальная комната в доме Сименона отведена его книгам, изданным во всех концах земли. Здесь его переводы - по одному экземпляру. Отдельная полка - издания на русском языке, их явно меньше, чем издано в Советском Союзе. Спрашиваю - почему?
Сименон пожимает плечами:
- Я не коллекционирую специально. Здесь только то, что мне присылают. Я получаю много писем и посылок из России, но в основном это - подарки. Русские любят дарить...
Он рассказывает, что был в Советском Союзе дважды. Первый раз - в 1932 году, месяц жил в Батуми, месяц - в Одессе. Второй раз - в 70-х годах. Круиз по Черному морю и опять Батуми, Одесса, Ялта, Новороссийск.
Через маленький коридорчик идем в другой кабинет. Здесь происходят деловые встречи, здесь Сименон диктует секретарше ответы на письма, здесь он принимает гостей.
423
Он любит гостей, это единственное окно в жизнь.
У него много друзей среди актеров. Почти все французские, английские актеры побывали здесь, в этом кабинете. Его старший сын женат на французской актрисе Милен Демонжо. Незадолго до нас у Сименона побывали Симона Синьоре и Жан Габен...
- Кстати, вы ведь спрашивали о кино. Я всегда его очень любил. Особенно раньше - в двадцатые годы, когда кино было молодым и задиристым. Мы были друзьями с Рене Клером, Ренуаром. Знал и Эйзенштейна. Тогда все мы были такими же молодыми и задиристыми. Боролись за новые направления. В парижских кафе доходило до драк... - Сименон улыбается. - Вызывали жандармерию...
Несколько раз он был в жюри международных кинофестивалей. Например, в 1959 году в Каннах.
Но Сименон - домосед, испытывает страх перед толпой. Внизу, в подвале дома, у него - маленький кинозал. Ему привозят новые фильмы и старые - и он смотрит их в полном одиночестве.
Или еще - телевизор. Недавно видел фильм Кот с Синьоре и Габеном, поставленный по его роману. Это редкий случай. Из пятидесяти пяти экранизаций своих романов Сименон видел только три...
И смотреть не любит. На экране - совсем другое, чем было в голове (сценарии пишет не он). Обидно и досадно. Такое впечатление, словно родная дочь вернулась домой после пластической операции.
Хотя нет, видел фотографию советского актера Тенина в роли Мегрэ для телевизионного спектакля. Очень, очень похож! Пожалуй, больше всех. Передайте это ему, если встретите.
Два часа мы были в этом доме. Мы ходили по комнатам, по которым до нас прошли сотни других корреспондентов.
Седой, приветливый гид водил нас по дому, где
424
сотни раз рождался заново Мегрэ; водил, рассказывая о себе, как биограф.
В этом рассказе одинаково важным было все: и то, что думает месье Сименон о современной молодежи, и то, как месье Сименон плавает по часу в день в собственном роскошном бассейне.
Он казался мне то неглубоким (с "внимательными" для корреспондентов глазами), то усталым, то ироничным, то рисующимся.
Только одно было неизменным - испытующие, действительно умные глаза, подмечающие каждый жест, каждый поворот головы.
Когда мы прощались, Сименон выглядел простым, радушным и довольным. Может быть, оттого что его обязанности гида кончились, и теперь он мог снова засесть за свой "инструмент пыток" и писать новую повесть о похождениях Мегрэ.
И когда мы вновь проехали мимо ворот с буквой S на столбиках, я представила себе новую главу его очередного романа, где будем все мы: и я, и журналист из "Огонька", и корреспондент "Комсомольской правды", и наш фотограф, и Жан Габен, бывший у Сименона до нас...
Теперь, когда я бываю в Швейцарии, мы с друзьями иногда проезжаем мимо дома Сименона. На воротах по-прежнему сверкают буквы S, но вилла пустует, как пустует и вилла его друга Чарли Чаплина в десяти километрах отсюда. Деревья вокруг домов выросли, и вилла Чаплина еле-еле видна сквозь чугунную ограду и разросшийся парк. Но зато внизу, у озера в Лозанне, стоит на земле, среди клумб, в рост человека бронзовый Чарли с тросточкой и в котелке и с ним можно сфотографироваться...
А наложение одного времени на другое я давно полюбила. И для меня Сименон до сих пор живет на своей вилле, наверху - над Женевским озером...
ПЛОХОЙ - ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК...
Когда я поехала в Эполенж, меня предупреждали, что встреча с Сименоном вряд ли будет интересной, что он будет отыгрывать маску интервьюируемого модного литератора. И это оказалось, в общем, так. Он рассказывал про свою внешнюю жизнь, а свои душевные болезни, одиночество, разочарования оставлял себе как материал для творчества. А мы подыгрывали ему в этой несколько надуманной игре - интервью...
Я заметила, что почти все люди, которые живут внутренне насыщенной жизнью, замкнуты в себе, чуждаются общения с внешним миром и, как правило, неинтересные собеседники. Особенно при первом, поверхностном знакомстве. Чтобы не прослыть совсем уж нелюдимыми, у них есть готовый набор рассказов, фраз, шуток. Но все это мало касается их сущности. Раскрываются они редко и только среди своих. В то время как обычный человек ищет подтверждение своим мыслям, словам и поступкам в общении с другими, то есть вне себя, талантливый человек, как правило, имеет критерий истинности в себе самом и не нуждается во внешних подтверждениях своих выводов:
"Ты сам - свой высший суд..."
Труднее всего и мучительнее самому человеку от своего таланта. Талант это дар для других, а для носителя таланта - это наказание. Жить рядом с талантливым человеком очень трудно. Два таланта, как пра
426
вило, не уживаются. Взаимоотталкиваются. Эту мысль, кстати, я хотела сыграть в фильме Конрада Вольфа "Гойя" в роли герцогини Альбы, которая для меня была, безусловно, талантливым человеком. В силу ее происхождения и времени ее талант не оставил результатов в искусстве, но она сумела разжечь костер творчества в Гойе. Он был прекрасным придворным портретистом, но как кремень о камень высекает искру, так после встречи и разрыва с Альбой Гойя пошел по другому творческому пути. Возникли его гениальные чудовища - "капричос".
Мне, к сожалению, не пришлось сыграть Альбу, все осталось на уровне кинопроб и благих намерений. Тогда, после "Шестого июля", я была в так называемых "черных списках", и Комитет кинематографии не утверждал меня на главные роли, считая, что я несу какой-то ненужный советскому кино отрицательный заряд. Конрад Вольф не добился для меня разрешения и пригласил на роль герцогини Альбы Оливеру Вуче - югославскую певицу - полную противоположность мне. Она сыграла только секс. Но когда фильм озвучивали на русский язык, то Конрад Вольф попросил меня ее озвучить. После этой работы и еще одного раза, когда я озвучивала Андерсен в "Красных колоколах", - я зареклась близко подходить к дубляжу. Оба режиссера, и Вольф, и Бондарчук, хотели к сексу примешать сухую речь "интеллектуалки". Выносить "золотые горшки" за кем-то - из этого мало что получается...
Посмотрела я как-то прелестный спектакль в Театре имени Станиславского - "Хлестаков" режиссера Мирзоева с неожиданным решением главной роли в исполнении Максима Суханова. Хлестаков предстает перед нами в разных ипостасях - от лагерного "урки" До некрофила... Впрочем, и спектакль, и эта роль тре