У меня есть еще кот-философ, зовут Миша (МММ - Маша, Миша, Микки). Он обожает играть с Микки и Машкой: спрячется в коробке, они чувствуют, что он там, но не видят, и носятся вокруг. Вдруг из коробки высовывается лапа, и бам кому-нибудь из них по голове.
Он не любит, когда я уезжаю, и в последнее время стал метить мои чемоданы. Платья тут же приходится сдавать в химчистку. Я попробовала его обманывать - соберу чемодан и забросаю его книгами, вещами. Так обманывала, обманывала... И вот еду в Японию. В Шереметьеве таможенник спрашивает: "Что у вас там?" - "Платья..." Открывает, а там кот. Однажды он убежал, два дня не могли найти, объявления повесили. Тут соседка с верхнего этажа говорит: "Это не ваш кот между двух рам забился? А то я хожу и думаю: какая-то рыжая старая шапка валяется..."
В свое время мне очень хотелось персидского кота (тогда их еще было немного и моды на них не было). Поехала на Птичий рынок, но те, которые попадались, были в таком плачевном состоянии, что я понимала: мне их не выкормить, и отходила. И тут на моем пути появилась женщина. В голубой мохеровой шапке на руках у нее сидел котенок. Я спросила: "Персидский?" - "Конечно!" - сказала она. Я чувствовала, что меня обманывают, но котенок так дрожал, что'я не могла его не взять. Он оказался, конечно, не персидским и к тому же больным: в ушах клещи, аномалия с
466
желудком. Ветеринар сказал, что обычно таких топят. От клещей-то избавились, а вот желудок...
А вообще он кот приятный, и все соседи по даче его любят. Он понимает, что наши грядки - это его территория, и никуда с них не уходит, чужие грядки не портит, а развлекается тем, что ловит полевых мышей. Соседские собаки его не трогают. Поскольку я вожу его на Икшу летом, он считает, что там лето всегда и обижается, когда я зимой еду на дачу, "в лето" без него, а только с собаками.
Мне кажется, что и люди делятся на "кошек" и "собак" - интравертов и экстравертов. Люди "закрытые" - кошачьего типа, "открытые" (коммуникабельные) - собачьего.
Актер должен в себе воспитывать и кошачьи, и собачьи черты характера. Недаром на первом курсе театрального училища есть этюды "животные", когда нужно перевоплотиться в какого-нибудь зверя или птицу.
А что касается моего "скотного двора", я и раньше во всех интервью старалась "славить" своих животных.
Пусть они останутся и в книжке.
РАИСА МОИСЕЕВНА БЕНЬЯШ
Жила в Ленинграде, на улице Рубинштейна, Раиса Моисеевна Беньяш, очень известный в свое время критик. Писала книги по истории театра - о Моча-лове, о Стрепетовой. Из современников много писала о Товстоногове, дружила с ним.
В Москве она почему-то отметила меня и написала очень неплохую статью о "Деревянных конях". Я такими исследованиями не избалована, у меня было много комплиментарных рецензий, а подробный разбор роли - только у Гаевского, когда он написал о Гертруде, увидев то, что было в каких-то моих подсознательных наметках - белую ночную птицу со сломанными крыльями на фоне темного занавеса. И когда я прочитала его статью - я просто усилила этот рисунок. Также и Беньяш, написав о "Деревянных конях", сакцентировала какие-то вещи, которые были у меня в подсознании, а она мне помогла их выявить. У нас завязалась переписка. Каждый раз, когда она приезжала в Москву или я-в Ленинград, мы с ней встречались. Она как-то сказала, что завещает мне все свое имущество, я от этого отказалась - была совершенно не приспособлена, чтобы что-то перевозить из Ленинграда в Москву. Тем не менее после смерти Раисы Моисеевны ее душеприказчик передал мне лампу а-ля Пушкинский шандал и уникальный барельеф Ахматовой - его сама Ахматова подарила Беньяш после Ташкента. Кстати, в ташкентских дневниках Лидии Чуковской имя Беньяш встречается. Все они были в Таш
468
кенте в эвакуации и довольно-таки тесно общались: Раневская, Беньяш, Чуковская и Ахматова.
Мне Беньяш рассказывала, что в какой-то из черных дней, уже вернувшись в Ленинград, к ней пришла Ахматова и сказала: "Раиса Моисеевна! До меня доходят странные слухи о наших отношениях. Считайте, что мы с этого дня незнакомы..."
Среди злых сплетников шла молва о ее какой-то особой сексуальной ориентации. И моя приятельница Нея Марковна Зоркая меня предостерегала: "Алла, храните свою репутацию!" Мне было смешно. У каждого - своя ориентация, каждый хранит свою репутацию, как он может, и общение с человеком другой ориентации ничем не грозит, если ты сам этого не хочешь. Но в основном разница, конечно, была не в ориентации, а в возрасте.
Когда мне передали после ее смерти мои к ней письма, я увидела в них некое мое подыгрывание ее властности. Соблюдались роли: "критик" и "актриса" . Хотя все равно я делала все по-своему. Например, она приехала на репетицию "Вишневого сада". Моего легкого, развевающегося костюма еще не было, а мне было удобнее репетировать в брюках. Для нее это был шок: Раневская в брюках! Она мне об этом сказала, я покивала, соглашаясь, но даже не стала объяснять, что это потом уйдет, главное - чтобы осталась современная пластика.
...Как я уже говорила, у меня была страсть пристраивать бродячих собак.Так, одна серая пуделиха осталась у меня. Помню, как я за ней бежала, потому что она шла посередине проезжей части на трех лапах - четвертая была перебита. В общем, я ее вылечила. Как-то она потянулась - такая стройная! и я сказала: "Ой, какая Лайза Минелли!" Так она стала Лизочкой. Потом мне надо было уезжать в Париж на три месяца. Володе тоже надо было уезжать, а все наши друзья уже были при пуделях. В это время в театре появился Злотников со своей пьесой "Два пуде
469
ля" (она потом вошла в спектакль "Надежды маленький оркестрик"), и я там начала репетировать. Со Злотниковым мы подружились - у него был черный пудель, у меня Лиза - серый, в общем, возникла какая-то игра. Злотников жил в Ленинграде, я позвонила Раисе Моисеевне и говорю: "Злотников сейчас едет в Ленинград. Мне некому оставить Лизу. Не возьмете ли Вы на какое-то время?" Раиса Моисеевна - очень недовольно: "Но, Алла, у меня никогда не было собак!.." У нее была роскошная квартира с уникальной павловской мебелью красного дерева. И в этой квартире она жила вдвоем с домработницей Зинаидой Николаевной. Тем не менее я ее уговорила. Злотников повез Лизу в Ленинград, а я уехала в Париж. Звоню через 10 дней. "Как Лиза?" - "Очень хорошо. Она подружилась с Зинаидой Николаевной, они гуляют. Злотников заходит". Через месяц Злотников должен был передать Лизу еще кому-нибудь, так как Раиса Моисеевна хотела ехать в Ялту. Звоню: "Ну как, Злотников забрал Лизу?" "Какой Злотников?! Лиза остается у нас, об этом не может быть и речи!" - "Но Вы же хотели уезжать?" - "Нет. Мы снимем дачу, переедем с Зинаидой Николаевной и Лизой. Я там буду работать..."
Я вернулась из Парижа, звоню Раисе Моисеевне: "Злотников сейчас едет в Москву, он может передать Лизу мне". - "Алла, вопрос так не стоит. Лиза - моя!"
Так она мне ее и не отдала. Для Лизы снимались летом дачи, Зинаида Николаевна ходила на базар покупать Лизе вырезку... Когда я встречала в Москве Алису Фрейндлих, которая жила в том же доме, Алиса рассказывала: "Видела вашу Лизу. Ухоженная, постриженная".
После смерти Раисы Моисеевны Лизу забрали к себе друзья Беньяш, очень милые люди, жившие в том же доме. И Фрейндлих мне по-прежнему говорила: "Видела вашу Лизу, ухоженная, постриженная..." Потом ушла и Лиза...
470
Из моих писем Раисе Моисеевне Беньяш.
"Дорогая Раиса Моисеевна!
Спасибо за письмо. Как всегда, к сожалению, отвечаю с опозданием, но уж больно много переездов было в последнее время в моей, обычно бедной впечатлениями жизни. Хотя, наверное, только так - в переездах - и можно понять относительность времени, когда оно вдруг растягивается безмерно или, наоборот, проскакивает незаметно. Помню, мы снимали "Чайку", а в соседнем павильоне - "Дядю Ваню". Мы бегали друг к другу смотреть, чтобы не повторяться: если у них светлые, просторные декорации, у нас - маленький домик, набитый мебелью и людьми; если у нас - более-менее костюмы того времени, у них - сплошная фантазия и условность и т.д. (В данном случае мы сильно проиграли, но не об этом речь.) Каждый раз, проходя мимо их павильона, я видела Смоктуновского, сидящего в одной и той же позе в кресле и бесконечно ждущего начала съемок (так я его в работе и не видела).
- Ну как, Иннокентий Михайлович, дела?
- Да все ужасно, Алла, меня плохо подстригли, воротничок у рубашки отвратительный, режиссер ничего не понимает...
Я уехала на неделю в Италию. Прожила по впечатлениям и встречам за эту неделю год. Приехала. Продолжаем съемки. Прохожу мимо павильона "Дяди Вани" - в том же кресле и в той же позе сидит Смоктуновский.
- Ну как дела, Иннокентий Михайлович?
- Да все ужасно, Алла, меня плохо подстригли, воротничок у рубашки отвратительный, режиссер ничего не понимает...
Этот фокус мы хотели показать в фильме "Ты и я" Шпаликова - Шепитько, когда я - жена Катя - остаюсь в Москве и проходит день. А за этот день у моего сбежавшего мужа, которого играл Леня Дьячков, на
471
стройке в Сибири - полжизни (отбивали натурой - зима/лето). Зрители так ничего и не поняли: почему это я продолжаю звонить домой и удивляюсь, что мужа нет (сбежал он тайно). Вот и сейчас, мне кажется, что за эти полмесяца прошло много лет ("Какие новости, Володя?" - "Никаких" -"Не может быть!"). Мне странно писать письмо, потому что надо рассказывать много.
Была в Югославии. И так как поехала против воли, было хорошо. Сначала фестиваль кино, куда я и была приглашена. Это было приятно своею бездельностью, но тем же и утомительно. Затем поездка по стране, сказочный Дубровник, художники, а потом в Белграде - международный театральный фестиваль "Битеф". Открывал фестиваль австрийский театр. Очень красивый, а потому немного скучный спектакль. В белых декорациях, в белых костюмах четверо прекрасных актеров на изысканном и немного утрированном немецком языке играли два часа без перевода. В чистом виде - рациональный театр формы. На следующий день - нигерийский театр. Наивный, фольклорный спектакль, за которым, как за играми детей, с интересом подглядывала, иногда раскрыв рот от удивления. Но они и вовлекли в свои игры. Я, как и все, что-то кричала, хлопала, топала и т.д. Выплеск эмоций. Но вот странно: прошло время - нигерийцев я забыла, а в глазах стоит со всеми подробностями спектакль немцев: до того это, видимо, было прекрасно. От нашей страны без спектакля были Комиссаржевский и Завадский. Последний мне рассказал, что Эфрос будет ставить у них в театре по договору пьесу Радзинского и так, постепенно он (Завадский) подготовит после себя смену.
Я бы с удовольствием осталась до конца фестиваля, где, по слухам, на американском спектакле "Медицинское шоу" актеры бьют зрителей дубинками, выражая этим вековую ненависть к публике, и с удовольствием даже приняла бы эти дубинки, потому что была
472
бы в данном случае на стороне актеров, - но надо ехать на гастроли, и я, с самолета в самолет, очутилась вместо Сербии в Туркестане. Климат сего края жуток. Жар снедает, а пища груба, отчего живот мой пришел в плачевное состояние. Вот петрушка! - и сербияне едят остро, однако ж - ничего; воистину дым Отечества не всегда сладок бывает и приятен, а именно, когда это дым перегорелых шашлыков ташкентской выделки.
Даем мы здесь по два спектакля на день, да еще несть числа благотворительным концертам.
Землетрясение пошло на пользу Ташкенту - появились красивые дома.
Раиса Моисеевна! Простите за этот пижонский листок, который случайно оказался в чемодане, а в здешних магазинах и бумаги-то никакой нет, правда, может быть, не знаю, где искать.
Самарканд меня опечалил: как же рядом с такой красотой сегодняшние дома строят? Контраст ведь не только в архитектуре. И мы у себя в театре все новые Америки открываем. И гордимся этим! Воистину, знаменитая фраза Канариса о Гитлере - "Помешан на самом себе" - никого бы сейчас не удивила, потому что ко всем относится.
Сейчас пишу Вам и думаю: что это меня на какой-то не свойственный мне стиль письма тянет, а потом разобралась - это я Вашему 19-му веку подсознательно подыгрываю ("я даже ямбом подсюсюкну...").
Засим у нас последует гастроль в Алма-Ате. И что согревает меня в трудные минуты и дает охладу разгоряченному уму и телу моему - так это першпектива махнуть после Алма-Аты в Ялту, ибо имею на то две недели вакаций. Ах, Ялта! Не было бы там дождей и штормов, а любовь моя к сему прекрасному уголку Тавриды пересилила бы и дорожные невзгоды, и неясность в смысле жилья, кою, впрочем, думаю решить, попросившись на постой в Литфонд.
Ах, кабы могла спросить Вас о предмете нового труда Вашего... Нет сомнения, что оный куда челове
473
честву пользительней, нежели экзерсисы о недостойной моей особе!