Панкратов-Чёрный без усов!
Так я без шуток идиВотских,
Так я без непонятных фраз,
Которых смысл весьма плутовский
Сам догоню на пятый раз!
Так я без нежных санти-ментов,
Так я без чувства женских глаз,
Так тик без так, 02 без ментов,
Так без больших колёс БеЛАЗ!
Ну хватит. Где же чувство меры?
Пора заткнуться. Всё. Капут.
Я замолчал. Шумят шумеры…
И только трутни тупо трут.
Стихопливсорыч выдержал паузу, раскланялся и посмотрел на Клаву. Она очень шибко плакала. "Какой талант", — думала она.
— Как тебя зовут, — спросила она, включив дворники на очках.
— Стихопливсорыч Двадцатый, — честно ответил Стихопливсорыч Двадцатый, — я инопланетянин…
— Знаешь, Стихопля… Стихомплю… инопланетянин, а ведь у нас могла бы быть Любовь…
— Почему "могла бы"… Ты мне тоже очень нравишься…
— Так ведь роман-то уже заканчивается. Это уже предпоследняя страница. Как это символично, неудавшийся роман в неудавшемся романе.
— Как заканчивается??!!! А как же я??!
— А ты сейчас улетишь.
Клавдия Плутарховна вытащила из корсета настенные часы с кукушкой. На них было без пяти два.
— Ну вот. Осталось пять минут.
Послышалось слабое гудение.
Сычу оно было хорошо знакомо. Так гудел только Бэдтрак-4 когда телепортировался на поверхность планет.
— Но… Откуда ты зна…
— Молчи, любимый. У нас осталось так мало времени…
— Ко всем собакам! Плевать я хотел на время! Смотри!
Он выхватил из-за пазухи портативный запазушный замедлитель времени.
— Хоп!
Он нажал на кнопку. Из прибора пошел синий дым.
— Блин!- грязно выматерился Стихопливсорыч.
— Перестань, чему быть, того не миновать…
Клава подошла к нему и сняла очки.
— Поцелуй меня…
Сыч одел на неё очки и отошел.
— Я не умею…
Раздался характерный треск. Характер у треска был прескверный. В комнате прямо из воздуха появился Бэдтрак-4. А из него, соответственно появились Толян и Петрович. Ну, а их характер Вам уже известен…
Они были в смокингах и с сачками для бабочек.
— Целуй, целуй, дурило! - весело воскликнул Петрович.
— Я… того… не умею я.
Сыч стал фиолетовым. Он хотел покраснеть, как сделал бы на его месте любой мужик, но он был дальтоником…
— Вот чудак! Дело-то нехитростное!
Петрович жизнеутверждающе подошел к Титькиной, снял очки и впился в её пухленькие, сладкие губы.
Толян присвистнул. Бэдтрак отвернулся. Клава офигела.
— А вы стихи пишете, — не сводя с Петровича прекрасных глаз, спросила она.
Петрович встал в позу, красиво откинул голову, выкинул вперёд руку и повёл Титькину на улицу.
Сыч вздохнул и обратился к Бэдтраку-4:
— А как вы меня нашли-то?