Бобыч обомлел. Было очевидно, что он не ожидал от меня такой подлости. От шока Бобыч на минуту потерял дар речи. Сучка Найда опомнилась первой и завыла. Следом за ней Бобыч швырнул мне в спину горсть отборнейших проклятий, сопровождаемых звяканьем натягиваемой цепи.
«Сударь, вы подлец», — лаял он мне. — «Я вызываю вас на дуэль! Вы слышите? Я с вами говорю, сударь, да, да, с вами, у которого брюки по колено в снегу! Вы негодяй! Вернитесь, сударь, я откушу вам ноги!»
Я не слушал его. Я постучался и вошел.
— Привет, — сказал мне Серега. — Ты где шляешься, я тебя жду-жду, уж скоро мои женщины придут.
Я рассказал, где я шлялся.
— Да? — искренне удивился Серега и открыл пиво. — Занятно.
Мы немного побеседовали о том, о сем, а потом и в самом деле вернулась серегина жена с Катькой. Тогда я начал прощаться.
Серега вызвался проводить меня до калитки.
— Пойдем, провожу, — сказал он. — А то Бобыч тебя еще и вправду вызовет на дуэль. Он у меня дуэлянт.
Мы вышли.
Бобыч сидел рядом с конурой, подавленный и грустный.
— Свои, Бобыч, — сказал ему Серега.
«Да пошли вы», — как бы ответил ему Бобыч, провожая нас тяжелым взглядом.
И когда я закрыл за собой калитку и поглядел на Бобыча, он тоже посмотрел мне прямо в глаза и неожиданно громко и отчетливо сказал:
— ГАВ.
Я уверен, что это значило: «Я тебе это попомню, мужик. Я тебя хорошо запомнил». Двух вариантов быть не могло.
И уже на улице в спину мне прилетело визгливое: «Козёл!», тявкнутое сучкой Найдой. Я обернулся и посмотрел назад.
За калиткой сидел Бобыч и пристально глядел мне вслед.
…С тех пор прошло много месяцев. Серега давно переехал в новую пятиэтажку, а я купил-таки сотовый телефон. Но каждый раз, когда я оказываюсь на улице в холодную и ветреную ночь, я вспоминаю его. Бобыча.
Где-то там, в продуваемой всеми ветрами конуре, под забором, высунув морду на улицу и прищурив глаза, он лежит и думает обо мне. Он меня не забыл, я уверен. Он ждет меня. Он ждет, когда я вернусь.
И когда это случится, он возьмет реванш.