Гаи как-то сразу увял, погас, полез в угол и попытался снова закопаться в опилки.
После разговора с Гаи Копенковым майор открыл пошире окно и включил вентилятор — чтобы поскорее выветрился запах зоотуника.
Затем вышел из кабинета, пересек коридор и постучал в «райпожар» к Оресту Михайловичу Назарову.
— Ну, что новенького? — спросил Назаров, наливая чай. — Разыскали тетушку Шуру? Что случилось с Копенковым?
— Ох, навалилось все сразу на мою голову, — вздохнул майор. — Этот туник, который сейчас добровольно пошел стричься под бокс, тоже, оказывается, выпил два стакана газированной воды с кизиловым сиропом у Шуры. Вот он — узелок. А сама Шура пропала.
— Да, дела, — завистливо вздохнул Назаров.
— Что ты говорил про вчерашнюю лекцию? — спросил майор, набивая табаком массивный, похожий на маленькую дыню, чубук своей трубки. — Какую интересную гипотезу профессор выдвинул?
Гипотеза, может быть, слишком громко сказано, — усмехнулся Орест Михайлович, — но мысль, во всяком случае, занятная: если бы наши недостатки, пусть даже самые малые, были бы вдруг выставлены на всеобщее обозрение, то мы ужаснулись — настолько это страшно. Пагубные привычки, на которые мы не обращаем внимания, считая их мелочью, — это те же крупные недостатки, просто они еще не проявились полностью. И чем скорее мы от этих «мелочей» избавимся — тем лучше будет для нас и общества. Вот, сказал профессор, к примеру, многие, слушая лекции об алкоголизме, посмеиваются, считая, что если они выпивают всего-навсего по сто граммов в день, то они к алкоголикам никакого отношения не имеют. И профессор такие показал графики, диаграммы, такие цифры привел — ахнешь. Даже ста граммов достаточно иной раз, чтобы проявились все дурные наклонности человека! А очень часто и от более мелкой дозы человек теряет человеческий облик.
Интересно, интересно, — отчаянно дымя трубкой, сказал майор. — Спасибо за сообщение! — Теперь, насколько я донимаю, нужно ждать еще каких-нибудь происшествий!
Профессору с места возражал наш Органов, лектор, — продолжал Назаров. — Он кричал: «Не нужно бить из пушек, так сказать, по воробьям». Ты же знаешь разговорную манеру нашего болтуна Органова!
И в это мгновение (так зачастую бывает в плохой пьесе) в дверь постучали. Вошел сержант Маликов и, лихо козырнув, доложил, что на улице за нарушение общественного порядка задержан гражданин Органов…
Товарищ Органов был фигурой примечательной. Не только своей рекордной худобой, буйной рыжей шевелюрой, но и тем, что он с утра до вечера метался по городу и читал лекции (была бы путевка!) в детсадах и техникумах, на собрании текстильщиков и на эстраде парка для пенсионеров. Он читал их в восемь утра и в десять вечера, на любую тему, укладываясь в любой отрезок времени. Он уже давно был рекордсменом республиканского общества «Знание — сила» по числу прочитанных лекций. Кто-то из заезжих корреспондентов подсчитал, что товарищ Органов прочел за полвека своей просветительской деятельности сто пятьдесят тысяч лекций на восемьсот сорок три темы, произнес более миллиарда слов, включая междометия и предлоги, за что и получил, в общей сложности, значительно более миллиона рублей.
Любого лектора, появившегося на территории Ново-Дарьинска, Органов рассматривал как врага и конкурента. Рекордсмен был глубоко убежден, что лекционная пропаганда в городе — его личное дело. Однако поскольку все же справиться с целым городом даже Органову было не под силу, то он, скрепя сердце, вынужден был смириться с приливом новых лекторов, сохранив для себя наиболее выгодные лекционные площадки, с аудиторией не слишком требовательной.
Все шло более или менее привычно до вчерашнего дня. Вчера утром появился в резиденции общества «Знание — сила» этот столичный профессор Давыдов. Черт с ней, с его лекцией, в конце концов, но он читал ее… бесплатно! Вот что возмутило товарища Органова, который за всю свою жизнь ухитрился не прочитать даже самой куцей лекцийки «за так»!
«Гуманист, так сказать, благотворитель, — мысленно поносил Органов своего столичного коллегу, — общественник, антигонорарник… Делает карьеру, не иначе… подрыватель основ… в полном смысле альтруист, так сказать, бессребреник… чтоб ему навек охрипнуть, стать заикой и онеметь».
Но заклятья лектора-рекордсмена не подействовали — профессор Давыдов успешно прочел свою лекцию, и Органов, присутствующий на ней, со скорбью подумал, что если такие лекторы будут наезжать в Ново-Дарьинск чаще, то ему придется оформлять пенсию.
Дело в том, что Органов в свое время сделал некое открытие, очень помогающее ему слыть лектором-универсалом, экциклопедистом. Он считал, что залогом успеха любой лекции является непонятность. Лектор должен говорить много, но ни о чем. Тогда у слушателей создается такое ощущение, что они, с одной стороны — вроде все понимают, а с другой стороны — смысл лекции от них безнадежно ускользает. Таким втекающе-вытекающим методом можно было читать лекции по истории гончарной игрушки, космонавтике, о достижениях хирургии, проблемах воспитания дошкольников, теории кулинарного дела, вопросах строительства очистительных сооружений и так далее.
Процентов на восемьдесят лекции Органова состояли из вводных слов, формул-штампов, повторов и обращений, никакого отношения к основной теме не имеющих. Благодаря фразам-паразитам за тридцать-сорок минут Органов умудрялся, ничего не сказать по существу о предмете лекции, настрогать такой ворох словесной стружки, что сквозь него уже невозможно было добраться до смысла, до сути темы.
— Я вас приветствую, дорогие товарищи! — начинал Органов, вдохновенно ероша рыжую шевелюру. — Очень рад новой очередной, так сказать, встрече с высоко уважаемой аудиторией! Вижу среди вас товарищей, которые уже неоднократно бывали на моих лекциях — польщен, польщен, спасибо. Сегодня, а именно в данный момент, прямо сейчас, мы начинаем разговор об одной, единственной в своем роде и в своей области, из фундаментальных тем, проблеме животрепещущей и актуальной, которую многократно и, надо сказать, не без успеха, освещали в своих передовых творениях — не будем бояться этих слов — лучшие умы данного конкретного этапа современности. Среди гигантского числа (подчеркиваю — гигантского!) стоящих перед современным обществом проблем, задач, вопросов, требующих разрешения, и разрешения немедленного, особое место занимает предмет нашей сегодняшней лекции. Избрав данную тему, мне кажется, мы не раскаемся и не будем сожалеть, что остановили свое внимание именно на ней. Как говорит в своей книге буржуазный философ О’Кокиль, ученый, далекий от марксизма, но тем не менее собравший необычайно большой, я бы сказал, даже более того — обширнейший! — фактический материал по интересующей нас сегодня теме, «в любом явлении действительности бьется пульс современности, надо уметь его прощупать». Итак, чтобы во всем объеме представить себе интересующее нас, как говорится, явление, в общем и целом, в частностях и в деталях, я позволю себе подчеркнуть именно значение каждой детали, точнее говоря, кажущейся мелочи, ибо мелочей, как вам известно, в настоящей науке не бывает — так вот, чтобы сформулировать все — мало, разумеется, одних только слов. Нужны, конечно, и кинокадры, и диапозитивы, и, простите за выражение, карты… хе-хе… географические, конечно, а также многие другие наглядные пособия. Но в связи с тем, что у нас очень ограничено время, мы едва-едва, как мне представляется (и вы в этом, надеюсь, убедитесь!), уложимся в него, не прибегая к демонстрации кино и, простите за термин, голограмм.
Подобным образом Органов мог говорить часами. Молодые лекторы называли органовский стиль «мертвой зыбью» — водянистые, бессодержательные фразы волнами наступают на слушателя, убаюкивают его, притупляют восприятие, обволакивают, как вата.
Кончал Органов свою неплохо оплачиваемую трепатню традиционным финалом, который он позаимствовал у одного остроумного литературного критика:
— Итак, товарищи, тем не менее, но тем более, и скорее более чем менее, да здравствует то, благодаря чему, несмотря ни на что! Спасибо за внимание!
На Органова неоднократно и часто жаловались. Его прослушивали комиссии и общественные комитеты, но все оставалось по-прежнему: рекордсмена лишь слегка журили, давали ему советы, но раз и навсегда отставить его от слушателей никто не решался.
Поэтому комиссий и проверок, различных аттестационных прослушиваний, контролеров и ревизоров Органов не боялся. Его пугала лишь конкуренция лекторов-общественников. Все больше и больше специалистов читали лекции бесплатно, да к тому же выбирали темы настолько интересные и любопытные, что аудитории ломились от посетителей.
— Слушателей, жаждущих приобщиться к сокровенным истокам наук, на мой век хватит, — говаривал в таких случаях Органов. — Но эта новая волна — чтение без вознаграждения — меня эмоционально угнетает. Так ведь скоро за лекции платить совсем перестанут! А я привык жить широко, нараспашку! У меня, работника, не будем бояться этих слов, умственного труда, клетки мозга прожорливее, а активное серое вещество требует гораздо больших затрат, чем это формально зафиксировано в среднестатистических цифрах! Нет, нет, не хвалите мне лекторов-общественников, они вульгаризируют великий принцип «От каждого по способностям — каждому по труду». За свой труд я хочу получать, не будем бояться этого слова, материальную компенсацию!
Поэтому и расстроился так Органов, побывав на лекции профессора Давыдова…
… — Мало нам местных республиканских альтруистов, так еще на столицы стали присылать, — вздыхал Органов, стоя возле тачанки с газированной водой тетушки Шуры. — Сегодня ваш кизиловый, не побоимся этого слова, сиропчик что-то больше похож по вкусу на клюквенно лимонный? Или мне так только кажется? Острее, чем обычно, так сказать… В общем и целом, уважаемая Шура, еще стаканчик.
Органов еще раз нехорошо отозвался о лекторах-общественниках, не стал слушать возражений тетушки Шуры и, размахивая тростью, гордо неся свою рыжую мохнатую голову, зашагал к детской больнице, где у него должна была состояться лекция на тему «Эпоха великих географических открытий в связи с проблемой повышения уровня воды в бассейне Цимлянского моря».
На территорию больницы его пропускали беспрепятственно, даже во время самого жестокого карантина. Все сотрудники этого учреждения за свою жизнь уже много раз слышали лекции товарища Органова и были уверены в его природном иммунитете против всех эпидемических заболеваний.
— Приветствую, так сказать, в полном смысле этого слова! — пожимая руку стоящего в воротах вахтера, произнес Органов. — В вашем лице, не будем бояться прямых и безусловных утверждений, приветствую одного из верных, и я бы даже сказал, персонально преданных делу педиатрии, в частности, и нашему самому передовому в мире здравоохранению в целом, ветерана! Рад обменяться с вами рукопожатием — этим старинным, овеянным преданиями и освещенным фольклором символом радушия, который имел свой особый смысл в рыцарские времена, когда, не будем скрывать истины, отношения между отдельно взятыми рыцарями были довольно натянуты, чтобы не сказать коварны.
Лектор привычно перевел дух и хотел продолжать речь, но вахтер испуганно выдернул свою ладонь из пальцев Органова и сказал:
— Проходите, уважаемый, вас там медперсонал заждался небось!
Но сегодня от Органова так легко отделаться не удалось — лектора распирало желание общаться.
— Конечно, слов нет, вы на боевом посту, дорогой друг! — воскликнул Органов, гордо опершись на трость. — И поэтому не услышите моей лекции. Разрешите я вам, так сказать, фрагментарно, конспективно, изложу основные тезисы…
И, наверное, Органов, сам себе удивляясь, вопреки своей теории обязательного вознаграждения, прочел бы вахтеру-вратарю бесплатную лекцию, если бы проходящий по улице приятель не окликнул лектора:
— Почему вы возле больницы, уважаемый? Заболел кто-нибудь из ваших почтенных родственников?
Органов шагнул к приятелю и радушно произнес:
— Очень рад, драгоценный и родной, видеть вас! Большое спасибо, но у меня все здоровы! Как ваше здравие? Как настроение?
— Товарищ Органов, прошу к нам! — сделал приглашающий жест вахтер. — Медперсонал продолжает ждать!
— Медицина — наша гордость! — беря приятеля под руку, сказал Органов. — Не будем скрывать — все мы в какой-то мере, кто в большей, а кто в меньшей, но зависим от медицины, от ее достижений, от ее уровня…
А так как приятель продолжал идти своей дорогой, то и Органов зашагал с ним в ногу.
— Куда же вы, товарищ лектор? — жалостливо воскликнул вахтер.
Но Органов уже забыл о лекции для педиатров. Его все дальше несло по волнам необычного вдохновения:
— Пожалуй, искренне завидую я, так сказать, между нами говоря, только медикам. Сами посудите, уважаемый: быть представителем этой драгоценной для людей профессии — само по себе уже почетно! Каждый из нас, в конце концов, если заглянуть в лицо правды, если не отворачиваться от суровой действительности, более или менее смертен! А медицина, разумеется, совместно со всеми другими здравоохранительными мероприятиями, как, например, спортивными организациями, системой вытрезвителей, диспансеров, различных санаториев, домов отдыха, турбаз, пансионатов, кемпингов, мотелей — продлевает жизнь!.. Да, да, жизнь, состоящую из работы и отдыха! А отдых — право, гарантированное каждому советскому человеку нашей замечательной Конституцией! Отдых может быть активным — путешествия, турпоходы, а также пассивным — дача, курорт. Курорт имеет также и лечебное значение — грязи, целебная минеральная вода, горный воздух, море, пляжи… солярии, воздушные ванны, бары, кафе, коктейли, грили, шашлычные, чебуречные… общественное питание — основа сервиса! А сервис — это глобальная проблема наших дней…
Приятель начал поглядывать на болтающего без умолку Органова с опаской.
— Что-то нынче на вас, уважаемый, как бы сказала моя бабушка, говорунчик нашел, — произнес приятель, оглядываясь по сторонам. — Бесконечно интересно слушать вас, но я очень спешу…
Тут в поле зрения приятеля попал проходящий мимо пожилой гражданин с портфелем.
— Вот кто с удовольствием вас послушает, — притормаживая пожилого гражданина, сказал приятель Органову. — А мне разрешите откланяться!
Органов, пребывающий в состоянии говорливо-восторженном, даже не обратил внимания на смену собеседников. Он ухватил под руку своего нового слушателя и на той же скорости продолжал: