Письма эти совершенно случайно попали в мои руки. Сынулин вовсе не рассчитывал увидеть их в печати. И разумеется, не мог предугадать, что тот, кому они адресованы, забудет письма вместе с дерматиновой пайкой в вагоне поезда. Для меня же ото была настоящая находка; я давно уже присматривался к деятельности учреждения, носящего странное название УКСУС.
Если бы мне предложили создать герб УКСУСа, я поместил бы на нём один из атрибутов канцелярского быта — дырокол, например, или мусорную корзину, а рядом — детскую игрушку «Ванька-встанька». Наверху написал бы «УКСУС», а внизу девиз этого учреждения: «Меня ликвидируют, а я возникаю вновь!»
Дорогой, славный друг мой Вася!
Вот уже две педели, как я уехал из нашей родной Антоновки. Тогда мне с тобой даже проститься не пришлось. Ты был в районе, а мне вдруг — бац! — телеграмма: собираться в дорогу, ехать в Краснополянск, а там явиться по адресу…
Растерялся поначалу: зачем я, простой низовой работник, в центре срочно понадобился? И совсем пришёл в замешательство, столкнувшись с подписью: «УКСУС. Горчицын».
Анфиса моя сперва рассмеялась: «Тебя, мол, кто-то разыгрывает. Пошли ответ: «Выехать не могу. Соль. Перец».
А потом подозрительно посмотрела на меня, спросила:
— А может, это шифр? Или пароль какой? Что же ты молчишь? Или тебе всё понятно? Это мужчина или женщина? А если непонятно — пойди и покажи в милиции.
— Откуда, — говорю, — понятно? Разве есть такое имя — УКСУС? А Горчицын — это фамилия.
И тут я вспомнил: мы с Горчицыным в школе вместе учились.
— А что же тогда УКСУС?
Жена говорит:
— Ты совсем дошёл. Если Горчицын — фамилия, то УКСУС — организация.
И в самом деле, по указанному адресу оказалось Управление координации снабжения и урегулирования сбыта — УКСУС. А управляющим — товарищ Горчицын Степан Семёнович. Это и есть Стёпка, наш одноклассник.
И вызвал он меня, чтобы к себе перетащить. Сначала, мол, поживёшь в гостинице, а скоро и квартиру дам. Тогда жене телеграмму отстукаешь: «Приезжай!» Зарплатой не обижу. Если согласен инженером по координации — оформляйся.
Я сказал, что я не инженер и у меня нет диплома, а он в ответ…
— Чудак. Инженер — это у нас должность. При чём тут диплом?
Слушаю его, а на языке так и вертится: почему же он всё-таки меня позвал? Неужели у него нет подходящих людей рядом?
Под конец я в осторожной форме спросил об этом. Он ответил:
— Да вот вспомнил о тебе, земляк. При выдвижении кандидатур очень важно, чья фамилия придёт в голову первой. — Потом добавил: — А в голову твоя фамилия пришла потому, что наткнулся я перед этим на заметку в газете. О славных делах «Пенькотреста». Подписана: «А. Сынулин». Алексей Сынулин всегда сочинять любил. Помню, учительнице по литературе ты нравился. Она говорила: «Сынулин пишет так, как я требую. Без отсебятины».
Я Горчицына, конечно, сразу узнал, хотя прошло немало лет. Он такой же худощавый, улыбается спокойно. Только глаза его смотрят не так, как раньше. Не смотрят, а вроде присматриваются. И ещё он усы отпустил. Присматривается и шевелит усами.
Тут же, в своём кабинете, он познакомил меня с Акимом Михайловичем Штакетниковым, инженером отдела.
— Будете, — говорит, — работать вместе. А ты, Штакетников, натаскивай его, возьми над ним шефство.
Штакетников привстал:
— Всё будет исполнено.
Ничего, видно, мужик — этот Аким Михайлович. Только белый весь: и волосы белые, и брови, и лицо, как бумага, и глаза. Всё не имеет цвета.
Идём мы с ним коридором, а я таблички на дверях читаю: «отдел инвентаризации», «отдел корреспонденции», «отдел экспедиции», «отдел реализации», «отдел транспортизации», «отдел утилизации», «отдел интенсификации», «отдел спецификации». И наконец, «отдел координации». Это мой.
Зашли в комнату, сел я на стул, а в глазах всё ещё таблички прыгают. Робею я перед ними. Зря, наверно, согласился. А Штакетников успокаивает:
— У Горчицына не пропадёте. Он своих земляков в обиду не даст… Кстати, встретите здесь давних знакомых — Вестового, Кудымкарова и Чебурекова. Это ведь все ваши — антоновцы?
— Антоновцы, — говорю, — но здесь не по моей профессии…
— А кто тут по своей? Не много насчитаете. Со временем, Сынулин, вы здесь многими профессиями и специальностями овладеете. Даже дипломатией.
— Да, — сказал я, — организация большая. Очень солидно всё здесь.
— Вас таблички напугали? — догадался Штакетников. — Не обращайте внимания. Игра слов. Для бухгалтерской ведомости. Кто зав, кто зам. На самом деле, все одним заняты…
— А УКСУС в целом? — спросил я и подумал: «Вот идиот — у Горчицына сразу не узнал!»
— УКСУС? Мы — межведомственная контора. Собираем заявки снизу — передаём наверх, получаем развёрстку сверху — рассылаем по низам. Ну, кое-что утрясаем, увязываем, согласовываем.
— И многое от вас зависит?
— Да как тебе сказать? Решать мы, собственно, ничего не решаем, а помешать можем. Со временем усвоишь, что к чему. Пока привыкай, присматривайся.
Вот и всё. Чувствую себя хорошо, чего и тебе желаю. Скучаю, очень случаю по Антоновке. Один. И всё незнакомо. Я ведь в таком большом городе впервые. Ходил, ходил — ноги ломить стало. А потом пришёл в гостиницу, задремал, и приснился мне колодец с журавлём, что напротив лавки сельпо. И будто в этом колодце вода кончилась.
Несколько раз поднимал ведро, а оно всё пустое. Надо же такому пригрезиться!
Крепко обнимаю своего старого друга и жму его руку –
Лешка.
13 апреля
Дорогой, милый Вася!
Я уже пригляделся.
Рабочий день у нас начинается в девять, опаздывать нельзя. А я как на грех один раз пришёл на пятнадцать минут позже и в книге не успел расписаться: её уже унесли и заперли.
В буфете гостиницы была очередь — вот я и задержался. А как же, не позавтракав, на работу идти?
Штакетников надо мной смеялся:
— Провинциал ты, Сынулин. Завтрак никуда не уйдёт. Из сотрудников УКСУСа, насколько я знаю, дома не завтракает никто. Стакан холодной воды — и пошёл. В. девять надо показаться начальству — просунуть голову в дверь. А ещё лучше к тому же и спросить о чём-либо вышестоящего товарища, посоветоваться. Например: «Тут курьер уходит. Вы ничего не будете в город посылать?» Или: «Как отчёт делать — по прежней форме?»
— У тебя, — говорит Аким, — всегда должен быть в голове запасной вопрос к начальству. Где бы ты его не встретил, спрашивай. Во-первых, будут знать, что ты постоянно думаешь о деле, а во-вторых, спрашивай, чтобы тебя не спросили.
Расписавшись в книге и показавшись начальству, люди идут по своим комнатам читать газеты, звонить по телефону. Посидят полчаса — и в кафе. Оно рядом. «Где такой-то?» — «Только сейчас был здесь. Вышел, наверно».
Раз видели, значит, всё в порядке.
Это бывает в дни, когда нет «пятиминуток». «Пятиминутки» у нас по пятницам, и сидим мы все на них часа по два с липшим. А Горчицын всё говорит, говорит. Иногда — нам, иногда — в трубку телефона: жена ему звонит или приятели, а мы всё сидим и слушаем. Иногда сидишь-сидишь и так разомлеешь — в костях ломота начинается и лопатки сводит.
На днях в связи с нашим местным праздником — Днём организации УКСУСа — Горчицын отметил приказом большую группу сотрудников — кому премию, кого на доску Почёта, кому благодари ость и флажок на стол «За безупречный, самоотверженный труд…» Я спросил Штакетникова, что они сделали такого самоотверженного. Он сказал:
— Эти люди не опаздывали на работу и своевременно расписывались в книге прихода. К тому же они никогда не позволяли себе появляться в общественных местах в нетрезвом виде. У нас в экспедиции работает старичок — письма заклеивает. Так Горчицын каждый год в день рождения ему благодарность объявляет: за долгожительство. А насчёт нетрезвого вида я недаром обмолвился. Не принято. Курить — пожалуйста. Но все курильщики курят только сигареты «Друг». Которые с овчаркой на коробке. Очень едкие. Дым от них жжёт глотку и комом в ней стоит. Но что поделаешь: эти сигареты любит тов. Горчицын. И потому даже Древесный — заместитель тов. Горчицына — их потягивает. Или на всякий случай при себе имеет
Но я отвлёкся.
После того как люди расписались в книге прихода и показались начальству, они чувствуют себя уже свободно. Выпив кофе, женщины в парикмахерскую идут — причёску делать, в химчистку — пятна выводить, в обувную — подковки к туфлям прибивать. Идут в поликлинику, в ателье, в комиссионку, в магазин подарков и сувониров. На столах оставляют на всякий случай записочки: «Я в горплане» или «Ушёл в облсовпроф».
И Горчицын уезжает. То ли в главк, то ли куда ещё.
А заместитель Горчицына Древесный — тот никуда не отлучается: он пишет диссертацию. Приходит на работу с термосом и с бутербродами. Или жена его Цедра Фёдоровна приносит ему обед. И он ест за столом прямо из кастрюльки.
Спросил я Штакетникова:
— А зачем Древесному диссертация?
А он:
— Балда ты, Сынуля! Дружба с наукой сейчас ценится высоко. А кроме того, если с работы снимут или что ещё случится, можно в институт пойти преподавать. Учёная степень про запас, на чёрный день всегда нужна…
Так я понемногу втягиваюсь в местную жизнь.
Вчера меня как новичка послали в «коллективную командировку» — получать в гастрономе праздничный заказ. Заказы вышли не все одинаковые. Кому курицы не хватило, кому судака в томате. Постановили: разыграть. Лотерея до обеда продолжалась.
А обедали в ресторане «Пещера». Зал этого ресторана так и сделан — под пещеру. Стены из грубого камня, и на них рисунки животных — очень приблизительные, словно дети рисовали. Днём музыки нет, а но вечерам поёт певица, одетая в мини-шкуры. На официантках платьица полосатые — под антилопу.
Подали каждому по глиняной тарелке бульона. И в бульоне — кость. На второе — мясо, плохо прожаренное, почти сырое.
В другом месте я потребовал бы жалобную книгу А тут объясняют: так люди ели в древности. Ножи тупые. Тоже, наверное, как в древности. На столе лежало несколько чисто вымытых булыжников — орехи колоть.
Шум в зале стоял страшенный! Представляешь, десятки здоровых людей дубасят камнями по дубовым столам? Ахают, как из пушек.
Мне в «Пещере» не понравилось. Хочется культурно покушать, а не так. Ну, пока.
Крепко обнимаю тебя и целую. Всего наилучшего!
Твой Лешка.
15 мая
П. С. Не написал об одном происшествии. Недавно вышла у нас в УКСУСе стенгазета, и забурлили вокруг неё страсти. Главным образом вокруг карикатур. Представляешь, целая лента рисунков под заголовком: «Моментальные зарисовки из жизни одного учреждения». И в зарисовках показано, как люди в рабочее время газеты и журналы читают и прочее.
Ну, конечно, все поняли, о каком учреждении идёт речь. А многие сотрудники в героях карикатур узнали самих себя. И очень обиделись. Пошли к тов. Горчицыну и принялись уверять его в том, что на одном из рисунков изображён непосредственно он, глава УКСУСа. Но это неправда, его в стенгазете нет. А что касается сотрудников, то нарисованы они художником с большим сходством. Хотя это было трудно, потому что лица у всех более или менее одинаковые, с нейтральным или кисловатым выражением. Как при лёгкой изжоге.
Больше всех возмущалась Жабина из отдела тарификации.
— Вы посмотрите, Степан Семёнович, это абсолютная я. Нос мой, причёска моя, бёдра мои… Я рассматриваю это как оскорбление.
— Да, — согласился Горчицын, — бёдра ваши.
А оскорблялась Жабина, если по совести, зря: я её три дня по делу ловил — поймать не мог.
Нет, художник, видно, талант! Это Стеклов из интенсификации, молодой парень. На вид серьёзный, а поди ж — остроумец. Говорят, в заочной аспирантуре учится. Словом, здорово он некоторых приложил. Но дело не только в нём — темы карикатур придумывал вроде бы сам редактор стенгазеты Бурмакин.
Жабина и некоторые другие настаивали, чтобы стенгазету сняли. Горчицын вызвал к себе Бурмакина. Газету не сняли, но перевесили в тёмный коридор, так как в холле, где она висела, начали внеплановый ремонт.
Дорогой Вася!
Вчера у нас было общее собрание УКСУСа. Подводили итоги за полугодие. Из доклада оказалось, что сделано очень много и что дисциплина значительно улучшилась. А какая же она раньше была? Это я про себя подумал.
Выступали все с заботой на лице. Говорили о достижениях.
А Стеклов — в своём репертуаре. Сказал, что УКСУС мешает работать предприятиям, создаёт волокиту и неразбериху, что в нём много лишнего народа и что для некоторых товарищей зарплата — это форма пенсии до пенсии. А потом он заявил даже, что УКСУС — это ясли для взрослых.
Прошёлся и но нашему отделу. У нас, мол. из всех сотрудников только одна машинистка работает — Зайцева. В коридоре не болтает, телефон не занимает: она на сдельщине.
А до неё были тут три машинистки на ставке. И к ним, бывало, не подступись: заняты. Поэтому мы все бумаги печатали сами. Одним пальцем. Представляешь, сидят старшие инженеры и одним пальцем: тюк тюк-тюк. Понесут бумагу начальству, а у того — поправки. Начёркает начальство красным или синим карандашом, и старшие инженеры опять одним пальцем: тюк-тюк-гюк.
А с Зайцевой хорошо. Она всё успевает. По относятся к ной некоторые сотрудники прохладно и даже насмешливо: халтурит, мол, деньгу зашибает.
Про эти разговоры и сказал Стеклов на собрании: Как же так получается? И кто на самом доле халтурит? Кто работает или кто не работает?
Вот ведь как завернул!
Но тут председательствующий по фамилия Кум-Кумачевский постучал ключом но графину:
Товарищ Стеклов свой регламент исчерпал. Многое, что он сказал, представляет интерес. По некоторые ого оценки слишком резкие. Я понимаю, что это от увлечённости, от пылкости, от молодости. Но тем но менее… И кроме того, мы с вами договорились к семи закругляться. А тут осталось несколько записавшихся для выступлений. Но, товарищи, смотрите. Нам фильм обещают показать — то ли швейцарский, то ли голландский. Названия не помню, но детям до шестнадцати лет нельзя… Фильм идёт два часа. К девяти он должен быть уже в другой организации. Будем мы дискутировать или закончим?
Собрание высказалось за то, чтобы прения свернуть. Уже, мол, поздно. Пора кипо смотреть.
Стеклову я слово всё-таки дал бы. Честно признаюсь, нравится он мне. Но я молчу. Сам пойми: пришёл новый человек, да ещё лично Горчицыным приглашённый, и вразрез с другими идёт. И, но сути, против самого Горчицына. Кстати, он, Горчицын, сидя в президиуме, всё время на меня смотрел: «Ну, мол, как ты, Сынулин?» А взгляд у него всё-таки пронзительный… И усами…
И заключительном слове о выступлении Стеклова Древесный сказал, что тот перехватил в критике и вёл себя неуважительно по отношению к коллективу.
Да, насчёт коллектива. Вестовой, Кудымкаров и Чебуреков сказали мне, что я в коллективе привьюсь. И тебя ждут. Идея, которую ты высказал, реальна. Пройдёт некоторое время, освободится какое-нибудь место, и ребята замолвят о тебе словечко Горчицыну. Тогда и ты сюда переедешь. Тебе, холостяку, собираться недолго. Чемодан в руки и айда. А как работать помогут. Да и я что знаю — расскажу.
Спасибо за письмо. Читал его и видел перед глазами нашу тихую Антоновку, вишнёвые сады и колодец с журавлём, что напротив лавки сельпо.
Поздравляю с премией и с присуждением первого места в соревновании но «Пенькотресту». Просто приятно за тебя!
Крепко обнимаю!
Твой Лешка,
27 июня
П. С. Наверно, я тебе очень длинно пишу, но так получается. С кем же мне ещё поделиться? А Фисе я пишу коротко. Если я ей дома начинаю что-нибудь про работу рассказывать, она всегда говорит: «Отдохни».
Друг мой Вася!
Некоторое время не писал тебе: у нас шли крупные пертурбации. Неожиданно поступил, приказ о сокращении штата УКСУСа на тридцать человек, а у нас всего сто двадцать.
Ну, народ забегал к Горчицыну: «Что с нами будет?» И я сам перетрухнул порядком: мне квартиру вот-вот должны дать. А дома Анфиса уже вещи собрала. Очень ей сюда хочется: у неё тут сестра. И потом она любит ходить в музеи. Рисовала когда-то. А больше всего, догадываюсь, кино её к себе тянет. Что у нас там в Антоновке увидишь?
Да, забегали люди к Горчицыну, волнуются. А он, как всегда, спокоен. Только усами шевелит больше обычного.
Я, говорит, понимаю, что от сокращения страдают интересы учреждения, интересы коллектива и что-то надо делать. Сожалел: «Есть у меня одна кнопка, на которую можно нажать, но эта кнопка, к сожалению, сейчас в отпуске. Но, может, скоро вернётся, и тогда я позвоню и всё объясню. Скажу, что в результате сокращения штата УКСУСа нарушится координация, пострадает спецификация, прервётся транспортизация, станет в тупик корреспонденция, прекратится утилизация, снизится интенсификация, в пух и прах разлетится реализация. Но пока я этого сделать не могу».
Как выйти из положения — Горчицын поручил продумать вопрос Штакетникову. Посадил его в свой кабинет, а сам уехал на три дня рыбу ловить: устал.
И Аким, поразмышляв в кабинете управляющего, выдал такое решение, что все только ахнули: тридцать человек уволить, но УКСУС разбить на два управления — УК и СУС.
В УКе семьдесят сотрудников и в СУСе шестьдесят. В сумме даже на десять больше, чем было!
Совсем уволили только одного Бурмакина, который был редактором стенной газеты. Я думал, что дело в первую очередь коснётся Стеклова, но начальство, видно, побаивается его трогать. А он, конечно, многовато на себя берёт.
Необходимость двух управлений Аким сумел хорошо обосновать, и наше предложение утвердили. Доказывать Аким умеет, этому у него только поучиться.
Заметив, что я поражён тем, как легко он вышел из положения, Аким сказал:
— Учти, Сынуля, при сокращении штатов сила противодействия больше силы действия. Это тебе не физика, а жизнь.
И теперь в СУСе, который возглавляет Древесный. Работаю в отделе корреспонденции. Горчицын сказал:
В СУСе ты быстрее получишь квартиру. Древесный с горжилотделом дружит. А потом ко мне перейдёшь.
Но я так понимаю, что земляки ему и в других учреждениях нужны.
Вестовой, Кудымкаров и Чебуреков тоже в СУСе. Да, ещё кто у нас — Стеклов. Горчицын скинул его Древесному.
А Штакетников стал уже старшим инженером. Говорит: годик полтора поработаем, всё утихнет, и тогда переменим вывеску на ИИСУС — институт изучения снабжения и урегулирования сбыта. К тому времени товарищ Древесный защитит диссертацию и по праву станет руководителем института.
Я спросил Акима:
Но ведь институт это совсем другая организация?
Он ответил:
Организация будет та же самая. Разница в одном: сейчас мы передаём бумаги снизу вверх и сверху вниз, а тогда мы будем изучать их, прежде чем передать. Штат мал окажется, УК присоединим к себе. Проглотим вместе с Горчицыным. И будет он заместителем у своего бывшего заместителя. Давно говорил ему: «Пишите диссертацию, не ровен час»,
И кажусь Акиму наивным, и в таких случаях он говорит, шутя:
— Балда ты, Сынуля, провинция.
И сегодня он это сказал, когда мы с ним днём прогуливались по парку. Вышло так, что женщины из его отдела купили себе модные купальники и устроили в комнате примерку, а нас со Штакетниковым выставили. Ну, мы и ходили но аллейкам.
Главное, поучал меня Аким, веди себя тихо и не высовывайся. Не вылезай, когда не просят. Будь неприметным — скорее заметят. И старайся всячески подчёркивать свою незаинтересованность в повышении. «Зачем, мол, мне лишние заботы? Если бы мне сегодня предложили стать завом, я бы отказался».
— Это что же — и инициативы не проявлять?
— Когда надо проявить инициативу, тебе скажут.
И тут Штакетников вспомнил случай из своей доуксусовской практики.
Работал он тогда в Перекопайске, в горсовете. И решил горсовет перед большим праздником заменить трамвай троллейбусом. С двух концов центральной улицы навстречу друг другу шли две соревнующиеся бригады. Они снимали рельсы и шпалы. Кто больше? На чьей половине произойдёт встреча? Когда бригады досрочно встретились, обнаружилась дикая накладка: посредине улицы стоял неисправный трамвайный вагон. В спешке про него забыли. А рельсы и с той и с другой стороны уже сняты…
Что делать? Снова их укладывать, чтобы отвести вагон в депо, вертолёт звать или разрезать трамвай на части? А может, на автоплатформу закатить? Позор! На смех кругом поднимут. На виду же всё у людей!
Обратились к Штакетникову: выручи, мол, советом. И Штакетников решил вопрос в три минуты.
— Ничего не надо — ни рельсов, ни вертолётов, ни платформ. Пусть так и стоит этот вагон…
— Как это так — «пусть стоит»?
— А очень просто. Он никому не мешает: в том месте улица широкая.
— Но всё-таки что-то надо сделать…
— Надо сделать вид, что ничего неожиданного не произошло, всё так заранее и было предусмотрено, — сказал Штакетников. — Вагон специально оставлен посреди улицы как памятник прошлого. Филиал краеведческого музея! Устраивает вас этот вариант? Нет? Есть другой: может, кафе-мороженое в трамвае устроить? И чтобы официантки в форме кондукторов пломбир подавали. А кто хочет повторить, тот пусть за верёвочку дёргает — как раньше делали, если необходима остановка по требованию. Утром: дрынь-дрынь-дрынь — кафе открывается, вечером: дрынь-дрынь-дрынь — кафе закрывается. Этого ни в одном городе мира нет! Достопримечательность! От туристов отбоя не будет! Кстати, в газетах писали, что в Париже есть ресторан «Омнибус». А у нас — кафе-мороженое «Трамвай».
Второй вариант Штакетникова был принят. И никакого шума не произошло. Все только диву дались. «Ну и фантазёр! Здорово придумал! Жаль, что вагон только один. Надо бы два… чтобы больше обслужить населения…»
Вокруг трамвая газончик разбили, спереди и сзади липы посадили.
Голова Аким! Вот, как говорится, век живи — век учись! Конечно, хозяйственник должен быть находчивым. Приходится изворачиваться. К тому же, как говорит Штакетников, деловой климат меняется, работать становится труднее, с одной стороны. Минфин наседает, с другой — народный контроль, с третьей — пресса.
Соображает Штакетников здорово. Но интересно: почему он только старший инженер, да и тем недавно назначен?
Крепко обнимаю!
Лешка
28 июля
Дорогой Василий!
Ты пишешь, что я становлюсь заправским чиновником. Ирония — да?
Между прочим, Штакетников безо всякой иронии сам себя называет чиновником.
Но в конце концов не в слове дело. Каждый действует в зависимости от того, на какой ступеньке лестницы он стоит.
И, например, на днях попал впросак.
Вызвал меня тов. Древесный и стал говорить о том, что не экономим мы металл скрепки и кнопки не бережём.
Это верно. Скрепки и кнопки все берут домой. Берут также бумагу, клей, папки, копирку. Один даже пишущую машинку прихватил. Но на время.
Однако, разговаривая со мной, тов. Древесный имел в виду совсем другое: там, где можно скрепить одной скрепкой, нередко используют две. Привёл он примеры с кнопками. Паузу сделал. Затянулся сигаретой (на столе лежала пачка «Явы». Не «Друга»),
Я с ним согласился: расточать металл бесхозяйственно. И даже отметил, что во дворе СУСа ржавеет целый автомобиль. И хозяина на него нет. По сведениям старожилов, он стоит здесь уже много лет. А один из местных сказал даже так: «Автомобиль? А он всегда тут на чурашках стоял. Кому он нужен?»
Тов. Древесный выслушал меня, и не знаю, понял или нет. Встал с кресла — серьёзный и строгий — и молча протянул мне руку. Я понял, что беседа окончена. А почему так неожиданно? Это мне. объяснил Аким:
— Я же тебе говорил: не высовывайся. Если хочешь беседовать с начальством, то молчи. Что ты полез со своим дурацким автомобилем?
Разговаривать не просто. Разговаривать надо уметь. Один наш. сотрудник, Зурахович, изобрёл язык, на котором он разговаривает с главным бухгалтером.
Он мне сам рассказал:
— Когда я приношу главбуху какую-нибудь бумагу на подпись, тот всегда ворчит: «Что вы мне тут суёте вообще? Опять расходы? А в результате — перерасходы? Каждый приходит вообще, и приносит вообще. К чему это, понимаете ли? Что это вы мне?…» Поначалу я объяснял ему, растолковывал, что к чему, старался убедить, а потом заметил: он объяснений не слушает и продолжает своё — скороговоркой, так что слова сливаются: «Што тут тёте… пще шо вы мне шце… пятьсходтатепресход… пще… кашпромстмайте… шо вы мне шце»… А в конце концов бумаги главбух всегда подписывает. И я решил: зачем объяснять? Буду тоже бормотать, чтобы потянуть время. Он: «Што тут тёте шце…» Я: «Гурбултонфурбулкум». Он:
«Пятьсходыресход пще… кашнростмайт пще». Я: «Тор— бормулканрастамулпаргашфорпул…» Он: «Вот возьмите и идите в кассу».
Это как анекдот. Но тем не менее всё происходит так. Главбух Зурахоничу никогда не отказывает.
А Кудымкаров говорит тихим, квёлым, усталым голосом. Снимет трубку, наберёт номер и утомлённо, полуслышно: «Сам у себя? Добренько. Кудымкаров. Соедините. Спасибочко». И соединяют! А в других случаях он только с секретаршами говорит, ибо Кудымкаров считает, что многие дела быстрее и оперативнее решают не начальники, а секретарши. И он то и дело: «Наточка, но сочтите за труд…», «Гуленька, там у вас в папочке… За мной не пропадёт», «Маргарита Викентьевна, я лично к вам. Кто всё знает, кто все сюжет, как не вы?…»
У Штакетникова — другая теория, конечно, более глубокая, значительная.
— Очень часто, — говорит он, — одна фраза, сказанная в присутствии начальства, решает судьбу человека. Причём сам не знаешь, когда эта заветная, крылатая фраза у тебя вырвется, где, в какой обстановке, а Горчицын — он тогда рядовым инспектором работал — поднялся на одном банкете с фужером в руке и сказал: «Лично мне, товарищи, мой канцелярский стол роднее и ближе того стола, за которым мы дома обедаем с женой, ибо за тем столом я прописан формально, но паспорту, а сердце моё навечно прописано здесь! Так выпьем за нашу не сладкую, но и не кислую жизнь в УКСУСе. Да и что нам киснуть, когда дела идут с каждым днём лучше!»
Афоризм Горчицына произвёл впечатление на представителей главка, и Горчицын стал заместителем управляющего, а затем и управляющим.
Эх, когда же и у меня вырвется заветная крылатая фраза?!
Ну, извини, Василий. На этом пока ставлю точку. Письмо я пишу на работе. Меня вызывают к Древесному.
Жму руку.
Лёша
2 сентября
И. С. Между прочим, меня сделали редактором стенгазеты.
Добрый день, Василий!
Предыдущее письмо я окончил на том, что меня вызвал товарищ Древесный.
— Позвал, — говорит, — я вас, Сынулин, чтобы посоветоваться по некоторым кадровым вопросам. Возможно, у вас будут идеи. Дело в том, что наш завкадрами в отпуске, а три инспектора-референта из спецификации подали заявления об уходе: не удовлетворяет их заработная плата. То есть до сих пор удовлетворяла, но на днях приходили из финорганов и сказали, что нет таких должностей — инспекторов-референтов, а есть отдельно инспектора и отдельно референты. Нам это известно, но просто заплатить побольше захотелось: старые уксусовцы и так далее. Теперь, стало быть, по-прежнему получать зарплату они не могут. Что же придумать, а? Хотелось бы сохранить этих людей…
Я понял: это — моё боевое крещение. Вспомнил слова Штакетникова: «Когда надо проявить инициативу, тебе скажут».
И я проявил. Даже раньше, чем требовалось, ибо Аким учил: «Надо рапортовать всегда как можно быстрее. Даже если не всё самому ясно. На ходу прояснится. Но спешить следует, конечно, не во всех случаях. Только в тех, когда приказало начальство. А если снизу просят, и потянуть можно. И даже нужно. В педагогических целях. Чтобы видели и понимали, сколь много от тебя зависит, сколь много ты весишь, сколь ты необходим».
С инсиекторами-референтами я нашёл выход такой: финорганы контролируют станки, оклады и не интересуются рабочим временем. Это я и усёк, предложив сделать так, три инспектора-референта работают в отделе спецификации СУСа до обеда. После обеда они идут через дорогу и работают в горчицынском УКо. А три уковские после обеда приходят к нам, так как они проведены референтами отдела тарификации.
А можно, чтобы и не каждый день ходили: дело договорённости между руководством.
Товарищ Древесный сказал: «Вы, Сынулин, смышлёный». «Смышлёный» — это у него большая похвала.
Кстати, по кадровым вопросам тов. Древесный обращался ко мне уже неоднократно. Я, конечно, понимаю, почему он это делает: проверяет меня. Он мог бы и с Акимом беседовать.
— Слушайте, Сынулин, у нас в ведомости есть один тальман и два шипчандлера. Скажите, это фамилии или должности?
Я пообещал с шипчандлерами прояснить.
В другой раз:
— Вот тут машинистка Зайцева подала заявление об уходе по собственному желанию…
— А почему? Не сказала?
— Да что-то ей у нас здесь не нравится… Но без машинистки мы не можем. Опять весь СУС одним пальцем печатать будет. Этого допускать нельзя. Это, я бы сказал, ненормально. Правда, есть одна машинистка в отделе координации. Кудлатая. Но она печатает не то, что написано. У неё ассоциативное мышление. И я не могу понять, на чём базируются её ассоциации. Я пишу «со— творенье», сотворенье мира — понятно, а у неё «конфитюр». Абсолютно не похожие по написанию слова! И почерк у меня чёткий, можно сказать, каллиграфический.
Я машинально пробормотал:
— Сотворенье, варенье, конфитюр…
Тов. Древесный обрадовался:
— Вы, Сынулин, кажется, открыли закономерность её ассоциаций. Она напечатала мне пятьдесят страниц, и на каждой — конфитюр! А это будет читать учёный совет…
— Ах, ваша диссертация? — спросил я.
— Да, да.
— Тут нужна особая точность.
— Конечно, — сказал Древесный, — наука!
Взгляд у него потеплел, и я почувствовал, что могу спросить:
— А тема, если не секрет?
— Тема? «Экономия различных металлов в современном делопроизводстве в условиях максимальной загрузки управленческого аппарата». Но мы отвлеклись. Мне важно сейчас качественно перепечатать написанное. А я, вместо того чтобы подыскивать цитаты для дальнейших глав и работать над библиографией, разгадываю ребусы в собственной рукописи. Вы, Сынулин, понимаете, что мне нужно…
Я, конечно, понял, и вместо Зайцевой сейчас уже работает сестра Фисы, она машинистка.
А та, которая «конфитюр», — по-прежнему в отделе.
Вместе с этим письмом посылаю погашенные почтовые марки: старик Задарёнов просил. Передай ему, пожалуйста. У нас в СУСе тоже много филателистов. Толкутся в отделе корреспонденции, роются в. конвертах. Вчера так быстро расхватали почту, что заврегистрацией кричала:
— Стойте, черти! Куда вы всё тащите? Я ещё но успела входящие номера поставить.
С приветом!
Алексей
7 октября
П. С. Стеклов отколол сегодня очередной номер. Даже писать тебе об этом не хотелось: надоели его штучки. В кассе выдавали прогрессивку. Он подошёл к окошку и против начисленной ему суммы написал: «В доход государства». И расписался.
Его спросили:
— Как это понимать?
А он:
— Так и понимайте. Вроде бы по за что. Не вижу разницы между пашей работой раньше, до прогрессивки, и теперь…
Вот и вы, мол, так поступайте, как я. А кто ему дал право лезть в чужой карман? Неудобно стало сотрудникам от этой выходки. Даже очередь у кассы поредела, растаяла. А потом по одному подходили.
Здравствуй, Василий!
Вчера с Акимом закатились в «Пещеру». Я не хотел было идти туда поначалу.
— Разве, — говорю, — там можно посидеть, поговорить, когда камнями по дубовым столам бьют?
Но орехи в «Пещере» кончились, и поэтому было тихо. Оказывается, их подавали только во время декады но лучшему обслуживанию потребителей. А декада прошла. Отстучались.
Выпили мы с Акимом за наши успехи, за управляющего СУСом тов. Древесного.
Здесь, в «Пещере», подают не водку, не коньяк, а самогон какой-то. На этикетке написано: «Неандертальская горькая». Поначалу попробуешь — чёрт знает что. Иприт. Потом привыкаешь, даже приятно.
Кроме «Неандертальской горькой» можно заказать вино «Мезозой». Это, по-моему, портвейн «Три семёрки», перелитый в другие бутылки.
Аким сказал:
— Что в работе главное? Локоть товарища и спина начальника. За такой спиной, как у Древесного, — ха-ха! — можно жить.
Я тебе ни разу не описывал тов. Древесного? Он плотный, широкоплечий, широкоскулый. И переносица у него широкая. А нос крупный.
Откуда у него такая странная фамилия — Древесный, — не знаю. Но, говорят, в прошлом он увлекался резьбой по дереву. И предки его в этой области работали.
Древесный, утверждает Аким, — спина. Он и коллектив защитит, и за себя постоит. Из своей должности он выжимает для себя всё, что может, и приятелей-знакомых имеет немало.
Дружит он с людьми по соображениям деловым, практическим. И приятели записаны в его алфавитной книжке не по начальным буквам фамилий или имён, а по начальным буквам услуг, которые они могут оказать. Так сказать, что ты можешь? При чём состоишь?
Есть люди, которые состоят при мебели. Они могут устроить вне очереди спальный гарнитур. Есть люди, которые состоят при билетах на различные зрелища, при автомобильных запчастях и т. д. Я — тебе, ты — мне. Человек, который по службе ни при чём не состоит, интереса не представляет.
— У Древесного, — продолжал Штакетников, — на букву «эл», например, записан Гуляев. Почему? Лицензия на лося. Сам собственными глазами видел! А на «эс» — Аверкин. Почему? Случка собак. При собаках, значит, человек!
Вообще вчера вечером в «Пещере» Аким был в ударе. Или «Неандертальская» сделала своё дело.
Слушай, Сынуля, меня, ибо ты только начинаешь. У тебя нет даже амплуа, — говорил он. — А у каждого сусовца оно должно быть. И оно не имеет ничего общего с той должностью, которую человек занимает. Вот Кум — Кумачевский, к примеру. Он известен у нас не как экономист, а как мастак проводить собрания. На работе он вялый, полусонный, а за председательский столик сядет — сразу взбодряется. Постучит ключиком по графинчику: «Товарищи, начнём работу…» И пошёл, пошёл… Когда время надо заполнить, сам говорит; когда записавшихся много, знает, кого из них выбрать, кому дать слово. И страсти, если разгорятся, умеет пригасить. Ораторов примирить: «И ты, мол, прав, и ты тоже. прав. Вы говорите об одном и том же, но разными словами…»
Тут Штакетников насчёт призвания каждого сусопца абсолютно прав. Вот, например, Кудымкаров, который клещам, усталым голосом говорит, он садит в отделе кадров, но ого амплуа — билеты на футбол, и театр, кино, на самолёт и даже на теплоход но Волге. И ещё он умеет рассовывать сусовских детей по чужим пионерлагерям. Народят работники СУСа детей, а он подкидывает их в другие организации.
Координатор Чебуреков — тот незаменимый организатор товарищеских обедов и ужинов, а также пикников, которые называются «массовкам и за город».
Что же касается нашего антоновского Вестового, то он не плановик, а прежде всего спец но части встреч и проводов на аэродроме. Пробьётся через толпу с букетиком прямо к трапу. Лётное поле, если надо, перебежит. Других не пустят, а его — пожалуйста. Один раз чуть под самолёт не попал… Чемоданчик у прилетевшего в руки возьмёт, к машине проводит. Если багаж есть, мигом получит. И идёт только в те двери, где написано «Посторонним вход запрещён».
По пути с аэродрома в гостиницу лёгкую беседу ведёт, город показывает, с памятниками разными знакомит. Он курсы гидов окончил без отрыва от производства. Если требуется время потянуть, чтобы в СУСе лучше подготовились к приёму гостя, Вестовой выберет маршрут подлиннее, кругаля даст.
За последние годы Вестового три раза повышали: его многие начальники знают, которые летают. «А-а, говорят, есть в СУСе очень толковый молодой человек — мальчик такой косенький в сером плаще!» Вот тебе и мальчик!
А какое моё амплуа, я ещё не знаю.
Хорошо мы посидели в «Пещере», но поговорить псе же пришлось мало: началась музыка, концерт.
Вышла певица в мини-шкурах. Под леопарда. Сама большая, а голос слабенький. Микрофон изо рта не выпускает, так и жуёт его. Честно говоря, наша антоновская Зинка, дочка хромого Игната, — куда голосистее. А эту еле слышно. К тому же оркестр её заглушает — четверо здоровяков в набедренных повязках и в накидках тоже под леопарда. Наяривают на рожках и бьют в барабаны — в тамтамы, обтянутые шкурами.
Время от времени оркестранты кричат: «Ан!»
Я сидел и не знал, куда деваться. А Штакетников сказал:
— Другим здесь нравится. Всё-таки, что ни говори, а тянет человека к дикой природе — к шашлыку. Хочется ему иногда уйти от автомашин, от транзисторов, от магнитофонов, от суеты всякой.
Посидели мы ещё немного, посмотрели, как один пещерный житель дымящимися головешками жонглировал, и я в гостиницу вернулся. А там опять за стол попал: к соседу по номеру девочки знакомые пришли, студентки Майя и Рая. Шустрые девчата.
Мне бокал шампанского налили.
— Выпейте, — говорят, — за нас, бедных студентов: сессию закончили.
Смотрю на них — одеты дорого.
— Это что, — спрашиваю, — у вас поговорка такая: «бедный студент»? Не похожи вы на бедных. Родители, видно, стараются…
Хохочут.
— Да мы и сами стараемся. Профессию имеем.
— Какая же у вас профессия?
— Свободная. Угадайте.
Я сколько ни думал, никогда не угадал бы: не подозревал о существовании такой профессии.
Оказывается, эти девчата помогают тем, кто диссертации пишет. Сидят в читальне и подбирают цитаты. На любые темы. И библиографию. То есть списки книг. Тоже на любые темы.
Не поверил.
Тогда одна из них, Майя, расстегнула портфельчик и показала мне пачку бумаг.
— Вот видите, библиография на тему «Дед и баба и их роль в современном обществе».
— Это диссертация у кого-то такая? «Жили-были дед да баба…»
— Совершенно верно. Список книг занимает тридцать страниц. Девятьсот названий на разных языках… Всё это соискатель приложит к диссертации. Как источники, которыми он пользовался.
— А на самом деле не пользовался?
— Куда ему! А дальше сорок страниц цитат. Высказывания литераторов, общественных деятелей, учёных… Цитаты отечественные, а также переводные. Мои — с английского и немецкого, Раины — с французского и итальянского. Представляете, как интеллигентно будет выглядеть диссертант?
Спрашиваю:
— А на тому экономии вы могли бы?
— Уж пятерым подбирали. Ходовая тема. А вообще мы на самые разные темы подбирали. Наловчились. Все энциклопедии облазили, справочники перерыли, картотеки. Руку набили, словом. Самое важное — знать, что где лежит.
— А сколько вы берёте? Тариф какой-то есть?
— Цитаты идут по десятке за страницу, библиография — по пятнадцать рублей… Но люди но скупятся. Особенно которые об экономии пишут. И если они в цейтноте. Многие ведь очень заняты.
Я у девчат телефончик попросил. Они сразу заинтересовались:
— А вы тоже диссертацию пишете? Кандидатскую? Докторскую? Ну, давайте выпьем, чтобы вы стали членом-корреспондентом!
Вот вроде и всё. Пока, Вася. Спасибо за то, что так внимательно читаешь мои письма и ждёшь их с нетерпением. Но ты мало сообщаешь о себе. Как там в «Пенькотресте»? Что нового?
С наилучшими пожеланиями
А. Сынулин
12 ноября
Здравствуй, Василий!
Можешь поздравить меня: получил квартиру, так что гостиницу оставил.
Квартира однокомнатная, по просторная. Мусоропровод на лестнице.
Я хотел отложить новоселье до приезда Фисы, но сусовцы сказали: здесь заведено отмечать новоселье немедленно и, если нет мебели, даже сидя на полу. Так и было.
Пришли наши антоновцы Вестовой, Кудымкаров, Чебуреков. Пришли Кум-Кумачевский, Зурахович и Штакетников.
Чебуреков закуску хорошую приволок. А потом из ресторана, что напротив моего дома, повар такие шашлыки принёс! Это тоже Чебуреков устроил: у него все повара в друзьях ходят. И метрдотели с ним только за ручку!
Потом поднялся Зурахович и сказал:
— Тумыуроллаэротошетлэр…
Все захохотали. Аким объявил:
— Я переведу на русский. Зурахович желает новосёлу, чтобы жил богато и почаще получал деньги в бухгалтерии. А чтобы было счастье в этом доме, он дарит хозяину коробочку, которую держит в руках…
Зурахович протянул мне картонную коробочку, я, не подозревая подвоха, открыл её и отпрянул: из коробки в разные стороны рванулись чёрные тараканы.
Зурахович назвал это хохмочкой.
Многих тараканов мы тут же подавили, а другие уползли, и, ты представляешь себе, до сих нор не могу вывести.
Но самое неприятное не в этом. На новоселье я пригласил Древесного и Горчицына. Не пришёл ни тот, ни другой.
Аким потом отчитал меня:
— Балда ты, Сынуля! Не посоветовался со мной, кого звать. Без Горчицына можно было обойтись. Тогда бы Древесный пришёл. Они же терпеть не могут друг друга! Неужели ты об этом не знал? Ты чей человек — первого или второго? Тебя Горчицын пригласил, ты его земляк. Я понимаю. Но работаешь ты у Древесного, и с этим тебе надо считаться. Чей ты человек, Сынулин? Кому предан? Кто о тебе будет заботиться дальше? За чьей спиной станешь жить?
Господи, чей я? Не ждал такого вопроса.
Но и это не всё. Неприятность не приходит одна.
Я написал Анфисе, что получил квартиру, и сообщил адрес, чтобы дала телеграмму для встречи на вокзале.
А она без телеграммы приехала. Не предупредив.
А у меня — надо же быть такому совпадению! — Раечка в комнате на диване сидела. Это вечером происходило, потому что днём Раечка не могла прийти в СУС, чтобы отдать мне цитаты и библиографию. У неё занятия в институте были.
Но разве Анфиса это поймёт? Ты же знаешь её ревнивый характер.
— Ах, вот как ты без меня живёшь! Ах, может быть, я тут уже лишняя!
Я говорю:
— Цитаты…
А она меня но щеке:
— Я тебе покажу цитаты!
Я говорю:
— Ты дослушай, это Раечка, которая принесла цитаты для товарища Древесного. И библиографию!
А она своё:
— Я тебе покажу библиографию!
Я говорю:
— Товарищ Древесный пишет диссертацию…
Но разве её успокоишь?!
— Ах, теперь это уже называется диссертацией? Распустился тут без меня.
Я говорю:
— Не распускался. Только два раза в «Пещере» был.
А она совсем разозлилась:
— Не знаю, но каким пещерам ты ползаешь. Только меня не ждёшь. А сидишь с чужой девицей. Ты чей муж — мой или её?
Чей я человек? Чей я муж? Кошмар какой-то!
Раечка, слава богу, вовремя убежала и не слышала всего до конца. Но вела себя Анфиса недостойно. Не так, как должна вести себя жена работника СУСа.
А на следующий день Раечка позвонила мне на работу, зашла в СУС, чтобы заполнить счёт на ту работу, которую они с Майечкой проделали. И представь себе, всего на несколько секунд разминулась с Анфисой. А то ещё раз была бы сцена у фонтана.
Пошёл, я к главбуху с Раечкиным счётом, положил ему на стол вместе со вторым экземпляром цитат и библиографии.
— Вот, — говорю, — товарищ из института иностранных языков провела важную работу, которую следует оплатить по статьям «реферирование», «переводы» и «составление досье».
Главбух, конечно, не подписывает и ворчит:
— Штотуттете… шце… пятьрсходынересходы… пще…
И я подумал: была не была — применю «язык»
Зураховича и стал тоже бормотать:
— Бурллэртэшквултэлкам…
— Каштпростмай… шце…
— Вэллтурсартлэмуэр…
— Вот возьмите и передайте в кассу.
Надо было видеть, как обрадовался тов. Древесный, как посветлело его лицо, его глаза, когда я совершенно неожиданно преподнёс ему букет цитат! «Букет» — это он так выразился.
— Спасибо, Сынулин! Смышлёный вы, Сынулин! Придумать такой букет! Это же значительная помощь делу науки… я вот заглянул и вижу: тут есть такие, понимаете ли, перлы! Сколько бы я должен был потратить времени, чтобы извлечь из литературы эти ценные мысли! А времени у меня, сами знаете, в обрез.
Я сказал, что если в будущем мысли опять понадобятся, то ещё достану.
А бухгалтер жадничал, кстати, зря. По привычке, для формы. Потом сам ко мне подошёл и сказал, нет ли, мол, у меня ещё каких-либо предложений по затратам. Год кончается, а такие статьи расходов, как «повышение профессионального уровня» и «обмен опытом», почти не использованы, не тронуты. И если ничего не предпринять, то на будущее эти статьи урежут…
Я ему:
— Давайте пригласим к себе представителей из других УКСУСов. Или к ним поедем.
А он отвечает:
— Да некуда ехать-то вроде. Посылали мы уже письма по некоторым адресам — назад вернулись… Реорганизации везде идут.
Он мрачный у нас человек, главный бухгалтер. И пессимист.
Своей неуместной шуткой мне только настроение испортил. Спад я плохо. Снилась мне ерунда: будто стою я перед вывеской. На ней написано: «УКСУС». И вдруг буквы сами поплыли в разные стороны и каждая стала самостоятельной вывеской: «У», «К» и т. д. УКСУС распался на пять управлений. Тебе мультипликационные сны когда-нибудь снились?
Жму руку.
А. Сынулин
8 декабря
Добрый день, Василий!
С наступившим тебя Новым годом! Желаю всяческих успехов!
Мои дела идут неплохо. Недавно назначен старшим инспектором отдела корреспонденции.
— Будешь, — сказал Древесный, — заведовать в СУСе, так сказать, литературной частью.
Для начала дал мне свой доклад, чтобы я прочитал, поправил и в трудных словах расставил ударения. Иначе тов. Древесный может эти слова прочитать но так, как надо. Чёртова работа — два дня расставлять ударения!
А вообще «литературная часть» — дело не такое простое, как может показаться. Для того чтобы вести переписку на уровне, надо знать, как её вести.
Если, например, против СУСа выступила газета и мы пишем в редакцию опровержение, кто должен это опровержение подписать? Управляющий? Ни в коем случае! Подписать должен зам.
А вдруг дело с опровержением не пройдёт? Тогда сам управляющий подпишет письмо с признанием критики. Так, мол, и так: мой заместитель был введён в заблуждение. Для управляющего должна быть оставлена свобода манёвра.
А принять критику в свой адрес тоже надо знать как…
Для того чтобы лучше освоить порученное мне дело, взял из архива папки приказов и переписки. Стал читать. И понимаешь, вижу: надо, очень глубоко вникнуть в каждую строчку, чтобы уловить смысл, вложенный в текст Это не «Маша ела кашу», а деловые бумаги.
«…являются нежелательными отклонения от норм поведения, когда отдельные сотрудники допускают терпимость к проявлениям либерального отношения к нарушениям непосредственных функций, порученных исполнителям, в деле своевременного обеспечения снабжения предприятий дефицитными упаковочными материалами, необходимыми для реализации запланированной на текущий год производственной продукции…»
Этот документ составлял совсем неглупый человек. Но по каким-то обстоятельствам ему надо было затуманить, приглушить смысл. Возможно, что провинившийся — его приятель или товарищ. И вот начальник ему говорит: «Подготовьте проект приказа…» Что делать? И проект писать надо, и товарищей не задеть.
А иногда автор письма, например, преднамеренно избегает категоричности, ясности суждений, не желая вступать в спор со своим корреспондентом и тем самым сохраняя за собой право на уточнения в дальнейшем.
Прочитал также кучу телеграмм: «Связи невыполнением вашего обязательства сообщаем…», «подтверждая получение вашей телеграммы относительно невыполнения нами обязательств извещаем…», «подтверждаем получение вашего подтверждения получения вами письма относительно невыполнения нами обязательства ставим вопрос…», подтверждая получение вашего подтверждения получения нашего подтверждения получения вашего подтверждения получения нашего подтверждения получения вашего подтверждения…»
Читал я эти телеграммы и думал: значит, прямо отказать просителю нельзя было, а проситель не понимал, что ему отказывают и что ничего у него не получится.
Да, нрав был Штакет, когда говорил мне: «Тут и дипломатии научишься».
Кстати, он стал со мной менее откровенным. Видимо, опасается моей конкуренции.
Вчера было общее собрание СУСа. Вёл его, как обычно, Кум-Кумаче вский. Меня выбрали в президиум. Я раньше в президиуме никогда не сидел. Знаешь, приятно. Все на тебя смотрят. А ты только ноги всё поджимаешь, стесняешься: башмаки не почистил.
После собрания члены президиума захотели сфотографироваться с тов. Древесным для стенгазеты и для альбома истории учреждения. Толклись вокруг Древесного, чтобы в кадр попасть, шеи вытягивали. А меня, между прочим, он сам позвал:
— Садись со мной рядом, Сынулин.
И улыбался. Улыбка у него многозначительная.
Диссертацию тов. Древесный уже закончил и скоро будет защищать. Как только это состоится, поставим вопрос об ИИСУСе.
У нас уже шутят:
— Где ты работаешь?
— Господи, в ИИСУСе.
Но тов. Древесный очень устал, и поэтому, пока ремонтируется его дача, он взял путёвку в находящийся километрах в двадцати санаторий. Он одновременно и на работе и в санатории, отдыхает и работает, ч Я ездил к нему бумаги подписывать. Сначала меня туда сторож не пускал. Я объяснил, что приехал с чрезвычайным поручением но особо важному делу, и меня пропустили.
Тов. Древесный сказал мне:
— Надо уметь, отдыхая, работать и, работая, отдыхать.
Работать, чёрт возьми, просто некогда! А тут ещё кинофестиваль. Все штурмуют комнату Кудымкарова, идёт бой за билеты.
Днём в СУСе тишина: все в кино.
А Фиска моя с ума сошла: по четыре фильма в день смотрит. Сегодня и я один фильм видел. В нём всего два героя — он и она. Он был бедный, она его не любила, он стал богатым и полюбил другую, а она страдала. А он с той, другой, в конце сняты нагишом.
У нас в Антоновке такого ещё не видели.
Ну, бывай!
Ал. Сынулин
7 января
П. С. Я писал тебе, что мне поручили выпускать стенгазету. Сделал я два праздничных номера — ноябрьский и новогодний. В каждом — передовая, картинки из журналов вырезанные. Ну, сам понимаешь, праздничные номера выпускать нетрудно. А сейчас готовим обычный, и у меня уже произошло серьёзное столкновение со Стекловым — из-за его карикатур. Опять предлагает «Моментальные зарисовки из жизни одного учреждения».
Здравствуй, Василий!
В связи с некоторыми любопытными событиями собирался написать тебе раньше, да всё было некогда: кинофестиваль продолжался.
На этом киносеансе мы с Фисой — так случайно получилось — сидели рядом с женой Горчицына — Степанидой Васильевной. Его самого не было. Он вроде на другой фильм в это время пошёл.
Перед началом сеанса Фиса говорила со Степанидой о делах, о жизни, о друзьях. Коротко. Между прочим.
Степанида сказала:
— Хорошо живём. Да и не с чего плохому-то быть. Мой ни в поведении, ни в выборе друзей никогда не ошибался.
И это она сказала громко, даже немного повернувшись в сторону жены тов. Древесного Цедры Фёдоровны, которая сидела тоже по соседству.
«Мой никогда не ошибался…» Что бы это могло означать?
А в СУС неожиданно нагрянул ревизор. Ну, разумеется, тов. Древесный дал указание Чебурекову угощать его в ресторанах, поручил Кудымкарову позаботиться о билетах. А Вестовой должен был все эти действия координировать и сделать так, чтобы у ревизора не оставалось свобедного времени для работы. Вестовой — будь здоров! — дипломат. Я сам слышал, как он заинтересовывал ревизора:
— А вы живопись любите? Сейчас в нашем городе находится леонардовская мадонна. Может быть, желаете поехать посмотреть? Завтра её уже увезут…
— Мадонна? — переспросил ревизор. — А Венеры в вашем местном музее есть? Я очень люблю Венер.
— Есть Венера! — обрадовался Вестовой.
— А скажите, Вестовой, — продолжал ревизор, — чем мадонны отличаются от Венер?
Вестовой подумал и ответил:
— Мадонны, они всегда одетые, а Венеры голые…
Нашёлся, а? Ревизор долго смеялся и даже сказал Вестовому:
— Далеко вы пойдёте.
А у Вестового — новое предложение:
— И ещё. Тут, километрах в пятнадцати от города, живёт один старикан, и у него денег — куры но клюют. Нумизмат он. Не хотите ли посмотреть, какие деньги ходили при Пипине Коротком? Эго быстро. Туда-сюда. Машина у подъезда. Тем более времени у вас не так много. В два часа вы поедете с товарищем Чебурековым обедать в «Пещеру».
А Древесный, узнав, что ревизор мечтает вступить в садовый кооператив, попытался поспособствовать ему со своей стороны.
Садовый кооператив? Есть у меня один Садовый Кооператор… Он пойдёт навстречу. Как же его фамилия? В армии ещё вместе служили. Кудрявый он такой, Садовый Кооператор. Надо посмотреть в телефонной книжке на «эс».
И вдруг оказалось, что телефонная книжка тов. Древесного… пропала. Он — в стол, он — под стол. Нет книжки.
Искали её и коллективно. Сотрудники СУСа вышли во двор и перебрали руками всю макулатуру. Кое-какие важные документы, случайно попавшие в мусор, нашли. Кстати, из-за их пропажи мы уже неприятности имели… Жаловались на нас. А телефонная книжка тов. Древесного так и не обнаружилась.
Очень он горевал. Несколько раз повторял:
— Без этой книжки я как без рук. Потеряв её, я потерял друзей.
И куда она действительно подевалась? Или кто со злым умыслом? Не думаю.
Штакет же тем временем нанимался порученным ему серьёзным делом: тон. Древесный предложил ему разработать обоснования необходимости ИИСУСа, Аким при думал сделать это с помощью электронной машины. Гак, мол, убедительней. Говорил мне про какие то алгоритмы, рассказывал, что в некоторых странах электронные машины решают, кому, например, дать квартиру и другие вопросы.
Аким заключил договор с институтом, где есть электронная машина. Там проведут всю необходимую работу. Наше управление снабдит институт теми данными, которые требуются для машины. Вот это эксперимент! Такого ещё не было.
С приветом
Ал. Сынулин
28 февраля
П. С. Сегодня поднимался в лифте вместе с тов. Древесным. На всякий случай спросил у него, правда ли, мы скоро станом институтом? Он, как всегда, улыбнулся своей многозначительной улыбкой. Сказал: «Будем, Сынули и, расти. И вы, Сынулин, будете расти. Своё амплуа вы, кажется, для себя ужо определили. У вас это хорошо получается — перлы и адаманты».
Дорогой Васенька!
Даже но знаю, с, чего и начать. Налетели на нас разные события, как ветер в поле.
Уже больше недели прошло, а многие до сих пор к себя прийти не могут.
Ну, прежде всего — защита диссертации Древесным.
Диссертация выглядела очень солидно. Сделали лидериновый переплёт с золотым тиснением. И реферат был напечатан. И ударения я в докладе проставил, чтобы соискатель не ошибся в произношении некоторых слов.
Чебуреков заранее оккупировал всю «Пещеру» под банкет. Те работники СУСа, которых Древесный пригласил на защиту, принарядились. У кого медали и значки какие были, медали и значки повесили.
Происходило всё это в круглом зало политехнического института.
Не буду описывать всю процедуру защиты диссертации, хотя она очень интересна.
Председатель учёного совета объявляет, на что претендует соискатель. В данном случае, на звание кандидата экономических наук. Называет тему. В данном случае, как я уже сообщал тебе: «Экономия различных металлов в современном делопроизводстве в условиях максимальной загрузки управленческого аппарата.
Секретарь учёного совета оглашает анкетные данные соискателя и производственную характеристику.
Потом:
— Есть вопросы к учёному секретарю?
— Есть вопросы к защищающемуся?
Соискатель делает доклад. Потом опять:
— Есть вопросы?
Выступают оппоненты. Одни — как адвокаты, другие — как прокуроры.
Поначалу шло хорошо. Древесный говорил уверенно:
— Сейчас, когда наш народ вдохновенно выполняет планы великих свершений, когда повсеместно наблюдается творческий подъём и неиссякаемый энтузиазм непосредственных творцов истории — рабочих, колхозников, инженерно-технических работников и служащих, — когда имеет место неуклонное повышение интенсификации общественного производства, естественно, закономерно и бесспорно возрастает роль делопроизводства. Но делопроизводство, как и всякое производство, следует вести, как показывает практика и как требует того наша передовая теория, рационально, по-хозяйски. Я имею в виду фактор экономии материальных ресурсов…
Древесный резко осудил бюрократов далёкого прошлого за то, что бумажка, а на более ранней стадии — папирус заслонили от них живого человека. Потом он перешёл к скрепкам, кнопкам, иголкам, дыроколам. Рассказывая о них, он часто обращался к плакатам, схемам, диаграммам, таблицам, графикам (они у нас в СУСе вычерчивались). «Расход скрепок на тысячу документов по десятилетиям: 1910 г 1920 г… 1930 г. и т. д.»,
«Производительность дырокола прежде и теперь».
Поначалу всё выглядело вроде и нормально. А далее доброе слово о диссертации должен был сказать научный руководитель: он по служебной линии некоторым образом от СУСа зависит. И первый оппонент обещал поддержать: к нему долго Древесный траншею рыл. И второй оппонент не грозился «забодать» работу Древесного: где-то через кого-то они были знакомы. Предусмотрел Древесный вопросы-ответы и всевозможные экспромты. Но вышло не так, как ожидалось.
Едва он закончил доклад, неизвестный бородач спросил:
— И это всё, что вы могли сказать?
Древесный же ему вопросом на вопрос:
— А что?
Ну, тут смех раздался.
— Долго ли вы работали над материалом, с которым вы нас ознакомили?
— Всю свою сознательную жизнь, — ответил Древесный. — Это плод работы за длительный период.
— Когда же можно ожидать следующих плодов? И если можно, уточните, куда вы идёте…
— Как куда? Вперёд. Как все.
Не помню уже по порядку, что дальше было. Но кто— то сказал: «иллюстрация». Кто-то сказал «мистификация». Кто-то сказал: «компиляция». Кто-то сказал: «спекуляция». Кто-то сказал: «профанация». А кто-то взял под сомнение саму научную эрудицию Древесного.
Я так думаю: нельзя было ему с вышки научной терминологии плюхаться в бытовой разговор. А с другой стороны, что ему было делать? Кто ему в сложных словах на ходу ударения расставлять будет?
Выступали больше «прокуроры» — с вопросами, а «адвокаты» — научный руководитель и оба оппонента — что-то вякали, но, как видно, малоубедительно.
Когда объявили результаты голосования, зал ахнул, а Цедре стало дурно, один — «за» и четырнадцать «против».
Не вышло из Древесного кандидата наук. Не сумел он воспользоваться моими мыслями. А какие роскошные были цитаты! Букет! А во что он превратился? В веник!
Несмотря на отрицательные высказывания при обсуждении диссертации, Древесный не терял надежды на положительный для него исход голосования, почему-то верил в него. А узнав об итоге, растерянно бормотал:
— Это что же, а? Что же это, а, товарищи?
Потом он объяснил причину своей неудачи тем, что потерял телефонную книжечку и не мог позвонить кому надо, пригласить на защиту. Сусовцы — даже при трудовых медалях — это не опора. Так или иначе защита провалилась. Встал вопрос: а что делать с банкетом? Столы— то уже накрыты. И задаток внесён.
Надо сказать, здесь Древесный нашёлся. Он сделал вид, что ничего особенного не случилось, и пригласил всех присутствовавших на защите в «Пещеру». В первую очередь — членов учёного совета.
Из учёных на банкет пошли трое: научный руководитель и оба оппонента. При одном голосе «за».
Коньяка не было. Водки тоже. Подавали, как обычно в «Пещере», «Неандертальскую горькую» и вино «Мезозой».
Закуску подали хорошую. Икра была, рыба разная. Чебуреков постарался. И грецкие орехи были в плетеночках. А горячее Древесный отменил. И так, мол, хватит. После закусок все налегли на орехи и стали лупить по столам.
А громче всех сам Древесный.
Словом, похороны диссертации сопровождались артиллерийским салютом.
Впрочем, Древесный планировал вовсе не поминки.
Через некоторое время после начала банкета в зале должен был появиться Штакет и объявить, что электронная машина выдала решение о необходимости преобразования СУСа в ИИСУС. Объективное решение, по поводу которого определённо стоит выпить! И Древесный мог бы сказать, что, мол, не зря в кресле управляющего сижу. И пусть будет стыдно учёному совету. На моей стороне электроника…
Нет, определённо стоило выпить, тем более своих денег Древесный в это дело почти нe вложил!
Штакет в зале появился. Но позже, чем ожидал Древесный. И печальный, бледный. Он и так белый, а тут его словно ещё дополнительно припудрили.
Штакет шепчет что то на ухо Древесному, и тот тоже на глазах белилами покрывается. А потом как а-а-хнет изо всей силы булыжником по столу! Да так, что сидевший рядом и исполнявший роль тамады Кум Кумачевский контуженным оказался. Уже который день ничего не слышит. Что ему ни говорят, а он: «Чего? Кого?»
А по-моему, придуривается: ждёт, какая погода установится, какие изменения будут… Самоотключился. Ведь после того, как Древесный булыжником по столу грохнул,
Кум-Кумачевский только пальцем в ухе поковырял и пошутил, что оглох. Со мной-то он разговаривал! А официально глухим объявил себя позже. Коллеги советовали ему обратиться в поликлинику и взять больничный лист. Он отказался. Ему надо быть в СУСе, слушать, о чём говорят вокруг. А что он узнает нового, сидя дома?
А вышло вот что: электронная машина решила совсем не так, как ожидалось. Она отбила на перфокарте: СУС надо фактически ликвидировать, оставить в нём всего несколько человек. И это несмотря на то, что данные для машины Штакет подбирал и составлял в расчёте именно на положительное решение… Все цифры — в плоскости достижений.
Балда ты, Аким, со своей электронной машиной!
Говорил мне: но высовывайся. А сам высунулся. В электронику полез.
Потом дело с институтом хотели замять. Не вышло. Кибернетики на сделку не согласились.
Но всё это было потом. А тогда, в ресторане, пока официантка собирала осколки бутылок и вытирала пол, Древесный усадил рядом с собой Штакетникова, и стали они пить «Мезозой» стаканами. И намезозоились так, что покраснели, как раки. Первый раз я видел Штакета в цвете.
На следующий день после банкета мне позвонил и пригласил к себе домой — кто?! — Горчицын.
— Расскажи, — говорит, — Сынулин, что у вас там за оперетта происходит…
Ну, я рассказал про диссертацию, про банкет, про электронную машину. Он слушал внимательно и смотрел на меня пристальным своим взглядом. Не двигался. Только усами шевелил.
Но, судя по тому, как он задавал вопросы, я понял: Горчицыну всё в точности-доскональности известно.
Известно ему даже, как ревизора принимали. II как тот у нумизмата был. Но считал ревизор не те деньги, которые ходили при Пипине Коротком, а сегодняшние.
И пришлось главбуху бормотать в оправдание:
— Ткплчло… пще…
И детали такие всплыли в разговоре, какие Горчицын мог знать только от самого ревизора… А впрочем, почему обязательно от ревизора? От Вестового, от Чебурекона, от Кудымкарона. Кто большую часть времени с ревизором был? Кто отвлекал ревизора? А может быть, отвлекал только для вида, а на самом деле помогал ему?
Тогда я рассказал Горчицыну о том, как Древесный потерял телефонную книжку, как старался он вспомнить имя своего давнего приятеля, «молочного брата», который был записан на «С» — случка собак.
Горчицын долго смеялся и всё просил меня:
— Расскажи, расскажи в лицах, как он книжку потерял… Случка собак, говоришь?
Что будет дальше — увидим.
Ну, привет!
Ал. Сынулин
19 марта
Василий!
А Слоник сгорел. Это такая кличка у Древесного была — за широкую переносицу и большой висячий нос хоботком.
Аким говорил раньше: «Мы за спиной Древесного…» А если разобраться, какая это была спина? За ней другой спины не было… Кто был записан в телефонной книжке Древесного? Комиссионщики? Организаторы собачьих случек? Мелко, очень мелко!
Словом, вызвало Древесного начальство и сказало:
— Пишите заявление об уходе. Сдавайте дела. Некрасиво у вас с диссертацией вышло. И потом этот эксперимент с электронной машиной…
Несколько дней вопрос о СУСе висел в воздухе. Все забились по своим углам. Притихли. Ждали.
Потом пошли слухи: СУС опять сливается с УКом. Снова будет УКСУС. И, как прежде, его возглавит Горчицын.
Здесь вспомнилась мне фраза жены Горчицына: «Мой никогда не ошибался ни в поведении, ни в выборе друзей».
А друзья у него влиятельные. У Горчицына — поддержка. Вот эта спина!
Вскоре и сам Горчицын приехал. Зашёл в пустой кабинет управляющего — это при мне было, потянул носом воздух, брезгливо поморщился и сказал:
— Сынулин, раскройте окна. Фу, эта «Ява» въелась во все стены и в мебель!.. А курить, между прочим, хочется. Но сигареты свои я забыл. У вас есть какие-нибудь?
У меня в кармане, кстати, оказалась пачка сигарет «Друг».
Потом Горчицын собрал руководителей отделов и объявил:
— В настоящей обстановке целесообразно УК и СУС объединить. Это не значит, что разделение их было ошибкой. Тогда оно было своевременным. Теперь своевременно другое… По называться учреждение будет иначе. Раньше был УКСУС, теперь СУРОП — снабженческое управление рационального обеспечения предприятий. Исходить из названия — рациональное… Поняли?
О штакетниковском эксперименте Горчицын заметил:
— Электроника — вещь хорошая. Об этом известно давно. Но надо уметь с ней обращаться.
Спросил:
— Может, кто желает высказаться? Вот вы, Сынулин!..
Я не готовился к выступлению и сказал коротко, но удачно, прямо, что называется, иод аплодисменты:
— В наш век, в век высокой автоматизации, электроники и кибернетики, в век торжества человеческого гения, всё решает не машина, а человек. Начальник.
Ты бы посмотрел, как был доволен тов. Горчицын моими словами! А Кум-Кумачевский даже в ладоши захлопал: слух у него прорезался.
Так вот, сама собою вырвалась у меня яркая фраза! Наверно, та самая — крылатая! — которую я долго ждал. После меня говорили другие. Они осуждали ошибки Древесного, но самое главное всё же сказал, наверно, я. Потому что сегодня меня вызвал к себе тов. Горчицын и отметил, что. не ошибся, вытащив меня из Антоновки, назвал человеком перспективным, с будущим, и предложил стать заведующим отделом интенсификации — отвечать за научную организацию труда в СУРОПе.
Я, конечно, сказал, что заведующим стать не мечтал, что всё это для меня неожиданно, что лучше бы оставили меня на рядовой работе, где я, очевидно, более полезен. Но тов. Горчицын убеждённо возразил:
— Вы должны быть заведующим… Я вас вижу заведующим.
Тов. Горчицын посоветовал особое внимание обратить на выпуск памяток, инструкций, наставлений и другой литературы, для чего порыться в библиотеке, позаимствовать опыт других организаций и учреждений. Посмотреть, где какие плакатики выпускают или таблички. Увидел в магазине то ли в парикмахерской табличку «Наш коллектив включился в движение за честность, порядочность и здоровые взаимоотношения на производстве и в быту!».
— Неплохо бы, — говорит, — и нам такую табличку!
Вообще тов. Горчицын придаёт большое значение оформлению стен и фасада. Помню, ещё тогда, когда я только первое время в УКСУСе работал, то встретил утром тов. Горчицына. Он стоял на другой стороне улицы и разглядывал с расстояния вверенное ему учреждение. Спросил меня:
— Нравится вам, Сынулин, фасад УКСУСа? По-моему, он покрашен неровно. И вывеска маловата. Вот отсюда я уже ничего не разбираю. В учреждениях — внутри — всякое бывает, но фасад остаётся фасадом. Он должен говорить о солидности и благополучии.
И ещё любит тов. Горчицын, чтобы полы блестели. На днях он высказал идею — все полы в коридорах и кабинетах лаком покрыть. Чтобы воздух чище был и настроение у сотрудников поторжественнее. Попраздничнее.
Передал я это указание завхозу, а тот отвечает: «Про лак уже знаю, но лак учреждениям не отпускают».
— А кому отпускают? — спрашиваю.
— Яслям, например, детским садам.
И тут я рассмеялся.
— Чудак вы, а ещё завхоз! Разве выхода нет? Давайте возьмём шефство над ближайшими яслями! Купим для яслей, скажем, сорок банок лака. Двадцать себе возьмём, двадцать яслям отдадим, а распишутся они за сорок. Кто учтёт? Лак, он ведь высыхает, улетучивается.
Учить людей надо.
А Штакетникову тов. Горчицын предложил такое место, что тот немедленно написал заявление об уходе и, когда нёс его подписывать, сказал невзначай:
— Мне тут делать нечего. Здесь всё вернулось на круги своя. И ничего интересного.
Никакой полезной работы, моей в частности, он не заметил и замечать не хочет.
Заявления подали и некоторые другие люди Древесного. Небось жалеют, что хвастались и себя успокаивали: «Древесный — спина!»
Ну, что будет новое, напишу ещё.
25 марта
Ал. Сынулин
P. S. Между прочим, ушёл в так называемый академический отпуск Стеклов. Когда он явился к Горчицыну, тот думал, что в руках у Стоклова заявление об увольнении по собственному желанию. Ан — нет.
Горчицын пригласил юрисконсульта: «Ну, как? Дадите на это дело своё юридическое добро?» А тот отвечает: «Как не дать? Положено. Стеклов заканчивает вечернюю аспирантуру».
А мне лучше, чтобы он ушёл, потому что на днях опять спрашивал: «Может, всё-таки дадим в стенгазете рисуночки?»
Василий!
Я писал уже тебе, что сказал Штакетников, подавая заявление об уходе: «Здесь всё вернулось на круги своя. И ничего интересного» (как будто он что-то интересное специально ищет!).
Горчицын Акима знал, насквозь видел и правильно делал, что держал на расстоянии. А вот он то Горчицына знал плохо.
И я теперь, глядя на Степана Семёновича, удивляюсь только! Внешне его спокойствие обманчиво: мысли, заботы, видимо, покою ему не дают.
На каждой «пятиминутке» твердит: «Мы должны стать вполне современным учреждением. У пас должна быть хорошая вывеска не только на фасаде. Авторитет должен быть! Репутация! Марка!»
Сейчас в СУРОПе всех, кроме начальства, заставляют заниматься английским языком. И платить за это обучение не надо — платит управление.
Но курсы английского языка — мелочь по сравнению с «Пальмой».
«Пальма» — общественная фирма. Она заключает хозяйственные договоры с предприятиями, берёт подряды на выполнение различных работ — технологических, сметных, проектных. У нас в СУРОПе много технологов, проектировщиков, экономистов-плановиков. А если когда своих недостаёт, «Пальма» привлекает со стороны.
О «Пальме», как об интересном общественном начинании, способствующем техническому прогрессу, уже несколько передач по радио было. Тех, кто ведёт её дела, назвали «группой энтузиастов», «неустанными искателями неизведанных путей в будущее».
Если уж об искателе говорить, то это сам Горчицын.
Услышал он, что несколько человек из отдела эксплуатации выполняют работу для «Горотводканала», и к себе их позвал.
— Для «Отводканала» работаете?
— Ага, — ответили те. — Но мы по вечерам…
— А что делаете?
— Сметы составляем, расчёты. Но по вечерам…
— Что вы заладили — по вечерам, по вечерам? Большое вы дело делаете, товарищи! Предлагаю вам не прятаться, а выступить с инициативой! — сказал Степан Семёнович. — Старший у вас есть?
— Бригадир, Зурахович.
— Стало быть, вы — бригада? Для маляров это хорошо, для инженеров не звучит. Нужна более высшая форма…
— Форма… ферма… фирма… — рассеянно пробормотала присутствовавшая при разговоре машинистка-стенографистка Кудлатая, перебирая слова, как чётки. Ранее в СУСе она была известна своим ассоциативным мышлением «с пропуском одного звена», но после того, как она приняла несколько сеансов гипноза, к ней пристала другая болезнь.
— Фирма? Так вы сказали? — переспросил тов. Горчицын. — Совершенно верно! Общественная фирма… Дайте, Зурахович, ей название, чтобы оно символизировало… Ну, что-нибудь вроде…
— Чайка, — сказал Зурахович.
— Чайка, майка, лейка, шайка… — слова забормотала Кудлатая.
Степан Семёнович поморщился.
— Вы записывайте, Кудлатая, а не говорите. А «Чайка», Зурахович, не подойдёт. Так назвали химчистку.
— Тогда «Пальма»… Пальма первенства… На необитаемых островах, которые время от времени открывают, что растёт? Пальмы.
— Спасибо. Я вас выслушал. Остановимся на «Пальме». «Пальма» при СУРОПе! Это хорошо!
Так начала функционировать общественная фирма, у которой вскоре появились, последователи, подражатели. Но приоритет наш, суроповский.
Первомайские праздники мы отметили хорошо, весело, всем коллективом. Управление вместе с месткомом «закупило» на три дня небольшой дом отдыха. Там мы и проводили время. Кроме наших — никого
посторонних. Вернее, был один человек, от которого мы всё время хотели избавиться. Это культурник дома отдыха.
Мы ему сразу, как только приехали, сказали: вы, мол, дорогой, свободны эти дни, обслуживать нас не надо, у нас свои транзисторы, магнитофоны, мы бадминтон прихватили, преферансом увлекаемся, так что сидите дома.
Он странно посмотрел на нас и… остался. И раздражал своей назойливостью. Выйдешь на крылечко, а он тебе уже в руки кольца суёт: кидай вон на тот гвоздик. Или появишься в гостиной, а культурник начинает перед тобой кегли на паркете расставлять… Просто в ногах путается. А потом мы поохали автобусом на экскурсию. Ему опять сказали: ". Посидите дома».
Но едва автобус тронулся, как с переднего места поднялся он, культурник, в один миг размотал «скатерть» с текстом песни и как ни в чём но бывало предложил: «Споёмте, товарищи!»
Спасибо за письмо. Ну, пока!
Ал. Сынулин
6 мая
Василий!
Давно не писал тебе. Завертелся.
В СУРОПе. постоянно шли изменения. Тов. Горчицын совершенствовал аппарат.
Вместо двух у него теперь пять заместителей. Один из них — я. Так что можешь поздравить. И другие тоже получили повышения. Даже уборщица — специалист по соблюдению санусловий.
На днях тов. Горчицын снова объявил благодарность тому старичку, что заклеивает конверты. Я спросил старичка, почему он не на заслуженном отдыхе. А он говорит: одинокий я, скучно мне дома, не знаю, куда старость свою деть: вина не пью, козла не забиваю, в карты не играю.
Получил благодарность и премию также Триасов из отдела утилизации. У него что-то вроде юбилея. Вот уже двадцать лет он приходит на работу ежедневно за двадцать минут до звонка. Таким образом, сегодня он расписался в книге прихода на два с половиной месяца раньше, чем начался рабочий день. По календарю март, а он работает уже в июне.
Вроде мелочь, а тов. Горчицын своим пристальным взглядом сумел заметить её.
А встаёт Триасов каждый день на час раньше. Сегодня он опередил календарь на десять месяцев.
Горчицын предложил мне поместить портрет Триасо— на в стенгазете и занести его в альбом истории учреждения.
Между прочим, в этом альбоме был и я — это когда мы, члены президиума собрания, фотографировались с Древесным. Но фото, по-моему, неудачное, и я решил из альбома его изъять. Вместо него вклею другое.
По-прежнему отвечаю за НОТ. Нашёл типографию, которая нас теперь обслуживает. Издал в ней брошюрой составленную мной «Памятку сотруднику СУРОПа». Брошюру эту посылаю тебе вместе с этим письмом. Будет время — посмотри.
Для того чтобы сотрудники СУРОПа трудились более интенсивно, ввели обязательным порядком производственную гимнастику, один сеанс — большой и пять коротких. Лица, не уклоняющиеся от зарядки, будут всячески поощряться. Учреждено почётное звание «Отличник производственной гимнастики».
Гимнастику предложил Горчицын и при этом сказал мне:
— Подумай, Сынулин, в развитие моей мысли. Что-то надо ещё в смысле физкультуры добавить. А то, сам знаешь, ослабнут люди.
Инициативу, раз на то поступило указание, надо было проявить немедленно.
— А не поспособствуют ли нам водные процедуры? — сказал я, — Плавание, например? Если бы СУРОП имел водную дорожку в бассейне…
— Дельно! Дельно! — поддержал тов. Горчицын. — Я первый поплыву.
Жизнелюб он!
— Но заполучить дорожку очень трудно. Бассейн перегружен. Мастера спорта тренируются…
— Ты, Сынулин, не думай об этом. Это моя забота. Вот сейчас запишу и потом позвоню…
«Потом…» Не при мне всё-таки. Он никогда при людях не звонит. И никто не знает, кому он звонит…
Но результат вскоре уже был: водную дорожку СУРОП у предоставили. Часть сотрудников плавает днём, часть вечером, после работы. Конечно, все хотели бы дном, вместо производственной гимнастики, но на всех сразу воды не хватит. А я себя стал значительно крепче чувствовать!
Желаю успехов!
Алексей Сынулин
10 июля
Приложение к письму
Из «Памятки сотруднику СУРОПа».
1. Основной формой работы сотрудников СУРОПа является составление документов, а также общение с выше— и нижестоящими инстанциями, лицами и административными, хозяйственными и общественными организациями, посредством современных средств связи — телефона, телеграфа, почты.
2. Своевременно приходи на работу и своевременно уходи.
3. Не суетись. То, что не получилось сегодня, выйдет завтра.
4. Занимаясь интеллектуальной работой, придерживайся графика и распорядка дня.
5. Вопросы следует рассматривать глубоко, широко, всесторонне, исчерпывающе и в срок.
6. В жаркое время не забудь включить вентилятор для охлаждения головы. Требуй от уборщицы сифон.
7. Всю работу не сделаешь, но стремиться к этому надо.
8. Наложив резолюцию, ещё раз посмотри, правильно ли ты наложил.
9. Избегай моральных травм!
10. Пришла в голову мысль — задержи её. Не дай уйти. Проверь, та ли это мысль?
Василий!
Мои дела, слава богу, идут успешно. Недавно к нам приезжали из другой организации перенимать у нас опыт. Их представитель даже сказал: «Ну и дело у вас поставлено!» Только головой от удивления мотал.
Может, конечно, не всё так, как надо, но честно признаюсь, я, как зам управляющего, старался. И вся работа моя — на виду.
В каждой комнате висит типографски отпечатанное обязательство коллектива. Рядом табличка: «Коллектив включился в движение за честность, порядочность и здоровые взаимоотношения на производстве и в быту».
Я издал карманный фотоальбом «СУРОП в действии», рассказывающий о жизни учреждения, выпустил «Записку в президиум», облегчающую работу каждого человека, желающего выступить в ярениях.
Я составил и напечатал сборник истории и развития СУРОПа, куда вошли резолюции общих собраний, выступления тов. Горчицына, а также перечень знаменательных и памятных дат, которые дороги коллективу. Раздал по отделам бланки «молний», теперь это называется экспресс-информация. Если в отделе что-нибудь случилось, произошло или что-то надо отметить, например день рождения сотрудника, следует только вписать в заранее заготовленный бланк «молнии» текст. И тогда коллеги, если они того желают, начинают «скидываться».
Я составил и издал «Инструкцию но работе с документами», «Указания» о применении инструкции, «Консультацию № 1» по разъяснению «Указаний», «Консультацию № 2 по понимаю «Консультации № 1», а также «Консультацию № 3» по уточнению «Консультации № 2»… Для этого я использовал все пять основных типов множительных процессов: светокопирование, гектографирование, трафаретное размножение, офсетное размножение и типографское размножение.
А на днях я завершил огромный труд — составил и отпечатал на ротапринте анкету на двести вопросов. На эти вопросы должны ответить все сотрудники СУРОПа. Ты знаешь, что сейчас широко практикуются социологические исследования. Одну страничку этого вопросника я тоже прилагаю к письму, чтобы ты увидел всю глубину и серьёзность проводимого дела.
Потом результаты опроса я буду обобщать. Вернее, но я один — мне подчинена целая спецгруппа. И в ней трудятся — но не в штате, а на договоре — Майечка и Раечка. Они состоят в общественной фирме «Гвоздика» («Горотводканал»). Девочки по-прежнему по цитатам и по библиографии.
Если бы не скандалы, которые периодически устраивает моя Фиска на почве ревности, работа шла бы значительно быстрое.
Но это уже личное дело.
Сегодня перед обедом поплавал в бассейне. И там же у меня состоялся деловой разговор» Подплыл ко мне Горчицын и говорит:
— Готовь расширенное и дополненное издание «Памятки». Сам видел: народ читает…
А у меня, Василий, в свою очередь, к тебе предложение: перебирайся сюда, как хотел. Пора. Дам тебе вызов. Первое время, как и я, поживёшь в гостинице. Дело ты освоишь быстро. Тем более, если ты но уничтожил письма. Я так думаю: они тебе помогут.
Действительно, зачем тебе, Вася, жить в Антоновке? Да ещё холостяку? Танцы на пятачке смотреть? А здесь и женишься. Есть одна антилопа из «Пещеры» Анечка. Ахнешь!
Да и тов. Горчицын просто обрадуется твоему приезду. Ещё один земляк! Поддержит. Будешь расти, подниматься. Когда поднимаешься, очень приятно. Только вниз смотреть страшно.
Подумай, Вася, и напиши. Брось к чёрту пеньку и займись новым делом. Ей-богу, быстро акклиматизируешься и поймёшь, что но прогадал.
Строгостей не бойся. Ты знаешь, тов. Горчицын нестрогий. Ну, конечно, издаёт иногда приказы об укреплении дисциплины. Но все они сводятся в основном к сокращению «удлинённых перекуров» и ко времени прихода на работу. Приходили мы к половине десятого, потом к девяти. Сейчас — к половине девятого. Это даже лучше: раньше освобождаемся. А что касается персональных замечаний — ни-ни.
Недавно в отсутствие тов. Горчицына его первый зам. Вестовой объявил выговор в приказе одному деятелю из отдела транспортизации: груз нe в тот город загнал. Тов. Горчицын, вернувшись, отменил приказ. Зачем человеку лишнюю боль причинять, если он ошибся?
Иногда я думаю: чем отличается тов. Горчицын от Древесного? Древесный — всё себе, всё себе. А Горчицын — и себе, конечно, но и людям.
Словом, приезжай. Единственное, что тебе будет, может, нелегко, — это перестройка с курением. Я знаю, ты «Беломор» всегда потягивал, а у нас курят, как я уже писал, сигареты «Друг». Сам тов. Горчицын как-то признал, что дым от них комом в горле стоит, но почему-то именно их курит…
Что ещё о нём сказать? Можно только вспоминать слова Степаниды Васильевны: «Мой никогда не ошибался».
Кстати, на днях тов. Горчицын въехал в дачу Древесного. Ремонт закончился, и получилась она как игрушка. В древнерусском стиле. С петушками и курочками на флюгере, на дымоходной трубе и на ставнях. И со всеми, конечно, удобствами. Даже радио в туалете! А «Древесный — ку-ка-ре-ку! — для тов. Горчицына, получается, работал. Не для себя.
Но бог с ним, с Древесным. А вот что сейчас Штакет делает? Ведь он теперь ни при чём но состоит. Куда держит путь его трамвай?
Руку!
7 октября
Алексей Сынулин
ПРИЛОЖЕНИЕ
Подписи к фотографиям, помещённым в карманном альбоме «СУРОП в действии».
1. Фасад здания СУРОПа.
2. На работу.
3. С работы.
4. Уголок столовой.
5. Свежий номер стенгазеты.
6. Праздничные заказы.
7. У окошка кассира.
8. По грибы.
9. Дети — наше будущее.
Дорогой, милый друг мой, Васенька!
Ты, наверное, ужо знаешь из газет о том сыр-боре, который разгорелся вокруг СУРОПа, и о судьбе управления.
Произошло неожиданное. Хотя, может, того и следовало ожидать, ибо тучки над СУРОПом, как и ранее над УКСУСом, время от времени появлялись.
А гроза разразилась теперь.
Всё началось с того, что в «Краснополянской заре» появилось объявление о защите кандидатской диссертации… Д. Л. Стендовым. На тему «Совершенствование управленческого аппарата в свете современных требований…». И в скобках: «На материале УКСУСа, СУРОПа…» Дальше ещё несколько организаций названо. А в конце, как обычно: «С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке политехнического института».
Поехал я в библиотеку и сел конспектировать диссертацию, чтобы доложить на коллегии управления.
Скоро стало ясно: где о других организациях речь идёт — там всё в основном положительно, а где про нас — отрицательно.
Мы — ото СУРОП — разбухшее межведомственное звено, сохранившееся от прошлых времён, когда надобность в таких организациях ещё была. Но теперь ос нет и работы для нас нет, а мы, бюрократы проклятые, чтобы выжить, сохраниться, приспосабливаемся, примазываемся к новому, делаем вид, что мы тоже новые, а на самом доле — хамелеоны и прилипалы.
Ну, это я своими словами изложил, у него иначе сказано, по смысл такой. Разве справедливо?
Он и ещё кое-что себе позволил. Где-то порылся в архиве и нашёл бумаги так называемого «лесогорского УКСУСа». Тот готовился к юбилею, на несколько месяцев отключился от своей прямой работы и тем доказал, что он никому не нужен. Его закрыли. Это самая невинная разновидность УКСУСов — просто бездельники. Тунеядцы вроде. Потом был в одном крайцентре УКСУС, который искал себе работы, во все дела вмешивался и всё путал. Но и этот не самый плохой. Самый плохой — наш СУРОП: он, якобы для обмана, играет в современность, а сам занимается… левой работой, выдавая таковую за общественное начинание. Это подкоп под «Пальму». А дальше в его так называемой диссертации прямо написано: сотрудники СУРОПа выполняют задание «Пальмы» в рабочее время. Для «Горотводканала». Сотрудники же «Горотводканала», создавшие общественную фирму «Гвоздика», в рабочее время выполняют договорные заказы для СУРОПа… А что, мол, тогда люди за зарплату делают?
И тут я подумал: кто же Стеклову весь материал дал? Кто-то ведь из наших? У него цифры, бухгалтерские данные- что сколько стоит и что во что обходится…
Спросил на всякий случай у главбуха, но тот ничего внятного сказать не мог.
— Ткпачло… пнетьньмеп… пще…
Значит, чего-то я но видел и кого-то не разглядел?
А может быть, не теми глазами смотрел? Лично по мне
Стеклов тоже проехался. Фамилии, правда, не называл, но «исследовал» мою социологическую анкету, инструкции и другие бумаги. Всё это осмеял.
Конечно, в диссертации фигурировал эпизод с электронной машиной. Дело прошлое, но по штакетниковским счетам пришлось платить нам.
Когда я рассказывал о содержании диссертации на коллегии, Горчицын оставался спокойным, только усами больше обычного шевелил. Спросил:
— Какие будут предложения?
Я сказал:
— Надо принять меры, чтобы эта защита была отменена.
— Я согласен, — сказал Горчицын. — Расходитесь. Я позвоню.
А через полчаса он вызвал меня к себе, и вижу, на нём лица нет. И усы повисли.
— Случилось что-нибудь ещё? — спрашиваю.
— Да. Говорил по телефону…
— И не могут отменить?
— Нет. Та кнопка, на которую я хотел нажать, ответила: во-первых, отменять не принято, а во-вторых, у Стеклова очень серьёзный и авторитетный научный руководитель.
А мне накануне недаром, значит, снилась родная Антоновка. Видел я опять колодец, что напротив лавки сельпо. Смотрю, а воды в нём нет. Дно сухое.
Защита Стендовым диссертации проходила в том же круглом зале политехнического института, где недавно пытался стать кандидатом Древесный.
Только та защита была похожа на суд, а эта — на торжественное собрание. Уж очень много пароду пришло. На подоконниках и в проходах, на лестнице даже сидели. Кто из наших опоздал — попасть в зал не смог.
Зато увидел некоторых старых знакомых. Смотрю, бывший редактор стенгазеты сидит — Бурмакин, рядом с ним Зайцева, машинистка, ушедшая по собственному желанию. Дальше — ревизор, которому Вестовой показывал монеты Нянина Короткого и который сказал Вестовому: «Далеко вы пойдёте». Здесь же был и тот человек, что приезжал к нам перенимать опыт. Он тогда только головой мотал: «Ну и дело у вас поставлено!»
Было у меня в то время какое-то недоверие к нему. Не поймёшь, то ли он восхищался, то ли издевался. Насторожила меня его интонация, но другие не обратили на неё внимания, не придали ей значения.
И тут я понял: эти двое, ревизор и перенимавший опыт, — сыграли свою отрицательную роль в наших делах. И не только они.
… Началось всё, как обычно при защите диссертаций.
Председательствующий объявил тему. Учёный секретарь огласил официальные документы.
Потом:
— Есть вопросы к учёному секретарю?
— Есть вопросы к защищающемуся?
Слушать доклад Стеклова мне особого интереса не представляло. Рассуждал он о гибкости, оперативности, динамичности, эффективности, манёвренности и прочем. Я всё уже раньше читал. Пока он говорил, я осматривал зал и увидел: в первых рядах из обкома сидят. Как я их сразу не разглядел!
А потом вдруг — аплодисменты! Это Стеклов доклад окончил.
Оппоненты его поддерживали и говорили о требованиях, которые предъявляются ныне к управленческому аппарату, и кидали стрелы в наш адрес. Один даже выразился в том смысле, что суть диссертации в том, чтобы уметь отличать новое от старого, под каким бы «суропома это старое не подавалось. С перехлёстом товарищ выразился.
А другой оратор, научный, руководитель, профессор, забыл его фамилию, из Москвы, позволил себе такое лирическое отступление: весьма знаменательно, мол, что на объявление о защите диссертации, напечатанное в газете, пришли десятки откликов: писем и телеграмм с предприятий — с фабрик и заводов. Все они примерно такого содержания: если диссертант считает опыт УКСУСа — СУРОПа отрицательным, мы его поддерживаем, если он оценивает работу этих организаций положительно, мы голосуем против него.
— Я сам, — сказал профессор, — долгое время был редактором областной газеты и не знаю случая, чтобы объявление в пять строк вызвало поток откликов.
Горчицын после этого поднялся и ушёл.
А я остался только ради результата тайного голосования. Кстати, он был таков: четырнадцать «за» и один «против».
И когда это объявили, смотрю, Зайцева, Бурмакин, ревизор и тот, что опыт у нас перенимал, новому кандидату наук цветы на сцену в корзине тащат.
Но на этом позор наш не кончился: через день газета дала отчёт о защите диссертации. Не помню, чтобы когда-нибудь такие отчёты печатались, а тут вдруг — чуть ли не полстраницы! Да ещё заголовок огромный: «Искусство управления — на уровень задач социалистической экономики сегодня и завтра».
А мы, значит, уже вчера… Кустари-волюнтаристы.
С Горчицыным я в тот день не говорил. Зашёл к нему в приёмную и через полуоткрытую дверь кабинета услышал, как он по телефону перед кем-то оправдывался: «… нет, при организации СУРОПа, я вовсе не хотел ввести вас в заблуждение… Видите ли, мне представлялось…»
Я вернулся в свою комнату, позвонил Анфисе, она сказала, что приготовить ничего не успела: сидела на лекции в планетарии. Тогда я сказал ей: «И не готовь. Пойдём, Фиска, в «Пещеру».
Народу в ресторане было много, но метр меня знает — подыскал нам местечко уютное.
Взял я себе «Неандертальской горькой», а жене «Мезозоя». Пью — и не действует на меня горькая. Скучно стало. И ещё Сильвия что-то новое пела — кричала, будто её режут.
А мимо меня проходила антилопа Анечка, спросила: «Что вы, Сынулин, такой грустный?» Ну, жена чуть не съела меня потом: «Тебя все бабы опознают?»
Это вчера было, в пятницу. А сегодня суббота — спать бы. А я проснулся рано и вот пишу тебе письмо. Может быть, последнее письмо. Если здесь, в Краснополянске, я не устроюсь, то скажу Анфисе: «Поедем назад в Антоновку, в филармонии ты была, планетарий тоже посетила». Хотелось бы, конечно, найти работу здесь и желательно — руководящую. Ну, а не окажется таковой — замолви, Васенька, за меня слово в «Пенькотресте».
Крепко тебя обнимаю.
Всегда твой Лешка
Переделкино, 1971