77308.fb2
Уже в обеденное время Гриша заторопился и, примерно сохраняя равновесие на ходу, вынес из правления на плечах живого барашка и привязал его к капоту джипа.
-- Был бы прицеп! -- почесал он в раздумье затылок и усадил на сиденье козла.
Козел степенно уселся, осмотрелся вокруг и на прощание закивал головой. Столбышева вынесли и погрузили в машину последним, после мешка с картошкой.
-- Так вы же нажимайте! -- за выбывшее из строя начальство, отдал руководящие указания шофер и нажал на газ.
Собаки опять неистовствовали, а их хозяева-колхозники вздыхали с облегчением: что если бы был прицеп!..
Говорят, что езда укачивает. Это отсталое представление о езде давно отошло в СССР в область предания. Через несколько километров из Столбышева вытрусило, выбило сон и он почувствовал прилив сил и бодрости. И попадись же, как на беду, в это время на дороге заяц.
-- Держи его!.. Ату!.. -- заорал хозяин райкома. Джип, как гончая собака, запрыгал через ямы, бугорки, пни. Заяц курьерским поездом мчал по полю, прижав уши.
-- Врешь, не уйдешь! -- по-марксистски предрекал будущее Столбышев.
Потом раздался треск и жалобное мычание: машина налетела днищем на пень. Козел легко и свободно, как ангел, отделился от сиденья, пролетел несколько метров, брякнулся о землю, но сразу же вскочил на ноги и вприпрыжку побежал подальше от таких веселых товарищей. Столбышев навалился грудью на переднее сидение, но остался жив и здоров. Он встал, топнул ногой по железному полу, сделал несколько танцевальных движений руками и пропел с бессмысленным выражением на лице: "Тай-тай... та-ра-та-тай..." Затем он не удержался на ногах, шлепнулся на сиденье и запрокинул голову.
-- А все-таки движемся к коммунизму! -- заключил он, наблюдая за плывущими облаками.
Шофер Гриша стонал.
-------
ГЛАВА XI. ВЕЛИКОЕ НАШЕСТВИЕ
В орешниковском райкоме, райисполкоме, райкоме комсомола -- в этих трех китах, которые, опираясь на силу четвертого кита -- районный отдел МВД, держали на себе советскую власть в районе -- было много служилого люда. Так много, что наблюдательный дед Евсигней часто говаривал: "Вот ежели бы им всем дать лопаты и заставить копать, так они бы за одну пятилетку до Америки дырку скрозь землю прокопали б..."
Не будем спорить со старым человеком. Может быть, у него были неточные познания в географии и о величине земного шара. Может быть, он явно преувеличивал силы бюрократов. Деду это вполне простительно, потому что в самой деревне Орешниках количество партийных, советских и комсомольских работников можно было сравнить с количеством кроликов в Австралии, где, как известно, они являются страшным бедствием для страны. И это только в районном центре. А сколько их по всему району?..
И вот в это утро привыкшие ко всяким зрелищам орешане высыпали на улицу посмотреть великое нашествие.
На подводах, верхом, на велосипедах, пешком, ехали, шли инструкторы райкома, штатные пропагандисты, работники многочисленных отделов райисполкома, комсомольские работники, парторги, уполномоченные, особоуполномоченные, теребильщики, инспектора, работники сельских советов. И кого, кого только здесь не было!..
На одном возу ехало сразу четыре уполномоченных. Рядом на коне без седла ехал штатный пропагандист. Он подгонял усталую лошадь битком набитым портфелем:
-- Но! Проклятая!.. Откуда, товарищи?
-- Из колхоза "За прочный мир, демократию и коммунизм во всем мире." Организовали стрижку овец...
-- Много настригли?
-- Какой там! Оказалось -- неточные сведения. Нет там овец. Месяц пробыли, ни одной не видели.
-- Но!.. Не поела, так и идти не хочет. А не слыхали, где Петрушкин?
-- В этом же колхозе обследовал случай яловости коровы "Дуньки". Большой доклад, страниц на сто, составил.
-- Петрушкин -- ценный работник...
За возом легким пехотным шагом шел строй комсомольских работников.
-- Откуда, ребята?
-- Из сельсовета Тараканово. Организовывали борьбу комсомольцев за досрочное начало уборочной.
-- Но!.. Пошла... пошла... переставляй ноги!.. Ну, как?
-- Народа нет, работать некому...
-- Беда, не хватает людей...
Отдельным табуном, размахивая портфелями и полевыми сумками, шли инструкторы райкома. Оттуда доносился разноголосый говор:
-- Теребить надо. Главное, всегда за спиной стоять...
-- Созвал, понимаешь, собрание, стукнул кулаком...
-- У меня на лекции "Вопросы прибавочной стоимости в 1842 году в Англии в свете трудов Маркса" был такой случай...
-- Лучше всего через каждые пять минут командовать: встать! Тогда не заснут...
-- Здорово, Тришкин! Откуда?
-- Ездил в колхоз "Радостный труд" уполномоченным по пуху и перу. Организовывал ощипку цыплят и кур...
-- Куда прешь? Людей подавишь!
-- Теснота, не пройти и не проехать...
Дед Евсигней, Мирон Сечкин и Бугаев сидели на скамейке у дедовой избы, курили и неторопливо переговаривались:
-- Пылят, паразиты, как стадо. Света не видать...
-- Вот же дармоеды! Смотри, смотри, вон тот... Эко харю разъел!
-- Это штатный пропагандист райкома Матюков, -- пояснил Сечкин.
Память деда была вместительна, как старорежимный сундук. Он прищурился, почесал пятерней в седой бороде и сразу же вспомнил:
-- А не тот ли это Матюков, который в 28-ом году, при НЭПе, на Демьяновской ярмарке у цыган мерина украл?..
-- Кажись, что-то в этом роде было...
-- Ах, ты ж, ворюга! Смотри, как его разнесло!.. Помню, били тогда его цыгане пустой бочкой. Страх! Думали, что не выживет...
-- Большой теперь человек Матюков. Его и сам Столбышев побаивается.