7735.fb2 Без вести пропавшие - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

Без вести пропавшие - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

Мальчишка показал язык, и с криком: «Ташакор, инджинер! — также быстро исчез, как и появился.

От этой автостоянки, расположенной в Новом микрорайоне Кабула, до советского посольства, где находилась резидентура КГБ, ехать около получаса.

Посольство СССР, в отличие от других дипломатических представительств иностранных государств, находящихся в престижном районе центра столицы, стояло на самой окраине города, слева от автострады Дар-уль-Аман, ведущей к одноименной крепости, в которой располагалось министерство обороны ДРА. А чуть далее, автострада уже шла ко дворцу Тадж-Бек, известному, как дворец Амина, в котором располагался штаб 40 Армии.

Информация, которую Павел доложил сначала своему непосредственному руководителю по резидентуре, Ярыгину, потрясла и того. В ней речь шла о восстании советских военнопленный в одном из учебных центров моджахедов «Бадабера», на территории Пакистана. Все они погибли. В живых остались только двое, которые почти за месяц до трагических событий, выехали в США…

Ознакомившись с информацией, Ярыгин немедленно доложил ее резиденту. И уже, в 10.00, 1 мая 1985 года, шифровка ушла в «Центр»…

Сырое апрельское утро неприятным нудным дождем барабанило в оконные стекла рабочего кабинета. Серый туман широким крылом навис над огромным мегаполисом, окутав его своей промозглой пеленой. Филипп Бакстон, аналитик неправительственной организации «Дом свободы», ровно в девять позвонил секретарю шефа, сообщил, что уже у себя, и ждет указаний. Затем заварил крепкого черного кофе, выпил чашку, выкурил сигарету и задумался. Думы не были ни приятными, ни продуктивными, и, как все думы недавнего времени, не имели определенных и решительных выводов о проделанной работе. Он посмотрел в окно на проступающие сквозь туманную морось пятна, словно обрубленных небоскребов и перевел взгляд на лежащую перед ним папку. Там лежали бумаги с результатами беседы с русскими парнями, попавшими в плен к афганским моджахедам около полугода назад. Позднее они были переведены в учебный центр моджахедов на территории Пакистана, а потом, после встречи с представителями американской неправительственной организации «Дом свободы», изъявили согласие выехать в США.

Ему вспомнились лица этих, совсем еще мальчишек, судьбы которых уже успела поломать афганская война. На первый взгляд обыкновенные парни, с одинаковым прошлым: школа, армия, Афганистан, плен… Но это только на первый взгляд…

Первый — худенький мальчишка, произвел впечатление запуганного, задерганного зверька. Он из оружия-то не разу не выстрелил, разве что по мишени, перед принятием присяги. Прибыв в одно из подразделений дислоцированных под Джелалабадом, сразу был определен подсобным рабочим в солдатскую столовую. После двухнедельного «вхождения в строй», в один из вечеров «деды» отправляют его на встречу с местным жителем, чтобы поменять у того килограмм риса на меру чарса — широко распространенного среди советских солдат в Афганистане наркотика… Только перебрался по ту сторону заграждения — мешок на голове. Ну а дальше — дальше известный для всех советских военнопленных путь — лагерь моджахедов. А там всего три пути: первый — «ислам» и участие на стороне моджахедов в боевых действиях против своих соотечественников; второй — согласие выехать в одну из стран «свободного мира». Третий же путь был в «никуда»… Поэтому Фил считал, что парню просто повезло.

Закурив сигарету, он усмехнулся, вспомнив выражение лица этого мальчишки. Тот, похоже, так и не понял, что с ним произошло. А в заключение беседы вдруг наивно, явно «купившись» на чистейший «русский» беседовавшего с ним американца, спросил, как давно тот в Америке. Язык этот Бакстон изучил благодаря своей бабушке, эмигрантке из России во втором поколении. Однако чтобы не разочаровывать мальчишку, он просто оставил вопрос без ответа.

Второй парень оказался полной противоположностью. Он сразу заявил, что ушел к моджахедам добровольно. Однако судьба, выпавшая на его долю, действительно оказалась страшной.

Игорь Мовчан. Так он представился в начале беседы. Интеллигентное, изможденное лицо хотя и было бесстрастным, но волнение нет-нет, да и пробегало в его настороженном взгляде. Он молча курил одну за другой предложенные сигареты. Тревожный взгляд нервно пробегал по бесстрастному лицу собеседника. На мгновение в кабинете становилось так тихо, что казалось, будто слышен стук его сердца. На лице были написаны все муки, с которыми ему снова приходилось возвращаться туда, откуда не так давно вырвался.

— Я из Казахстана, — с трудом выдавил он из себя улыбку, и сразу, словно чего-то, испугавшись, тут же ее спрятал, — родился в шестьдесят четвертом. Был, как и все мои друзья. Любил спорт, из школьных предметов историю, и… конечно, девушек.

Улыбка мелькнула на его лице, в глазах вспыхнул и тут же пропал огонек. Возникла пауза. Фил молчал. Он по опыту знал, что собеседник уже подошел к тому состоянию души, которая готова выплеснуть всю накопившуюся боль наружу.

Так оно и случилось. Молодой человек вздохнул, прикурил от окурка новую сигарету, и судорожно кашлянув, продолжил:

— В восемьдесят первом окончил школу, а в июле сдал экзамены в политех. Казалось бы, все шло как надо. Однако, новые друзья, девушки… Появились прогулы, задолженности по учебе… Короче говоря, был отчислен. Затем завод, где трудился электриком. А потом обо мне вспомнила родная армия. Через два с половиной месяца я принял присягу, а еще через месяц на построении учебки объявили, что всем нам выпала большая честь — Родина доверила выполнение интернационального долга в Афганистане, который мы должны защитить от кровожадного империализма. И уже через полтора месяца, после еще одной учебки под Ташкентом, я был в Афганистане. Попал в Шиндант, в разведдесантное подразделение. Бои за боями… Сначала потерял друга Кольку, потом был Мишка… И теперь мне кажется, будто я всегда вижу перед собой их глаза, обвиняющие за то, что остался жив…

Мовчан замолчал. Веки его были прикрыты. И вдруг, в какое-то мгновение, лицо его стало жестким и злым. Фил увидел перед собой широко открытые и ничего не выражающие глаза убийцы.

И словно в подтверждение этому, тот со злостью прохрипел:

— Не поверите, сам, не замечая того, как и все другие, я превратился в настоящего зверя. Накурившись анаши, мне было на все плевать. В ходе боевой операции я просто терял над собой контроль. Видя перед собой выпотрошенные внутренности своих боевых товарищей, их обезглавленные тела, а в лучшем случае отрезанные носы и уши, я сквозь слезы орал благим матом, расстреливая все живое и шевелящееся без разбору. Это стало для меня обыденной жизнью. Я спокойно смотрел на убитых, без сострадания на раненых и запах крови не выворачивал уже мои внутренности. И вот тут, я все чаще стал ловить себя на том, что стал профессиональным убийцей, и, вернувшись, домой, могу им и остаться. Не верите, но ночами я выл от безысходности, а утром, как ни в чем не бывало, обо всем забывал, и смеялся.

Мовчан смахнул медленно сбегавшие от висков к щекам капельки пота, немного помолчал, и только потом поднял на Бакстона тяжелый взгляд. Когда их взгляды пересеклись, он усмехнулся и тихо спросил:

— Ждете, когда расскажу, как оказался в плену, а потом здесь, перед вами? Хорошо. Сейчас… Как-то мы ехали на БМП через один кишлак. На обочине стояли и глазели на нас детишки. Как сейчас вижу — в лохмотьях, чумазых, босых… Двое мальчишек и девочка… Я и сейчас не могу сказать, что тогда произошло, но машина вдруг юзонула. Теперь каждую ночь эта девчонка стоит передо мной… Ее широко открытые от ужаса глаза и раскрытый в предсмертном крике рот. И все то, что от нее осталось — измотанный гусеницами окровавленный касок мяса… Водитель потом мне клялся, что сам не знает, как все случилось… Его, говорит, словно дернул кто-то за руку… Я ему поверил. Мы тогда все зверски устали. Не спали и не выходили из боев трое суток… Не знаю. Возможно, этот случай и привел меня к тому, что я сломался… не знаю… Возможно… А может, все произошло раньше, а?.. Мовчан вопросительно посмотрел на Бакстона, но, встретив ничего не выражающий взгляд, опустив голову и, словно на исповеди, тихо продолжил:

— Вы понимаете? Я почти два года выполнял приказы, убивая людей. Порой мне казалось, что я схожу с ума. Я начинал себя видеть уже как-бы, со стороны. Я пытался все заливать водкой, глушить наркотой, но ничего не выходило. И вдруг понял, что все… дальше продолжать эту жизнь, у меня уже нет сил… Все, что я пережил, навсегда останется со мной. Я уже не мог спать по ночам… Все перед глазами…

Мовчан поднял на Бакстона полные слез глаза. Губы его дрожали в нервной улыбке, и с трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться в крик, продолжал:

— Вот тогда я и решил остановиться. А чтобы остановиться, нужно было плюнуть на все к чертовой матери, и уходить… Куда? Конечно же, к тем, в кого только вчера стрелял… И я ушел, хотя до дембеля оставался только месяц.

Все происходило словно в тумане. Мне будто кто-то шептал: «Делай то… делай это». И я делал: Аккуратно сложил дембельскую гимнастерку с медалью «За отвагу» и спрятал ее в сумку, которую сунул под кровать, написал прощальное письмо родителям, ребятам, чтобы простили меня, и ушел… Потом моджахеды Ахмад Шаха…. Не знаю почему, но он относился ко мне хорошо. С пониманием принял мое объяснение своего ухода к ним. Воевать против своих не заставлял…. У моджахедов были и другие пленные. Правда, в основном это были ребята из Среднеазиатских республик. А вот начальником его личной охраны был наш бывший офицер, перебежавший к моджахедам еще в начале восьмидесятого…

Возникла пауза, которую Мовчан, почувствовав на себе пристальный взгляд Бакстона, поторопился прервать.

— Я был уверен, — поспешно, словно оправдываясь, пробормотал он, — что не смогу смотреть в глаза матерям погибших ребят…

Размышления Бакстона прервал телефонный звонок. Его вызывал к себе шеф.

Шеф — Фредерик Джонсон, бывший кадровый сотрудник ЦРУ, который, выйдя на пенсию, пристроился начальником одного из отделов «Дома свободы» (неправительственная организация по работе в развивающихся странах под патронажем ЦРУ), был не один. В одном из кресел сидел старый знакомый Фила по Лэнгли (штаб-квартира ЦРУ), Сидней Браун.

— Присаживайся, Фил, — Джонсон кивнул на одно из коричневых кожаных кресел. Бакстон опустился, положил папку на колени, и выжидающе посмотрел сначала на шефа, потом на Брауна.

Возникшую паузу нарушил Браун. Грузно повернувшись в кресле в сторону своего недавнего коллеги, он посмотрел на него в упор и глухо кашлянул в кулак.

— Вот что, Фил, — сказал он, — ты сегодня летишь в Пакистан.

Бакстон от неожиданного известия едва не поперхнулся. С трудом, проглотив неизвестно откуда появившийся кромок в горле, он недоуменно уставился на шефа.

Тот пожал плечами, и, кивнув на Брауна, показывая, что все, о чем пойдет речь, исходит не от него, пробормотал: «Я знаю, Фил, ты хочешь сказать, что это не твой регион, а Пола. Ты же знаешь, что в недавней поездке по лагерям афганских моджахедов в Пакистане, тот прихватил гепатит и сейчас в госпитале. Ты уже работаешь за него… Беседуешь с русскими парнями…».

— Не держи зла на Фреда, Фил. Это моя инициатива. Ты тот парень, на которого можно положиться, — Браун снова кашлянул в кулак. — Буквально, только вчера в одном из лагерей русские пленные парни взорвали склад с боеприпасами, а с ним себя и еще кучу людей с собой прихватили. На складе было много «Стингеров», а ты знаешь, что это такое… Самолет через пару часов… Резидент в Пешеваре уже предупрежден. Летишь под прикрытием фирмы, делающей эти чертовы стингеры. От тебя требуется объективная информация.

Пешавар — центр Западного Пакистана. Вокруг выжженная солнцем пустыня. Примерно в пятнадцати километрах от города, знаменитый Хайберский перевал, через который извилистая, вьющаяся между известняковыми скалами тропа ведет к покрытым снегом вершинам величественного Гиндукуша…. Это уже Афганистан. А рядом с символической границей, в одиннадцати километрах от Пешавара, в местечке Бадабера — лагерь афганских беженцев. Один из многих, разбросанных в пустынях Пакистана. Лагерь представляет собой месиво хлипких палаток, сооруженных, из одеял и поставленных тесно друг к другу так, что протиснуться между ними можно только с большим трудом. Костры горели в специально отведенных местах, где готовили еду и грели воду. Рядом цистерны Красного Креста, к которым тянется нескончаемая очередь беженцев, чтобы наполнить водой бензиновые канистры. Чуть в стороне, такая же цепочка, но уже с разломанными плетеными корзинами и мешочками. Это очередь к кучкам зерна, пожертвованного Западом. А метрах в двухстах от него, за строящейся глинобитной стеной, другой лагерь. В отличие от первого, не имеющего ограждения, этот окружен двумя рядами колючей проволоки. Охрану лагеря осуществляют двое часовых: Один у ворот, второй у пулемета на крыше складского помещения. Помимо десятка глинобитных бараков и палаток, там расположены шесть складских помещений с оружием и боеприпасами, и три тюрьмы. В одной из них содержатся пленные военнослужащие вооруженных сил Демократической Республики Афганистан, в другой советские солдаты, захваченные в плен в период с 1982 по 1983 год. Охрану их осуществляли моджахеды из обслуживающего персонала. А в третьей тюрьме, попросту, гауптвахте — провинившиеся моджахеды. Немного в стороне от палаток и строений большая площадка, где периодически собираются организованные группы людей. Рядом небольшая мечеть. Изредка появляются автомобили, как легковые, так и крытые тентом, грузовые.

В целом, это, конечно же, был один из учебных центров афганских моджахедов, со своими классами, казармами и плацем, где помимо мероприятий присущих всем воинским подразделениям, осуществляются и молитвы. Занятия с курсантами проводят 65 инструкторов и три американских военных советника, старшим у которых является майор Робертсон. Комендант лагеря майор пакистанской армии Мушарраф, его заместитель — представитель штаб-квартиры ИОА в Пакистане Рахматулло. Контрразведывательная работа осуществляется полковником пакистанской контрразведки Акахмедом, через начальника охраны лагеря Абдурахмона. (Все фамилии подлинные).

Полевой командир учебного центра афганских моджахедов, он же заместитель коменданта лагеря майора Мушаррафа Рахматулло, огладив рукой окладистую с проседью бороду, покосился на лежащие перед ним на столе бумаги.

Уже чуть более года, как его, по распоряжению непосредственного руководителя, председателя ИОА (Исламское Общество Афганистана) Раббани, направили сюда, в местечко Бадабера, полевым командиром подготовительных курсов для прибывающих из Афганистана моджахедов. Лагерь получил это название благодаря тому, что в пяти километрах от него стоит населенный пункт Бадабера, рядом с которым крупный военный аэродром и военный городок.

Направили Рахматулло в лагерь сразу после выписки из госпиталя в Пешаваре, где он находился после тяжелого ранения, полученного в одном из боев с шурави. Официально учебный центр нигде не значится. По всем бумагам он проходит, как лагерь афганских беженцев.

Отпив из стоящей на столе пиалы глоток уже остывшего зеленого чая, он вдруг услышал чьи-то вопли. Бросив взгляд в окно, увидел начальника охраны лагеря Абдурахмона, избивавшего своей знаменитой плетью, в которую были вплетены кусочки свинца, какого-то пленного шурави. Рахматулло выругался и по переговорному устройству вызвал дежурного. Кивнув в сторону окна, приказал немедленно позвать Абдурахмона.

Вопли прекратились, и через какое-то время появился начальник охраны. Рахматулло с неприязнью посмотрел на здоровенного, заплывшего жиром таджика, и с трудом сдерживая ярость, прохрипел:

— Я запретил тебе и твоим головорезам калечить шурави. Ты только за прошлый месяц отправил к всевышнему двух человек. — И переходя на крик, добавил, — ты подумал, кто будет строить эту чертову стену?! Так я заставлю это делать тебя и твоих зажравшихся бездельников! Ты понял меня?!

— Да, господин, — пробормотал Абдурахмон, и, окинув злобным взглядом своего начальника, попросил разрешения выйти.

Рахматулло было известно, что Абдурахмон регулярно докладывает обо всем, что происходит в лагере, начальнику отдела контрразведки северо-восточного округа Пакистана полковнику Акахмеду. По его приказу он занимается контрразведывательной работой среди пленных и, конечно же, внимательно наблюдает и за жизнью всех моджахедов. Акахмед этого не скрывал, а как-то, при очередном посещении лагеря, прямо спросил, как Рахматулло считает, сможет ли учебным центром руководить Абдурахмон, если его, Рахматулло, заберет в свою штаб-квартиру Раббани. Такие слухи действительно имели место, но с ним на эту тему пока еще никто не говорил. Рахматулло тогда дипломатично посоветовал обратиться с этим вопросом к американским советникам, в частности к майору Робертсону. Акахмед пристально посмотрел на Рахматулло, резко перевел разговор на другую тему, и при очередных, с ним встречах к этому вопросу больше не возвращался. Единственно, на что он посетовал, то, что Рахматулло чрезмерно лоялен к режиму содержания пленных, особенно шурави, их, хотя и избирательно, свободному перемещению по территории лагеря в дневное время. Посоветовал в качестве обмена опытом, побывать в лагерях подконтрольных его оппоненту по альянсу, Хекматиару. Рахматулло слышал о зверствах, которые чинят там над пленными шурави головорезы Хекматиара, но, благоразумно промолчав, только пожал плечами, и снова сослался на американца — майора Робертсона — старшего военного советника.

Еще совсем недавно у него была относительно спокойная жизнь. Но лагерь вдруг решили окружить глинобитной стеной, а для строительства ее, необходимой рабочей силы не было. Вот именно тогда какой-то умник из пакистанского начальства и предложил использовать для этой цели пленных, как шурави, так и военнослужащих афганских правительственных войск. Военнопленные стали прибывать около года назад. И все было бы ничего, но лагерь вдруг «облюбовали» американцы из какой-то неправительственной организации и стали проводить с пленными шурави беседы, уговаривая тех выехать в любую из свободных стран. Но кто-кто, а Рахматулло прекрасно знал, что этих парней уже никто не сможет уговорить. Кто захотел, тот уже давно где-то там… в Америке. А эти… Эти фанатики. На них уже ничем нельзя было воздействовать. За их плечами были все муки ада, которые они испытали, пребывая в плену, и терять им было уже абсолютно нечего… Но это еще ничего. Главное было в том, что после контакта с этими американцами, они словно проснулись от длительной спячки. Стали обращаться к администрации лагеря, чтобы о них поставили в известность посольства СССР и ДРА, требовали встречи с их представителями и представителями Красного Креста.

Звонок телефона прервал размышления Рахматулло. Он недовольно вздохнул и снял трубку:

— Да?

Это был его непосредственный начальник, комендант лагеря майор Мушарраф.

— Рахматулло, даю час времени. Просмотри все бумаги на пленных шурави и приезжай в штаб-квартиру полковника Акахмеда.

Рахматулло поежился. Он неоднократно встречался с полковником Акахмедом, и ничего кроме неприятностей от этого не имел. Он знал, что источником всех этих неприятностей является Абдурахмон, но поделать с этим ничего не мог. И все случалось именно тогда, когда «его» шурави выходили с очередным требованием встречи с сотрудниками Советского посольства в Пакистане и представителями Международного Красного Креста. Однако на этот раз шурави подобные требования не выдвигали… Тогда что?..