Наверху сейчас оперируют…
— Как моя больная?
Я ни сразу сообразил, кого он имеет в виду.
— Ее что, еще не привезли?
— Э-э, нет, привезли. Там все стабильно. Но, Виталий Владиславович, нам были нужны места. Пришлось ее перевести.
— Куда?
— В «общую».
— В эту помойку? Ты что, совсем о*уел? Я же просил. Или для тебя это просто колебания воздуха?
— Но…
— Что «но»? Нельзя было перевести кого-нибудь из послеоперационных?
— Дежурный нейрохирург…
— Меня не волнует этот **здежь! У них никогда нет мест.
Поставил бы еще одну койку в «реабилитацию».
В коридоре на самом деле есть одна «резервная» койка. Без колес и матраса. Там находят краткое отдохновение замученные медсестры.
— Не сообразил.
— Ну переводишь, так хотя бы переводил в приличное место.
Кто дежурит в ГБО?
— Не знаю.
— Ты что, даже не звонил? Сразу в помойку?
Я молчал.
— Понятно, — в голосе заведующего сквозила февральская вьюга. Кажется, вы плохо информированы, весьма несообразительны и слишком самоуверенны, чтобы позвонить мне домой. Посоветоваться. Ведь я пока еще заведующий. Ладно. Буду через полчаса.
Тон Силанского не предвещал ничего хорошего. Осторожно, как раненую мангусту, я положил трубку на место.
За стеклянной стеной второй палаты размеренно пыхтели респираторы. В первой все спали, умиротворенные промедолом.
Надо ввести первичные осмотры «новеньким». Процедура, безусловно, более трудоемкая, чем перекраивание старых дневников. Успею.
Через десять минут телефон зазвонил снова. Кажется, старик (Силанскому чуть больше сорока) распалился не на шутку.
— Реанимация?
— Слушаю.
— Ой, пожалуйста… Скорее! Помогите! С больной плохо!
Мы… — панический фальцет перешел в судорожные всхлипывания.
Докопаться до сути проблемы не стоило даже пробовать.
— Где?
— Третий этаж, шестая палата.
Официальное название нашего отделения — «реанимация» 21-о корпуса, в котором помимо «нейрохирургии» располагается травматологическое отделение. К чести тамошних анестезиологов, в травму нас вызывают довольно редко. Обычно справляются собственными силами.
— Бегу.
Этого было достаточно. Таня подхватила черную «экстренную» сумку и устремилась к выходу.
Такая туша, но сколько прыти! Я затрусил следом. «Экстренная» сумка полегче и намного беднее «Нотфала». Но в данном случае особо изощряться и не пришлось. Новоиспеченная медсестра (несколько месяцев, как из медучилища) первый раз в жизни увидела в назначениях глюкозо-калиевую смесь.
Смешивать ничего не стала, решила ввести компоненты по очереди. Начала с хлористого калия. Вскоре больная схватилась за сердце, а виновница бросилась к телефону. Хорошо еще, что сообразила перекрыть капельницу.
Мы нашли «только» брадикардию и повышенную судорожную готовность.
Слава Богу, игла по-прежнему стояла в вене. Хлористый кальций, глюкоза с инсулином, короткая запись в истории болезни.
Если верить моему «Полету», оформить истории болезни я уже не успевал.
Дверь в «реанимацию» была приоткрыта. Бледная, как полотно, Белла чуть не сползала по стене. Во второй палате — необычная для этого времени суток иллюминация. Абашидзе. Эндотрахеальная трубка отсоединилась от респиратора. Бывает. По статистике — у каждого десятого больного на продленной ИВЛ. Быстро заметить дисконнекцию и устранить ее — все, что в таких случаях требуется. Точнее, требовалось. Судя по цвету кожных покровов и предельно расширенным зрачкам, мы давно упустили те первые пять минут, когда попытки восстановления сердечной деятельности перспективны и показаны. Аппарат уже выключили.
Я вздохнул. Таня привычным слитным движением перерезала тесемочку, извлекла трубку и накрыла девочку с головой.
— Олег Леонидович… Я зашла, а она уже…
— Садись, успокойся, — я пододвинул Белле стул и почти по-братски обнял ее за плечи.
В ординаторской сидел Силанский — в халате, американском операционном костюме и немецких белых сандалиях.
На столе валялись мои сигареты, зажигалка и медная пепельница ручной работы — подарок Баграмяна. Короче, вещественные доказательства — после резекции желудка Виталий Владиславович не выносит запаха табака и ведет планомерную борьбу с курением и курильщиками.
— Что у вас тут вообще происходит? Заходишь как в хлев — дым, вонь, света нет, на струнах всякое говно висит, — он сунул мне под нос «сопливую» эндотрахеальную трубку, — нашлась-таки, — Кругом трупы, дежурная бригада где-то гуляет.
— Вызывали в…
— Меня это не волнует! Доложите состояние пациентки, которую вы соизволили перевести в 18-е. На, — Силанский сверился с массивным хронометром «Радо» — Ноль часов сорок восемь минут. Давление, пульс, частота дыхательных движений, температура, объем инфузии, диурез — все!