Вслед за рентгенотехником в ординаторскую впорхнула лаборантка Венера.
Венера работает у нас около года. Хорошая девочка.
Добросовестная, аккуратная. Помимо этих похвальных качеств нельзя не отметить пышную кудрявую шевелюру, глаза-маслины, курносый носик, рельефные губки и мускулистые ноги, неотразимую сексуальность которых всегда что-нибудь подчеркивает. Сегодня — коротенький халатик нестандартного кукольного фасона.
Венера кокетливо наклонила голову, и большой разноцветный бант, за который ей часто доставалось от наших упрятанных под нелепые крахмальные колпаки старушек, затрепетал, как бабочка.
— Здравствуйте, Олег Леонидович.
— Привет, — я не знал, что Венера сегодня дежурит, и при виде ее испытал радость столь же неподдельную, сколь и беспочвенную.
Венера никогда не подавала повода.
— Кому лейкоциты?
— Мальчику после аппендэктомии. А ты думала Куницыну?
Куницын ни в каких анализах не нуждался. Более того, он вытеснил из отделения пациентов, которые нуждались — и не только в анализах.
Тем самым значительно уменьшив нагрузку на лабораторную службу, поскольку «реанимация» является их главным заказчиком.
— Я думала вам.
Аппетитно крутанув бедрами, Венера выскочила из моей «одиночки». Она со мною заигрывает или я опять принимаю желаемое за действительное?
Венера мне давно нравится. Но я робок от природы и осторожен во всех начинаниях. Опять же не хочется получить оплеуху. Хотя эпоха оплеух уже давно прошла. Тем более, что я врач, а она медсестра. Правда, эпоха субординации закончилась еще раньше.
В любом случае приличной девушке труднее сделать первый шаг.
Но кто бы решился дать определение приличной девушки? И хотел ли я, чтобы Венера оказалась таковой? И потом… Попытка не пытка. Если сейчас упустить свой шанс, не позднее, чем завтра им воспользуется другой. Это — как кирпичи на стройке.
Тем более, что за последний год ситуация с прекрасным полом изменилась ненамного.
Прокуренная Наташа из «неотложки» поддалась-таки на мои неуклюжие приставания. После ночных обжиманий в коридоре она затащила меня в сестринскую раздевалку, где все и произошло. Я был шокирован. Не легкой победой и не внушительной разницей в возрасте (не в ее пользу) — первая была закономерной, а вторая очевидной, но обезображенным рубцами животом. О пяти лапаротомиях (в восемнадцать лет выпала по пьяни с пятого этажа) я узнал только, когда Наташа скинула операционную форму.
С тех пор мы общались два-три раза в месяц, когда мне становилось совсем невтерпеж.
Палата тонула во мраке. Валерий Осипович дремал, одурманенный психотропными препаратами.
Мальчик проснулся и хныкал. Его по очереди успокаивали анестезистки и операционные сестры. Я выслушал ему легкие. Как у космонавта.
— Что есть из наркотиков?
— Морфий, промедол, фентанил, — ответила толстая Женя.
Я знал ее больше семи лет — с того самого времени, когда безусый студент второго курса осчастливил своим появлением стонущую от нехватки санитаров больницу. Женя работала за троих, за словом в карман не лазила, не употребляла спиртного, курила, как паровоз и, по-моему, вообще не спала.
— Полкубика фентанила в мышцу и переводите в детскую хирургию.
— Опять развоняются, — в пятидесятикоечной детской хирургии на данный момент насчитывается три свободных места, а в шестикоечной «реанимации» — четыре.
— Скажи, что автобус у Старой Купавны перевернулся.
— Типун вам на язык, — Женя регулярно ездит этим маршрутом.
— Пардон. Тогда пусть будет «Боинг-747». На двести девяносто восемь пассажиров — триста трупов.
— Это как?
— Двое летели зайцем.
Персонал залился смехом, а я стал разрабатывать план наступления. Точнее, отступления. ЦРБ — не Боткинская, где к вопросам пола относятся просто и всегда подстрахуют. Ладно, пока все тихо. Свеженьких, если и покатят, то из «приемника», а значит мимо лаборатории… Правда, меня могут вызвать куда-нибудь на консультацию или «малую» операцию. Увы, для хирургов операции делятся на большие и малые. То есть плевые. Жаль, что наркозов «малых» не бывает.
Исчезать по-тихому нельзя. Остается компромиссный вариант.
— Жень, я в «приемник».
— Вызывали?
— Не-е, просто так. Потом, может, в урологию зайду или к хирургам.
— Надолго?
— На пару затяжек.
Кстати, а Венера курит?
— По дороге не захватите анализы?
— Почему не захвачу? Захвачу.
На всякий случай я почистил зубы. Выходя из туалета, повернул не налево — к дежурке, а направо, к подпружиненным дверям оперблока.
Правая створка жалобно пискнула. Я шепотом матюгнулся и проскользнул внутрь. Под ногой что-то хрустнуло. Я наклонился и поднял с пола небольшой металлический предмет с острыми краями. Заводной петушок. Хорошо, что у моих кроссовок подошва толстая.
Моду на талисманы ввела в свое время старшая Марфа Алексеевна. Теперь почти каждая операционная сестра имела собственный.
Талисманы — в большинстве своем детские игрушки — «охраняли» дежурную бригаду от экстренной работы. Охрана, надо сказать, не слишком надежная. Лучше бы заминировали лифт или поставили у приемного покоя пулемет.
На полках стеклянного шкафа в неестественном голубовато-сиреневом свете тускло поблескивали склянки. Я выбрал ту, заветную, где старшая оставляла дежурной ректификат, не отравленный йодом или хлоргексидином. Не слитый из пробирок с шелком и кетгутом.
Если от многого брать понемножку…
Я вытащил из кармана двухсоткубовый пузырек из-под хлористого калия. Закрепив пробку лейкопластырем, на цыпочках вернулся к наружной двери и выставил свою добычу на лестницу. То-то сейчас порадуется какой-нибудь шальной интерн.
— Женя, запри, пожалуйста, дверь.