Стиль у нее своеобразный. Яркий макияж, броские «цацки», негритянские косички, ленты и банты, колготки немыслимых цветов. Все это притягивает блеклых и скучных славянских мужчин, истосковавшихся по фестивально-пампасовой экзотике (и эротике), словно магнитом.
Мона наскоро соорудила закусон. Она не соответствует расхожему представлению о «богеме», как прослойке неряшливой, бесхозяйственной, вечно полуголодной и, в целом, беспомощной.
Мона даже не пускает меня на кухню.
Я развалился в огромном мягком кресле — в нем просто нельзя не развалиться, вне зависимости от вашего душевного состояния — и тупо уставился на дверь.
Через несколько минут вошла Мона. Наклонилась к низкому столику. Поставила поднос с бутербродами.
Я с треском сорвал целлофановую обертку с кооперативного «Космоса». Руки заметно дрожали.
Мона села напротив. Поджала ноги. Как Андерсеновская русалочка.
Я щелкнул большим пальцем по торцу и протянул ей пачку. Мы закурили.
Я устало провел ладонью по лицу. Мона с интересом разглядывала меня из-под длинных ресниц.
— Что-то случилось?
— Откуда такая проницательность?
— Откуда такая колкость? Ты даже не поздравил меня с Новым годом.
— Ты наверняка выслушала десятки поздравлений. Одним больше, одним меньше… А я просто хотел тебя увидеть.
— И на том спасибо. И все-таки?
— И все-таки… Утлый челнок вышел из тихой гавани в бурное море. И потек по всем швам. На призывные крики о помощи никто не откликается.
Хотя на берегу маячат какие-то людишки.
— В тебе проснулся пессимист? Или ты снова отвергнут? Эти людишки на берегу… они в юбках?
— В килтах. Дело происходит в Шотландии.
Я нервно продегустировал «смирновку» и остался доволен. Мона последовала моему примеру.
— А может я по своей природе бисексуален. Как это заманчиво любить существо одного с тобой вида…
— Это сексизм или мужской шовинизм?
— Маразм. Все мы выродки. У остальных млекопитающих самец похож на самку того же вида. Хотя бы внешне. От соития кобылы с жеребцом получается потомство, а с ишаком нет. У нас все наоборот.
— Кто вдохновил тебя на столь глубокие мысли?
Я встал и обошел ее кресло сзади. Положил руки на хрупкие плечи.
— Ты.
Она звонко рассмеялась и откинула голову назад.
— Это занудство. Сколько можно?
— Coito ergo sum.
Мои пальцы скользили по бархатистой шоколадной коже от маленьких ушей в обрамлении жестких кудряшек до соблазнительного выреза и назад.
— Медики не могут расстаться со своей скучной латынью даже в компании очаровательной молодой женщины. Что это означает?
— Тебе правда интересно?
— Чертовски интересно.
— Перевод приблизительно следующий, — я сильно сжал тонкую шею, по возможности избегая подъязычной кости и прочих ломких образований.
Мона смотрела на меня испуганно, зло и по-прежнему вызывающе. Ее наманикюренные коготки впились в мои запястья.
Я прикусил губу и не ослабил хватки.
В затуманенных карих глазах промелькну а мольба о пощаде… и нежности.
Я припал к ее рту. Наши языки сплелись в солоновато-горьком поцелуе. Ее руки бессильно упали вниз.
Мона начала сползать на ковер. Я опустился на колени рядом.
Она судорожно хватанула воздух. Под смуглой кожей проступила бледность.
Я прикоснулся к ее щеке. Мона поймала мою руку. По пальцам сбегала кровь.
Мона прижалась губами к вишнево-красной ладони и заплакала.
Я смутно помню, как расстегнул мириады блестящих пуговиц и освободил ее от «упряжи» незнакомой, нарочито усложненной конструкции.
Мона повернула меня на спину и грубо, нетерпеливо, отрывая кнопки и заклепки, проделала со мной то же самое.
Чуть не задыхаясь от восторга, я снова опрокинул ее на ковер и вошел в бешено вибрирующее, огнедышащее чрево.
До последнего вздоха не забуду наших ритмичных криков, наверняка перебудивших всех соседей. Дикой пляски осатанело колотящихся друг о друга лобков и неожиданной силы тонких рук, рвущих на себя мои ягодицы.
Феерического, нет, термоядерного экстаза.
Вокруг падали звезды, в ушах шумело. В Мону выплеснулись моря и океаны недосказанного, несделанного, потерянного за эти долгие месяцы.
Как бы я хотел, чтобы она сейчас забеременела! О, проклятая спираль!
Меня распирало от благодарности и нежности. Мои губы сами поползли вниз.