И c этими словами он поднес к носу Фицнера листок оберточной бумаги, на котором огромными буквами было напечатанно:
ВОЗЗВАНИЕ
Немешаевцы! Советская власть доканала справедливых немешаевских тружеников. Она забрала у нас все: лошадей, одежду и последнюю кровлю, необходимую к существованию. Властелины коммунарного разорительства рушат ваши хозяйственные замыслы, рушат ваши семьи. Граждане! C этими приятелями чертей, разбойникам пособничающими, хулиганам потакающими, грабителям помогающими, религию и церковь православную оскверняющими надо кончать! Надо c дубинками в руках избавиться от этих приятелей жидовских кормителей. И в этом нам помогут черносотенные офицеры, нэпман Ключников и репортер Фицнер. Выступаем в ночь c 24 на 25 мая.
Долой Советы! Долой ОГПУ!
Василий Маркович читал воззвание про себя и c каждой прочитанной строчкой обнаруживал в себе внутренний страх, о чем свидетельствовало частое щелканье языком и губами. Он несколько раз повертел перед глазами страшную бумагу и отдал ее капитану, брезгливо вытерев руки о фалды пиджака.
- Клевета поносная!!! Вы же меня знаете, Альберт Карлович! Я этого не мог написать!
- А кто написал, Пушкин?
- Только не я... - дрожащим от волнения голосом ответил Фицнер.
- А ну-ка, Альберт, дай-ка мне какую-нибудь статью этого подонка... - участливо пробормотал Свистопляскин. - Так... Сверяем... Получаем... Да это же ваш стиль, Василий Маркович! Нехорошо! Очень плохо!
- Я не писал! - несколько поднимаясь, вспыхнул репортер.
- Ну, это же заговор! - Свистопляскин был очень доволен.
- Все ясно, - продолжал Ишаченко. - Кто вами руководит? Где штаб? Штаб, спрашиваю, где? Отвечать!
Ключников и Фицнер, не сговариваясь, выжидательно молчали.
- Хорошо. Я вас заставлю говорить! Вы у меня петь будете!.. Гражданин Ключников, вы имели знакомство c гражданином Суржанским?
- Ираклием Давыдовичем?
- Ираклием Давыдовичем, мать его!
- Да, я его знаю!
- А знаешь ли ты, нэпман поганый, что твой дружок расстрелян?
- Я...
- А вот и его показания...
Ключников взял листок.
- Можешь, подлюка, не читать. Я тебе, жидомор, так все скажу. Суржанский был обвинен во вредительстве. Он предал идеалы революции. Готовил диверсию - разрушение пивного ларька на Центральной площади.
- Это же мой ларек! Сами подумайте, какой смысл мне его взрывать?!
- Взрывать? Ты, сказал взрывать? Так. Понятно! Вот, вы и признались, Петр Тимофеевич. Понимаешь ли ты, тварь, что, если мы расстреляли, как собаку, ответработника исполкома, то c тобой мы вообще возиться не будем?! Жилы порвем!
И тут Петр Тимофеевич понял, что вся его жизнь висит на волоске.
"А ты как думал? От органов ничего не утаишь!" усмехнулся про себя капитан и подмигнул Свистопляскину.
"Расколются!" - улыбнулся начальник ОГПУ.
- Хорошо. Я буду говорить.
- Кто подтолкнул Фицнера к написанию опровержения?
- Я никогда его раньше не видел, - начал Ключников. Вы же знаете, Альберт Карлович, я за Советы. А потом Суржанский приходит. До этого этот партиец в Дом печати ходил. К Фицнеру. Результат - статья. Еще немного - и я банкрот. Тогда Ираклий мне этикетки предлагает. Я же не знал, что он все по нотам разыграл? Нет, не знал. Я купился. Потом он сам заявляется. Органами представился. Наколобродил, то есть. Я на него сентябрем смотрю, сердце запрыгало, упало. Я и угодил промеж косяка и двери. Тайник находит. Нелегкая угораздила. Потом назвался. Чтоб ему пусто было. Душу - нараспашку. Увиваться начал. Головомойку мне устроил. Дело предложил. Тогда и вышла эта статья под вторым номером. Непричастен я. Этот Бендер сам ходил к Фицнеру.
- Роман Брониславович, вы что-нибудь поняли? Я - тоже. Вот что, гражданин, еще раз и помедленее.
И тогда Петр Тимофеевич рассказал органам еще раз и помедленнее все что знал: и о визите молодого человека, и о сейфе, и о "Немхерес", и о "Немхересплюс", и о том, что перевод на десять миллионов отправлен в Москву на счет Внешторга.
На лице Ишаченко проявилось замешательство. Свистопляскин судорожно задергал обеими щечками. C минуту чекисты глядели на нэпмана весьма смутно. Трижды произнесенное Ключниковым слово "Внешторг" ставило следствие в тупик: каждый последний чекист знал, что "Внешторг" и "центр" - один черт - органы.
- Значит, вы получаете деньги из Москвы, - голос капитана стал несколько мягче, - а затем их опять отправляете в Москву? Зачем?
- "Немхересплюс" - это промежуточное звено, растроганно ответил нэпман.
- Не понимаю. Еще раз.
- Я же объясняю, что деньги из Миира должны были поступить в наш банк на расчетный счет акционерного общества "Немхерес". Общество это должно было построить Немешаевске завод по производству высококачественного хереса. Нужны пайщики. Пайщиков нашли в Москве.
- Так, дальше.
- Перевод подделывается. К "Немхерес" приписывается "плюс" - получается "Немхересплюс". Деньги падают на счет "Немхересплюс". А это уже моя контора, то есть не государственная - что хочу, то и ворочу. Я оформляю перевод и отправляю его во Внешторг. В банке для Внешторга имеется спецсчет. Деньги падают на спецсчет, после чего уходят в Женеву.
- К буржуям?
- Так точно, к ним.
- Начинаю понимать. Вы понимаете, Роман Брониславович?
Начальник взглядом приказал Ишаченко, чтобы арестованных увели.
- Что будем делать, Альберт? - хрипло спросил Свистопляскин.
- А что такое?
- Ты понимаешь, что все это значит? C одной стороны, мы должны задержать этот перевод, а c другой... Внешторг... Внешторг... Понимаешь, чем пахнет?
- Понимаю, Роман Брониславович.
- А я нет! Мы арестовываем счет этого "плюса" и, тем самым, черт его знает, сорвем какую-нибудь операцию республиканского управления. Тут c кондачка решать не стоит.
- Понимаю, Роман Брониславович.