— Хари, открой! Молчание.
— Телеграмма от Федора!
— А что, Георге, ты уже читать не можешь, только писать?
— Едем в аэропорт!
— У меня тренировка.
— Открой, мне надо переодеться.
— А бить не будешь?
— Брось дурачиться, говорю! Времени нет! Дверь приоткрылась, оттуда выскользнул Хари. Георге замахнулся, чтобы съездить ему по затылку, но угодил рукой в стенку.
— Не пиши на злободневные темы, Георге, — натягивая кожанку, сказал Хари. — У тебя замедленная реакция, можешь промахнуться.
Уже на пороге он бросил:
— Я буду на трассе. Или в кустах возле нее. Георге поднял трубку, вызвал междугородную:
— Девушка, будьте.добры, Старые Чукурены, срочно. Да, в кредит.
К выходу в город потянулась цепочка авиапассажиров.
— Федя! — окликнул Георге.
Грузный лысый мужчина с чемоданом в руке и; теплой курткой под мышкой отделился от остальных и подошел к Георге. Он опустил чемодан, аккуратно, уложил на.него куртку, вытер лысину огромным клетчатым платком, сунул его в карман и шагнул к Георге. Они крепко обнялись. Георге подхватил чемодан и повел брата к стоянке.
— Так что там стряслось у стариков? — спроси. Федор.
— Дом сносят, — Георге открыл дверцу «Жигулей.
Федор с трудом втиснулся в машину:
— Знаю, что сносят. Но они же вроде как новый строят.
Георге сел за руль, включил зажигание: — Уже построили. Вот его и сносят.
— Ну и ну.
Георге вырулил машину на шоссе, ведущее в город,
— Останови, — сказал Федор, — не слышишь, как дверца дребезжит?
Георге притормозил на обочине:
— Да я уже в ней копался.
— Сделать надо, а не копаться. Дай отвертку.
Через несколько минут дверца была в порядке. Машина тронулась.
— Заедем к Хари, — сказал Георге.
— Это Харитон так себя величает?
— Говорит, в этом есть что-то английское.
— А на кой хрен ему английское?
— Ты хочешь сказать, что твои не гоняются за фирменными шмутками?
— То тряпки, а тут имя.
— А для меня, Федя, и джинсы, и майки, и сумки, и имена на западный манер, — все это вещи одного порядка. А музыка? А что они читают? Грустно, Федя, грустно…
Федор и Георге стояли в нескольких шагах от мототрассы и наблюдали, как над пригорком один за другим взлетали гоночные мотоциклы. После воздушных лайнеров они казались домашними петухами, в которых с наступлением осени проснулся инстинкт перелетных птиц.
В воздух взметнулись одновременно два мотоцикла. Приземляясь, они едва не столкнулись. Один гонщик замешкался, другой под седьмым номером рванулся вперед и исчез за кустами. Это был Хари Он соскочил с мотоцикла и бросился к братьям с истошным индейским воплем. Он весь был в черной коже, с черным от пыли лицом, только зубы сверкали в хищном оскале. Георге отпрянул в сторону, Федор растопырил руки. Хари сбил его с ног, они стали кататься по траве, Федор пыхтел, Хари визжал, а Георге стоял в сторонке, курил и посмеивался.
Когда борцы поднялись на ноги, Федор был ничуть нс чище Хари. Потом, раздевшись до пояса, они мылись у колодца. Федор фыркал, как морж, Хари смеялся и все норовил обрызгать Георге, но тот держался подальше, чтоб не замарать белоснежную рубашку.
Они тронулись в путь. Впереди ехали «Жигули», за ними следовал гоночный мотоцикл. Хари вел его почти вплотную к машине, предлагая брату увеличить скорость, но тот не поддавался на провокации. И тогда Хари стал дурачиться. Его семерка то обгоняла братьев, то пулей проносилась им навстречу. Он появлялся перед ними внезапно и так же внезапно исчезал. Федор следил за ним с улыбкой, Георге же неодобрительно качал головой. В последний раз обгоняя машину, Хари крикнул:
— Я заеду к Мирче!
Вскоре его мотоцикл превратился, в точку…
По сельскому радиовещанию выступало трио электрогитаристов: водитель Бузилэ, бульдозерист, так и не напившийся из колодца мош Диониса, и парень, который тогда лакомился в кабине второй машины арбузом в обществе красивой девушки.
— Сеня, начинай, — шепнул парню бульдозерист. Сеня откашлялся в кулак, затем объявил в микрофон!
— По просьбе колхозного диспетчера Зинаиды
Апостол исполняется песня…
…В колхозной диспетчерской сидела та самая красивая девушка и, не обращая внимания на телефонные звонки и сигнальные лампочки на пульте, слушала песню. Конечно же, это была Зинаида Апостол.
По проселочной дороге двигались «груша» — экскаватор, у которого вместо ковша на стреле покачивался металлический шар. Рядом с водителем сидел архитектор, напряженный, как перед боем, с неизменным футляром на коленях.
— Я, товарищ архитектор, тонкую работу люблю, — откровенничал водитель, — а вот приходится стена долбить, дома рушить. Оно, конечно, тоже дело нужное и оплачивается неплохо. Но я, товарищ архитектор, сын ювелира. Мой папаша покойный часто говаривал: я б, говорит, блоху тоже как левша подковал, если б она ногами не дрыгала!
Улыбаясь, он глянул на архитектора, но тот не слушал его, вероятно, и только сухо спросил:
— Поскорей нельзя?