— Вот тут весь он у меня сидит.
— Да нет, нам для исторического музея экспонаты нужны, понимаете?
— Понимаю, — кивнул старик. — Нет, сынок, ничего не осталось, потому как ничего и не было.
Он взглянул на свои старые домотканые брюки, которые сохли на заборе, усмехнулся:
— Штаны вон остались.
— Вы их при короле носили? — оживился Ионел.
— Носил.
Ионел приблизился к реликвии, почтительно дотронулся до штанины:
— Вот это да!
— Дубль один? — изготовившись, спросил юный фотограф.
— Не надо, Аурел, постараемся достать оригинал. Мош Дионис, отдайте нам штаны.
— Чего? — опешил старик.
— Для вас они не представляют особой ценности, а на музейном стенде они станут серьезным обвинением в адрес буржуазно-помещичьего…
— Да что вы все привязались с этим музеем, будь ой неладен! — рассвирепел старик. — Мало, что я им дом отдаю, так они еще и последние штаны отбирают! А ну-ка, марш отсюда!
— Извините, — ретировался Ионел, — но мы не знали, что они у вас последние.
Мош Дионис ворошил сено за старой яблоней в глубине двора. Передвигался он как-то странно, словно ступал по заминированному полю. Позади него на дощатом заборе продолжали сохнуть штаны. Мош Дионис выпрямился, вытер изнанкой шляпы лицо. Услышав за спиной шорох, оглянулся: штаны стали сползать с забора.
Старик успел ухватиться за край штанины, рывком потянул к себе и оказался лицом к лицу с длинноногой старухой. Через ее плечо была перекинута десага, в которой уже скрылась остальная часть брюк.
— День добрый, Дионис, — без тени смущения заговорила старуха. — А я иду мимо, гляжу, негодные штаны висят, вот думаю, самый раз для огородного пугала. Воробьи, Дионис, мой подсолнух совсем исклевали. Я уже все свои кофты и платья на пугале перепробовала, да они, проклятые, не боятся женской одежки!…
— А ты, Катинка, встань сама посреди огорода, — посоветовал Дионис, перетягивая штаны на свою половину, — так они тебя за версту облетать будут. Па лицу старухи промелькнула недобрая улыбка:
— Короткая у тебя память, Дионис. А ведь всего каких-то пятьдесят лет назад ты меня хотел в жены взять!
— Безлошадный я был, потому и хотел.
Старуха обиженно фыркнула и пошла прочь.
Мош Дионис вернулся на площадку для сушки сена, опять ступая, как по невидимому канату. Но, вероятно, длинноногая старуха всколыхнула в нем воспоминания полувековой давности. Его движения стали замедленными, он то и дело застывал с задумчивой улыбкой на лице. Сделав очередной шаг, он исчез, как сквозь землю провалился. И действительно, в сене, где он только что стоял, зияла небольшая дыра, из которой доносился его тихий стон. Поэтому старик не мог видеть, как его брюки снова зашевелились и стали сползать с забора…
Зажав вилы между колен, Дионис сидел в траншее для фундамента. Сверху она была перекрыта досками, на которых лежало сено. В дыре показалось испуганное лицо Лизаветы:
— Ты чего туда забрался, Дионис?
— От жары спрятался, — соврал старик.
Ухватившись за вилы, Лизавета помогла ему выбраться из траншеи. Дионис осторожно дотронулся до затылка, поморщился.
— Опять за шею держишься? Господи, сколько ты ее будешь ломать?
— Сколько надо, столько и буду… Ты вот что, передай мастерам, что завтра вечером начинаем нулевой цикл.
— Чего?
— Темнота! Фундамент нового дома начнем, вот что.
Лизавета выпрямилась. Вместе они долго смотрели на свой старенький домишко, в котором прожили всю жизнь и в окнах которого сейчас догорали лучи заката…
Стояла лунная ночь. Площадка с сеном во дворе Калалбов, словно черной рамкой, была обведена траншеями. По углам робко светились лампочки, замаскированные таким образом, чтобы свет не был виден с улицы. В дальнем углу между камней и корыт с раствором расположилось пятеро мужчин. Кроме моша Диониса, мы уже видели еще одного — Филиппа. Все сидели вокруг скатерти, на которой были разложены огурцы, помидоры, лук, брынза, стояла плетеная бутыль с вином.
Фары проезжающей машины на мгновение осветили площадку. Все участники тайной вечери бросились в траншею, один Дионис не шевельнулся, продолжая сосредоточенно жевать. Вскоре и остальные заняли свои места.
— А ты, Дионис, чего не прятался? — спросил худой старик. — Нас заставляешь, а сам…
— Зачем ему прятаться, если он здесь хозяин? — сказал Филипп, подливая себе вина. — Разве не может человек выйти к себе во двор, чтобы покушать на свежем воздухе?
— В три часа ночи? — подал голос мужчина с одутловатым лицом.
— Шея у меня, — сказал Дионис и потер ее рукой, — не сгинается. Потому и прятаться не могу… Ну как, братцы, не напортачим впотьмах-то? Фундамент все-таки.
— Нам, шахтерам, не привыкать, — сказал мужчина с морщинистым лицом.
— Я тоже под землей работал, метро строил, — сказал худой старик.
— Я на подлодке служил, — сказал одутловатый.
— И я на кинопередвижке вкалывал, — вставит Филипп.
— При чем здесь кинопередвижка? — спросил метростроевец.
— Тоже работа впотьмах, — объяснил Филипп.
К площадке снова метнулся сноп света автомобильных фар.
— Погружение! — скомандовал подводник.
— Отставить, — сказал Дионис. — Давайте лучше список уточним. — Он вынул из кармана лист бумаги, развернул его и передал бывшему шахтеру. — Читай, у тебя глаз острый.
— Одобеску. Это который — Василе?
— Отец его, Думитру.