— Да ему всего восьмой десяток пошел.
— Серьезно? А выглядит куда старше.
— Чиботару.
— Надежный.
— Павлкж.
— Сойдет.
— Кэпрарь.
— Может донести.
— Он мне двести пять рублей должен, — сказал Дионис.
— Тогда на крючке… Так, Вылвой, Бойко, Степанов. Тут все в ажуре… Когда клаку собираешь, Дионис?
— На пятницу.
— В ночь с пятницы на субботу? — шахтер отложил список. — Ну что, люди, по-моему, подходящие. Почти все на пенсии, значит, соскучились по работе.
— Еще как, — поддакнул Филипп, подливая себе вина.
— Ты, Филипп, этим делом не злоупотребляй, — посоветовал кто-то.
— А то спишем на берег, — добавил подводник.
— А меня сухое не берет, — заверил Филипп и, по обыкновению, качнулся вперед, опрокинув бутыль.
Была лунной и ночь с пятницы на субботу. Сном праведника спали Старые Чукурены. Лишь у Калалбов царило бесшумное оживление. Одна за другой во двор проскальзывали тени. Дионис стоял в воротах, пристально вглядываясь в лица, и крестиком отмечал в списке прибывающих. Подвешенная на столбах гирлянда мощных ламп освещала площадку для сушки сена. С десяток стариков и старух сгребали сено, другие укладывали его в стог. На свет появился готовый фундамент для дома. Стоя на нем, как на постаменте, мош Дионис сказал краткую речь. Выстроившись в относительно ровную шеренгу, ему внимали старики и старухи, разбитые на четыре бригады. Во главе каждой стояли бригадиры: шахтер, метростроевец, подводник, Филипп.
— Главное, братцы, — сказал в заключение мош Дионис, — до третьих петухов успеть стены поставить.
Он подозвал Филиппа. Тот достал из сумки бутылку водки, протянул Дионису:
— Шампанского не нашел, но ничего! Сбегать за стаканчиками?
— Не надо стаканчиков. Ну что ж, как говорится, в добрый час!
И Дионис разбил бутылку о фундамент. Филипп в ужасе закрыл глаза.
…Стены дома росли на глазах. В жилистых руках мелькали мастерки, корыта с раствором. Бригадиры покрикивали на своих помощников, те на старых, подносивших раствор и камни, старухи кричали друг на друга. Царила та приподнятая атмосфера, какую можно встретить на стройке, куда завтра должна явиться приемная комиссия…
Подводник, бригаде которого досталась глухая стена, застыл на мгновение, глядя на светящееся окно соседнего дома.
— Твоя-то чего не пришла? — спросил помощник.
— В положении она.
— А не спит почему?
— Без меня она не уснет…
— А моя наоборот, чуть ли не силой меня на эту клаку погнала. Хоть раз в жизни, говорит, высплюсь по-человечески…
— Небось, мучаешь ее? — подмигнул подводник.
— Угу, — признался тот. — Храплю я очень. И к фельдшеру обращался, а он говорит: медицина пока бессильна. Что за наука? Сердце запросто пересаживают, а от храпа излечить не могут…
Пропели первые петухи, возвещая, что скоро рассвет.
На вершине холма стоял Апостол и, глядя в бинокль на залитое утренним солнцем село, весело мурлыкал под нос.
Из «Волги» выглянул водитель Вася:
— Может, врубить мегафоны?
— А что такое? — насторожился Апостол, шаря биноклем по улицам и переулкам.
— Хорошо поете, Григоре Алексеевич, — пошутил Вася. — Да и народу не мешает хоть раз услышать от вас что-нибудь другое, чем «немедленно явиться в правление!» Истосковался народ по доброму слову, Григоре Алексеевич,…
В это время бинокль, как артиллерийский прицел; впился в поднятые за ночь белые стены. Апостол, естественно, не поверил и протер глаза — стены не исчезли. Он протер окуляры — стены казались еще выше, еще белее…
— По доброму слову, говоришь, истосковались? Микрофон!
Словно раскат грома прокатился над селом:
— Пенсионеру Калалбу немедленно явиться в правление!
Второго раската не получилось: слишком много страсти вложил Апостол в первый, и у него сел голос.
— Повторяю, кхе, кхе, — закашляли мегафоны, — бывший пенсионер Калалб, кхе, кхе, немедленно явитесь в правление!
Апостол сел в машину, отдышался и прошипел в микрофон:
— Отставить! Я сам, кхе, кхе, явлюсь!
Тетушка Лизавета и мош Дионис стояли рядом, как бы защищая собой стены нового дома. К ним пытался приблизиться Апостол, но это ему не удавалось: между ним и стариками по проволоке носился лохматый пес и заливался громким лаем. Приходилось ругаться на расстоянии.
— Я же вас предупреждал, — надрывался Апостол, — что строиться здесь нельзя, что здесь, по генплану, кхе, кхе…
— Всем можно, а нам нельзя? — перекричала его Лизавета, — Начхать нам на твой план, это наша земля!
— Не ваша, а колхозная!