Саша уже достаточно понимала киорийцев, чтобы не использовать наушник, но иногда возникали нюансы, которые приходилось обсуждать отдельно. Говорить на киорийском она также могла, но произношение пока хромало на обе ноги, поэтому продолжала использовать русский, а Филис соответственно — переводчик.
— Агрессия может быть явной и скрытой, пассивной. Когда общество в целом страдает от неустроенности, отсутствия перспектив, повышенной тревожности, уровень пассивной агрессии в нем возрастает. Явной тоже, но она довольно очевидна, и люди быстрее учатся защищаться от нее. А вот от пассивной защититься сложнее…
— В чем она проявляется?
— Как правило, в словах. Обесценивание успехов, насмешки или шутки, выглядящие на первый взгляд вполне невинно, но на самом деле ранящие. Неприятные. Отрицание чувств. Эмоций. Или наоборот грубое их обнажение с целью манипуляции. У пассивной агрессии много выражений, и все они направлены на разрушение личных границ. Ее проявления похожи на мелкие уколы. Укусы пчел. Единичные могут быть болезненны, но быстро проходят…
— А постоянные могут вызвать аллергию, — дополнила Александра.
— Именно. Человек, обитающий в такой среде, либо учится жестко отсекать любые проявления агрессии в свой адрес ответной, либо страдает и терпит, либо старается свести контакты с окружающим миром к минимуму. Из соображений собственной безопасности.
Так с ней и получилось. Минимум контактов. Минимум друзей. Минимум общения. Надо сказать, жить стало немного легче. И ушло то бесконечное ощущения давления, от которого не получалось избавиться раньше.
— Отдельно стоит отметить, что пассивная агрессия может проявляться также близкими людьми. Родственниками. Партнерами. Друзьями. Причем несознательно. Как правил, представители такого общества сами не до конца осознают, что действуют разрушительно. Они не имеют цели навредить, скорее неосознанно повторяют привычные нормы общения и переносят их в близкий круг.
— То есть они не виноваты в том, что причиняют боль?! — возмутилась Саша.
Но жрица на ее вспышку лишь ожидаемо улыбнулась.
— Они действуют так, как привыкли. Людям сложно перестроиться. Также как и тебе сейчас. Когда постоянно находишься во враждебной среде, подстраиваешься под ее законы. Учишься выживать. И каждый выживает так, как может. Порой, люди причиняют боль неосознанно. Не потому, что хотят сделать больно, а потому, что не понимают. Возможно, они искренне хотят помочь. До тех пор, пока им не объяснить, и даже после, до тех пор, пока они сами не осознают до конца свои поступки и их причины, нельзя говорить о том, что они виноваты.
Девушка вдохнула, откинула голову назад и очень долго выдыхала, пытаясь уложить в голове услышанное.
— Значит, родители меня все-таки любят…
— Вопрос в том, что вызывает у тебя сомнения в их чувствах?..
Глава 25
Сомнения… Саша не могла сказать, откуда и когда они появились. Может быть, были всегда. Может быть, возникли в школьные годы. Может быть, позже, когда она определялась с будущей профессией. А может быть, когда поняла, что идея с разводом никто не поддержит… Да и была ли она, любовь?
— Сколько я себя помню, от меня всегда чего-то ждали. Требовали. Читать. Считать. Писать. Хорошо учиться. Слушать старших. Уважать. Понимать. Не шуметь… Я была послушной. Тихой. Много читала, очень любила книги. Я и сейчас их люблю. Но тогда… У родителей всегда были какие-то дела. Поездки на дачу. Бабушки и дедушки. А мы с братом могли оставаться вдвоем. И тогда я должна была за ним следить… Хотя он старше, но вот как-то так получилось…
Действительно, получилось. Как говорила Ольга: «Сережку твоего соплей перешибить можно, чихнешь рядом, он весь и кончится». Пожалуй, так и было. И есть до сих пор. Брат был мелким. Каким-то хилым. Болезненным. Тихим. Еще тише, чем сама Саша. И так уж вышло, что его все время задирали во дворе мальчишки, а она… присматривала. Как могла. Все-таки конфликты Саша и в детстве не любила.
— Он тоже хорошо учился. В общем-то, у нас хорошая семья. Папа-инженер, мама-учительница. Интеллигенция. Они никогда не ругались между собой. Разве что мама иногда ворчала, или обижалась и тогда прекращала разговаривать.
Эти ее обиды заставляли всех в доме замирать. Вот как так получается? Человек вроде ничего не делает, а ты уже знаешь, что что-то не так. А она молчит. Ходит, поджав губы, и молчит. А еще смотрит иногда с укором. И хочется сразу пойти и сознаться во всех смертных грехах. Даже если ничего не сделала, все равно хочется. Почему?
— Папа говорил, что у нее это профессиональное. Деформация. Привыкла на работе всех воспитывать, вот и домой переносит. Только от этого не легче.
Школа. Она запомнилась серым зданием с шумным классом, тяжелым портфелем, постоянными требованиями и хмурыми учителями. К выпускным экзаменам такими же становились и ученики. Хмурыми, озлобленными, издерганными… После выпускного, какого-то нарочито праздничного и громкого, Саша ни разу не приходила на встречи выпускников. Почему-то даже пересекать порог этого серого здания не хотелось. Ольга ходила, рассказывала потом, какими стали одноклассники, чего добились, как поменялись… Слушать ее было интересно, и иногда смешно, а главное легко. Ведь от самой Саши никто ничего не требовал.
— Я думала, они меня поймут. Родители. Они ведь оба спокойные. И никогда нас не били. Да и за что? А онисказали, что надо терпеть…
Только сейчас, снова анализируя прошлое и детство, девушка вдруг поняла, что ничего противоестественного в их ответе не было. Они ведь и сами всю жизнь терпели. Мама — женский коллектив и скандального директора, отец — начальство, которое, конечно, признавало его заслуги, выплачивая порой премии или выдавая путевку в санаторий, но не повышая. А он — слишком гордый, чтобы просить, и слишком преданный, чтобы поставить вопрос ребром и пригрозить увольнением.
Они терпели, мирились с неудобствами, пережили девяностые, когда каждый выживал, как мог. И, наверное, они слишком боялись повторения чего-то подобного. Вот и держались. За работу и друг за друга. Они поженились один раз и на всю жизнь. И не могли представить иного. Почему-то только столь простая мысль пришла ей в голову только теперь.
— Они не могли иначе, да? — где-то в груди словно разжались тиски, так долго сжимавшие сердце. — Просто не могли. А мне было так обидно…
О да, она рыдала, сидя у Ольги на кухне. Жаловалась. И задавалась только одним вопросом: почему? Почему ее заставляют терпеть? Почему? Теперь Саша понимала. И, наверное, когда-нибудь потом сможет простить. И, может быть, начнет отвечать на звонки. А не только слушать новости от брата. Вот он как раз очень хотел помочь.
Сережка. Тощий, нескладный, немного смешной и неловкий. В очках и вытянутом свитере. Типичный программист. Из-за стекол его глаза казались непривычно большими. Немного испуганными. Удивленными. Он искренне хотел поговорить с Владом «по-мужски». И в этом отчаянном порыве напоминал задиристого воробья, решившего напасть на благородного грача. Хорошо, что ему хватило мозгов сначала со своим желанием прийти к ней и Ольге. И подруга, не стесняясь в выражениях, подробно объяснила ему, куда он может идти со своим благородством. А заодно сказала, в чем может заключаться реальная помощь.
— Я так сильно на них злилась. И обижалась. И… Мне казалось, что я им совсем не нужна и не интересна.
— К сожалению, я не знаю подробностей их истории. К тому же, наш культурный опыт сильно отличается. Мне сложно судить. Но рискну предположить, что твои родители травмированы тем обществом, в котором им пришлось жить. А травма в свою очередь рождает еще одну…
— И так будет всегда? Одно травмированное поколение сменяется другим?
— Если говорить в целом, то у каждого есть стремление улучшить свою жизнь, и соответственно жизнь своего потомства. В истории Киориса были и темные времена, которые сейчас кажутся нам ужасными, но опыт других миров показывает, что подобное может существовать и в настоящем. Мы прошли очень долгий путь от травмы к тому, что имеем сейчас. Завтра или через пару дней, мы можем посетить Музей Истории. Я расскажу тебе об основных этапах, конечно, если тебе интересно.
— Мне интересно, — Александра взглянула на жрицу и кивнула. — Я хочу знать больше. И понимать тоже больше. Если у вас получилось, значит… для Земли тоже не все потеряно.
— Возможно, но у каждой культуры свой путь. Если же говорить об отношениях родителей и детей. В норме, когда пара создается по взаимному желанию и симпатии, их отношение к детям всегда исходит из вложенного обществом понимания «лучшего».
— А можно попроще?
— Конечно, — Филис коротко улыбнулась и на мгновение задумалась, собираясь с мыслями. — Например, на планете Нероя каждые пятьдесят лет происходят штормы. Их атмосфера устроена таким образом, что испарения копятся в нижних слоях, собираются в тучи, которые заслоняют прямые солнечные лучи. Только в таких условиях ее население может жить и заниматься земледелием. Звезда находится слишком близко к планете, и ее излучение пагубно влияет на все живое. Облака необходимы. Но когда их становится слишком много, приходит Шторм. Первое, чему неройцы учат своих детей — следить за плотностью облаков. Избегать солнечных лучей. Определять ранние признаки дождя и ветра. А еще бегать. Очень быстро бегать, чтобы успеть попасть в убежище и занять в нем место для всей семьи. Потому что Шторм и образование нового слоя облаков длится от года до двух. И все это время неройцы проводят под землей. У них считается, что тот, кто успел родиться и умереть между двух Штормов, попадает прямо в Сердце Земли. Для них нет места лучше. Ты понимаешь, о чем я?
Саша поняла. Родители заставляли ее учиться, потому что считали, что без образования нельзя построить хорошую жизнь. Кто знал, какой станет разваливающаяся страна к моменту, когда она окончит школу? Никто. Они пытались дать ей самое лучшее, и это она понимала и раньше, но теперь почувствовала снова. Уже иначе. Как-то вот ощутила. Кожей.
— Они считают небо чем-то ужасным, да? Неройцы.
— Да, — жрица кивнула. — Небо несет смерть. К тому же неройцы до сих пор поклоняются стихиям и природе. Приносят жертвы, умоляя отсрочить приход нового Шторма. Когда киорийцы прибыли туда впервые, их приняли за посланников Шторма, пришедших всех убить.
Александра неверяще покачала головой. Если во Вселенной существует нечто подобное, то чему вообще можно удивляться?
— Хочешь обсудить своих родителей? — мягко уточнила Филис.
— Нет, — резче, чем хотела ответила девушка, но тут же вздохнула, понимая, что накопившийся за долгие годы багаж не разобрать за пару часов. — Не сейчас. Мне нужно подумать. Понять. Ты права, наш культурный опыт очень отличается. Тебе будет сложно судить, не зная нашей истории…
— Ты можешь рассказать. Иногда, когда объясняешь, лучше понимаешь, о чем говоришь.
— Я расскажу… Но… я устала.
Признание далось сложно. Но, сказав, Саша почувствовала себя так, будто сбросила с плеч гору.
— Конечно. У нас достаточно времени для бесед. Хочешь посетить термы?
— Да, с удовольствием. И… спасибо.
— Робот проводит тебя, когда захочешь.
Филис что-то сделала со своим браслетом, и в комнату вкатился уже знакомый механический прислужник, похожий на пылесос с ручками.