Пару дней я ждал последствий инцидента на вечеринке, но все шло как обычно, словно поединка и вовсе не было. Возможно, Гай, действительно, посчитал, что поскользнулся сам, а возможно не захотел афишировать бой с неприкасаемым. В любом случае я доволен и даже немного успокоился. Теперь все свободное время я посвящаю наращиванию силы своего сумрачного щита, та ночь показала, что нельзя терять время. В любой момент может случиться все что угодно и только от моей силы будет зависеть, выживу я или нет. Тот случай, когда своей защитой я сбил с ног стража, подсказал мне отличную идею как контролировать развитие силы. Возвращаясь в свой сарай, я стал прихватывать с собой пару камней и, как только за охранником закрывалась дверь, приступал к тренировкам. Первоначально я хотел двигать камни и таким образом замерять развитие силы щита. Чем тяжелее камень и чем дальше я его сдвину, тем выше соответственно продвинулся. Очень показательно, но сразу же вышла закавыка. Незаметно я смог протащить к себе только небольшие булыжники, а их, как оказалось, даже на своем теперешнем уровне я могу таскать по сараю практически без усилий. И вот тут меня осенило!
Сегодня, возвращаясь с ринга, я подобрал кусочек мягкого песчаника. Охранник с недоумением покосился на меня, но ничего не сказал, даже не поинтересовался, зачем он мне. Так молча мы и дошли до моей каморки, а дождавшись пока я зайду, он тут же захлопнул дверь и загромыхал ключами. Едва стихли его шаги, как я с нетерпением установил камень в угол прямо в стену, между двумя гранитными блоками фундамента, и войдя в Сумрак, надавил на него силовым щитом. Камень вмяло в гранит, посыпалась песочная труха и все!
Разочарованно выхожу в реальность. Не знаю чего я ждал, но этот результат как-то не впечатлил. Переждав приступ неудовлетворенности, вхожу снова и уже вкладываюсь во всю мощь, давя двумя растопыренными ладонями. Хрясь! Кусок песчаника раскрошился на десяток маленьких частей. Давлю еще, растирая осколки в пыль.
Здорово! Выскакиваю из Сумрака и, передохнув, прихожу к идеи вытащить гранитный булыжник из пола камеры. Раньше казалось, что это бессмысленно тренироваться с такой твёрдой конструкцией, но сейчас появилась внутренняя уверенность. Вдох, выдох, восстанавливаю дыхание и ныряю вновь в серую муть. Ставлю камень на место прежнего и пробую раздавить этот. Пыжусь, напрягая сознание и давлю щитом на пределе возможного — безрезультатно. Гранит оказался куда прочнее и не поддался.
Выхожу в реальность с дрожащими руками и весь мокрый от пота.
«Ладно, — успокаиваю себя, — пусть с гранитом не получилось, но песчаник то я раздавил в пыль. Такое голыми руками не сделать, разве что кувалдой».
Отдышавшись, решаюсь спросить свой внутренний голос, хотя мы с ним как бы в ссоре после той ночи и не разговариваем уже несколько дней.
— Что скажешь, какого уровня мой щит?
Наверное, Гор тоже заскучал в тишине, потому что откликнулся сразу и даже не ворчал как обычно.
Могу с уверенностью сказать, что это результат третьего уровня.
Мне это не очень понятно, поэтому переспрашиваю:
— Объясни толком, что это значит? Удар какого стража выдержит такой щит?
Для простоты, в первом приближении можешь считать, что ты выше сильнейшего из заклинаний на один дан, то есть предположительно твоя защита выдержит удар стража заклинания Эйн второго дана третьего уровня, соответственно стража Дойс третьего дана такого же уровня, и любой удар заклинания Триан.
— Значит, сегодня я мог бы играючи справиться с Гаем?
Гор словно специально дожидался этого вопроса, и в его голосе засквозило довольное злорадство.
Что с тобой, человек? Если ты не умеешь считать, так спроси меня, я тебе подскажу. Ты выдержишь удар одного из стражей, а у него их два — это в два раза больше!
Я никогда Гора не видел и даже не представляю, как он мог бы выглядеть, но по голосу он просто лоснится от удовольствия. Как же поставил человечишку на место! Ладно, вижу обрадовался я рановато, но все равно полного понимания у меня нет. Пытаюсь не злиться и спрашиваю, словно бы не замечая его злорадства.
— Так что два стража Гая пробили бы мой сегодняшний щит?
Гор демонстративно вздохнул как старый учитель, уставший от тупости своего ученика.
Все тебе надо разжевывать, ну неужели непонятно — ничто не вечно. Каждый удар уносит часть энергии из твоей защиты и понижает порог ее пробиваемости. Удар стража заклинания Дойс второго дана такого же или более высокого уровня чем твой, снизит порог пробиваемости на два уровня, третьего дана на 3 уровня. То есть два стража Гая пробьют твою сегодняшнюю защиту со второго удара. Если ты заметил закономерность, то уровень силы от заклинания к заклинанию увеличивается примерно на дан, значит удар заклинания Эйн первого дана третьего уровня и выше, снизит порог твоей защиты на два уровня, а второго на три.
У меня аж голова закипела от подсчетов.
— Подожди, у меня что-то не сходится! Если первый дан моего заклинания Прим имеет пять уровней, то на самом высшем моя защита будет непробиваема для удара заклинания Эйн второго дана пятого уровня, а как же быть с ударом третьего дана Эйна? Насколько я помню твои слова, развитие моей защиты заканчивается на первом дане, и следующий дан — это нападение.
На пятом уровне первого дана у тебя заканчивается развитие пассивной защиты, и да, удар третьего дана заклинания Эйн твоя пассивная защита не выдержит. У вас, у людей, есть поговорка — лучшее средство защиты — это нападение! Она как раз и отображает реальное положение дел. Развивая второй дан, ты вместе с нападением наращиваешь и активную оборону, не позволяя наносить по себе удары.
Обескураженный я улегся на матрас. Выходило, что чем дальше, тем страшнее, и лучше вообще не задумываться о будущем. Ведь рано или поздно моему безбедному существованию здесь, в доме Дидала, придет конец. Лириан поспорит с еще одним дружком покруче, и меня увидят в Сумраке, или Парс догадается. Что тогда? Лучше не думать. Единственно возможный путь для меня — это развитие. Развитие как можно быстрее! На худой конец всегда можно принять предложение Гора.
С этой мыслью я как-то успокоился и заснул, бормоча про себя: «Но это только в самом крайнем случае».
***
Жара сегодня стоит совершенно невыносимая, и Парс, сжалившись над своими парнями, жестом остановил приготовившуюся выйти на ринг пару.
— Ладно, на сегодня достаточно. — Каменное лицо комита скривила ухмылка. — Завтра отработаете.
Глава стражи дома Ашшура, не став больше ничего добавлять, развернулся и молча двинулся в сторону господского дома, а Грэм, проводив взглядом его спину, рявкнул:
— Чего встали, команды не слышали! Доходягу в сарай, а остальные в казарму. Свободны!
Я было потихоньку двинулся в сторону своего «добровольного» убежища, но стражник, что сегодня конвоирует меня, дернул за рукав.
— Не туда, пойдем через хоздвор.
На это у меня в голове сразу же появилось с десяток возражений. Идти дольше — раз, да и тащиться придется по открытому двору по самому солнцепеку — два. Не лучше ли через парк. И короче, и в тени. Подумав, я все же не стал излагать свои соображения вслух. С одного взгляда на туповато-мечтательное выражение лица моего охранника становилось ясно, что заход на хоздвор связан с его непременным желанием увидеться со своей зазнобой, работающей на господской кухне. А раз так, то никакие мои возражения его все-равно не остановят.
Молча шагаем по мраморным плитам, мой страж не сводит взгляда с кухонного крыльца, в надежде, что подруга случайно выглянет во двор. Впереди вытянулись цепочкой несколько телег, и дворовые разгружают привезенный товар. Квестор Фарон, заложив руки за спину, важно прохаживается мимо разложенных в кучи мешков, а следующий за ним писарь старательно ловит каждое его слово. Еще бы, квестор — глава канцелярии спафария, после семьи — это самый главный человек в доме. Одного его слова достаточно, чтобы стереть в пыль любого из слуг Дидала, не говоря уже о рабах.
Охранник сворачивает поближе к дому и сбавляет шаг, так что мы еле волочим ноги. Движемся по дуге, обходя телеги и толпящийся народ, но деваться тут особо некуда, и мы проходим мимо грозного Фарона буквально в шаге. Кухонная дверь по-прежнему закрыта, и лицо моего конвоира с каждой секундой становится все мрачнее и мрачнее. Хмыкнув и пожалев про себя страдальца, я поворачиваю голову и слышу слова квестора.
— Так, прибавь еще восемь. Итого, двадцать четыре плюс восемь…
Пробегаю взглядом по разложенным на равные кучки мешкам, и в уме у меня вдруг возникают странные цифры: «Девять куч, в каждой по восемь мешков и еще одиннадцать по четыре. В целом, сто шестнадцать». От удивления произношу эту цифру вслух и тут же вздрагиваю от неожиданности. Стоящий ко мне спиной Фарон, резко развернувшись, уставился на меня прорезями цепких колючих глаз.
— Что ты сказал? — Голубая купеческая каста на морщинистом лбу поплыла вверх, усиливая раздраженное удивление на вытянуто-аскетическом лице квестора.
Меньше всего мне хотелось бы сейчас неприятностей с таким человеком как Фарон, и я не знаю, что ответить, поскольку и сам не очень-то понимаю смысл того, что произнес. Пока я ошарашенно молчу, писарь, разглядывавший свой список, вдруг нагнулся к уху квестора и прошептал:
— Мой господин, такая цифра у нас была, когда мы пересчитывали во второй раз.
Вот тут я пораженно понимаю, что не задумываясь, мысленно задал вопрос и мгновенно получил ответ — сколько точно мешков свалено здесь во дворе.
Недовольно зыркнув на своего помощника, квестор вновь повернулся ко мне.
— Я задал тебе вопрос. — Не сулящий ничего хорошего взгляд вонзился мне в лицо, — Отвечай.
Опустив глаза в землю и изображая покорнейшее смирение, бормочу:
— Я никого не хотел обидеть. Только пересчитал мешки. У меня вырвалось случайно.
Глубокая озадаченность собралась складками на лбу квестора, и я осознаю, что они с писарем уже несколько раз пересчитывали мешки и каждый раз получали отличный от предыдущего результат. Словно в подтверждение моей догадки, Фарон остановил мой лепет.
— Ты хочешь сказать, что посчитал вот так сходу? — Рука квестора вынырнула из-за спины и, отстегнув с пояса кошель, высыпала на ладонь горстку серебряных монет.
— Сколько? — Заинтересованный взгляд вновь уставился мне прямо в лицо.
Не успеваю даже мысленно повторить за ним, а в голове уже рождается ответ.
— Двадцать семь. — Стараюсь произнести уверенно, не отводя взгляда от буравящих меня глаз.
Пересчитав по одной, Фарон глубокомысленно хмыкнул и обернулся к продолжающему подсчет мешков писарю.
— Ну, что там?
Тот, закончив чиркать отметки на вощеной табличке, удивленно воскликнул:
— Надо же, а этот паренек прав. Ровно сто шестнадцать.
Поморщившись, словно ему очень не хочется связываться с непонятным, но по долгу службы он обязан довести дело до конца, квестор, уже не глядя на меня, пробурчал почти скороговоркой:
— Двенадцать по семь, плюс восемь по четырнадцать и еще пять по семь… Сколько всего?
Повторяю за ним бессмысленные для меня цифры, и ответ срывается не успевает глава канцелярии закончить.
— Двести тридцать один.
Фарон бросает быстрый взгляд на свои записи и надолго застывает в молчаливой задумчивости. Весь двор затихает вслед за ним и с интересом ждет, чем все закончится. Мой конвоир тоже терпеливо топчется позади, для него квестор такой же царь и бог, как и для всех остальных. Наконец, Фарон поднимает взгляд.
— Где ты научился счету, неприкасаемый?
Пожимаю плечами, помня, что на все вопросы надо давать убедительные, но непроверяемые ответы.
— Как-то жил у нас бродячий дервиш, он и научил. — Говорю так, потому что нищие и бродяги частенько забредали в поселок, а среди них встречались разные люди.
Квестор по-прежнему не спускает с меня недоверчивого взгляда, но что-то в его глазах изменилось, и я вдруг отчетливо понимаю в чем дело: «Сейчас ему чертовски нужен такой человек как я, поскольку время сбора урожая и со всех поместий и ферм спафария поступает зерно, мясо и прочее… Все надо учесть, пересчитать, излишки продать и кругом нужен счет, счет и счет… Такой человек ему нужен, но он не хочет связываться с неприкасаемым. Дилемма!»
Мне даже стало занятно — что же он выберет, и я с интересом жду решения, почему-то уверенный, что нежелание иметь дело с отверженным победит.
Внутренний раздрай так ярко отображается на лице Фарона, что мне даже жалко его становится. Мучается бедолага выбором, а мне пока совершенно безразлично. Переход в канцелярию квестора еще неизвестно чем обернется, а к своей теперешней жизни я привык, и она мне даже начала нравиться. А что, попрыгал полдня по плацу, а все остальное время — мое. Могу тратить его на саморазвитие, а могу просто дрыхнуть носом в тюфяк. Никому дела до меня нет.
Пока я размышлял, Фарон видимо пришел к какому-то решению, потому что морщины на его лбу разгладились, и во взгляде вновь появилась пренебрежительная надменность. Губы главы канцелярии скривились в усмешке, а указательный палец ткнул в ствол большой акации.
— Если уж ты так поднаторел в счете, то, может быть, скажешь сколько листьев на этом дереве?
Окинув снизу-вверх густую раскидистую крону, осознаю, что надо мной сейчас откровенно издеваются, и, не задумываясь, выкладываю первое появившееся в голове число.
— Девять тысяч семьсот пятьдесят один.
Ожидавший, видимо, совсем другой реакции, Фарон озадаченно покосился на зеленые ветки, и в его голосе засквозила неприкрытая угроза.
— Уверен?! Готов ответить за свои слова головой?
В чем я уверен, так это в том, что пересчитать и опровергнуть мой ответ, никому здесь не под силу, поэтому спокойно выдерживаю придирчиво-вопросительный взгляд.
— Да. Если вы сомневаетесь, господин, то всегда можете пересчитать и проверить. — Абсолютной серьезностью тона и туповато-подобострастным выражением лица пытаюсь скрыть предательскую улыбку. Понимаю, юмор тут не в почете, и Фарон не потерпит в свой адрес и тени насмешки.
А тот действительно прошил меня пронизывающим взглядом и, не найдя ничего к чему бы удалось зацепиться, вдруг произнес, пересиливая самого себя:
— Пойдешь со мной, у меня есть для тебя работа.
Стоящий за моей спиной стражник, наконец-то решился подать голос:
— Господин квестор, а что мне сказать Парсу?
Маленькие, колючие глазки Фарона мгновенно переключились с меня на охранника, и все раздражение, что скопилось в нем за эти минуты, выплеснулось на подставившегося беднягу.
— Ты оспариваешь мое решение!? — Голос квестора стремительно наполнился злой силой. — Да, как ты смеешь вообще вякать здесь!? Ничтожество!
— Что вы, господин! — Лоб стражника, несмотря на жару, покрылся холодной испариной. — Я же ничего… Просто спросил…
Сбросив пар, Фарон понизил тон и процедил уже с надменным презрением:
— Мне плевать, что ты скажешь комиту Парсу, но этого, — его палец ткнул в мою сторону, — я забираю. Если у главы охраны появятся вопросы, то он знает, где меня найти.
Посчитав этого достаточным, квестор развернулся и уверенно зашагал в сторону дома, а я в полной растерянности бросил взгляд назад — мол что-делать-то? Не найдя никакого ответа на перепуганном лице своего охранника, я счел за благо поторопиться за удаляющейся спиной Фарона, пока он не уловил моих сомнений. Злить всесильного квестора было явно неразумным.
Пристроившись вслед всемогущему распорядителю, я попытался представить, что сулит мне это внезапное изменение, но ничего путного не получилось. Мой внутренний голос молчал, а мои немые вопросы падали в пустоту, оставаясь без ответов.