- Эх, - вздохнул золотоглазый трансформант со скрипично-канифольным голосом, - эх, да разве ж это высоко?! Каких-то несчастных сто метров и все! И выдохся, и батарейки сели!..
- Вот-вот! - сказал Витюша, - И у меня! Раньше я эту нашу кафельную стометровку - в два притопа в три прихлопа, а теперь...
- А ты какой щеткой пользуешься - подметальной или полиэтиленовой?
- Зубной, - загрустил солдат-первогодок.
И его новый друг до такой степени оторопел от этого ответа, что только и ахнул:
- Это как это?!
Да-а... Вот так они и сидели - два голубчика - в обнимочку на крыше казармы. А когда за фольварком, за капустным полем, за хилым немецким лесочком вставало во всей своей неописуемой красе родимое русское солнце, солдатик, сглатывая комок, восхищенно вздыхал:
- Ух!.. Вона как!.. Эх!.. Слышь, хочешь стихи почитаю?
- Пушкина?
- Да нет, это из новых, ты его не знаешь...
- Евтушенко?.. Вознесенский?..
- Тюхин его фамилия. - И Витюша, набрав побольше воздуха в хилую свою, туберкулезную грудь, с выражением читал свое самое-самое свежее, из поэтического цикла "Гражданственность":
Время быстрой ракетой мчится!
Очень скоро из разных мест
Мы приедем в Москву, в столицу
На ХХХ-ый партийный съезд!
Тут Витюша украдкой косился на Зюзика и осторожно спрашивал:
- Дальше читать, или хватит?
- Дальше! О, дальше, дальше! - стонал Зеленый Зюзик, устремленные на солнце глаза которого были полны неподдельного восхищения и слез.
Голос Эмского креп:
Мы трудились под рев моторов,
Закалились и сильными стали
Крузенштерны морских просторов
И Титовы космических далей!
- Хорошо! - не выдерживая, всхлипывал инопланетянин.
А польщенный автор скромно пояснял:
- Тут, конечно же, лучше Гагарины - в последней строчке, но из-за ритма не влезло.
- И все равно - хорошо! - моргая огромными лемурьими глазищами, шептал Золотоглазый Зачарованный Зюзик.
- Слушай, а в пол-литру ты обратиться можешь?..
Вообщем, долго ли, коротко - но два этих стихолюбивых чудика так сроднились душами, что и жизни уже друг без друга не мыслили. Дошло до того, что даже старшина Сундуков перестал, поигрывая бородавкой, скрежетать зубами, он лишь еще дальше на затылок сдвигал свою хвуражку и удивленно бормотал: "Ну, шу ты будэшь дэлать - упьять назюзюкался! Нэ, рудувуй Мы, нэ выйдэт из тэбя нустуящего сувэтскуго чэлувэка!.."
И вот настала весна. "В Россию!.. В Тютюнор, на стрельбы!.." - заволновалась ракетная бригада.
- И меня берут! - гордо сообщил однажды Зюзику поэт Тюхин.
- Свидетелем и очевидцем?
- Радистом начальника штаба, - сказал Витюша, и, воткнув вилку хвоста электрического лемура в розетку бытовки, пошел в ленкомнату читать свой любимый "Огонек". Полы он уже больше не драил. Полоса кончилась, поскольку в батарее стряслось новое ЧП и про солдатика забыли, да и первогодком он теперь уже не был.
И вот как-то раз, придя под утро выключать Зюзика из сети, дневальный Эмский застал своего единомышленника в полнейшем душевном расстройстве.
- В Россию, в Тютюнор... А как же я? - горько вопросил солдатика мохнатый друг.
- Главное - спокойствие! - сказал перманентный нарушитель воинской дисциплины. - Ты не дрейфь, я уже все обдумал. Мы поедем вместе!
- Это как это? - приободрился Зюзик.
- Элементарно. Ты превращаешься в какой-нибудь предмет моего солдатского обихода, ну, к примеру, - в расческу или там в носовой платок...
- В носовой платок?! - вздернулся лемур. - Чтоб ты в меня сморкался?!
- Ну, хорошо-хорошо. Не хочешь быть платком, стань моей новой записной книжечкой. Ты будешь лежать у меня в нагрудном кармане гимнастерки, а я буду вынимать тебя время от времени и записывать новые талантливые стихи!..
- Тюхина?
- Ну, разумеется, не Пушкина.
Зюзик задумался. Он подумал-подумал и сказал:
- Слушай, Витюша, у тебя ведь, кажется, нет часов?..
- Ага, - подтвердил солдатик, - мы их с Борькой фрицу толкнули, когда в наряде были, пропади он пропадом, по офицерскому клубу.
- Поди, неудобно без часов-то?
- Спрашиваешь, - хмыкнул рядовой Эмский. - Радист без часов, что старшина без трусов!
- Ты хотел сказать - без усов? - мягко поправил Зюзик.