Однако прошло еще некоторое время, а Утицкий все не объявлялся. А Альбине так хотелось его увидеть! Теперь она понимала, отчего так дрожали некоторые клиенты, стягивая с нее трусики. О, как она их понимала! И день, и ночь она только и вспоминала, только и мечтала о том, как бы снова оказаться вдвоем с Утицким, и желательно в постели. Хотя она согласна и в гостиной, и на кухне, даже на полу в прихожей, лишь бы только он вспомнил о ее существовании, только бы позвал. А он, подлец, все не звал, все не звонил… Альбина набралась наглости и заявилась сама, когда Ритка укатила на репетицию. Правда, в доме оставалась прислуга, да ладно, это такие мелочи…
Удивлению Утицкого, казалось, не было предела. Дааа, играл в забывчивость он профессионально! Не обращая внимания на возмущенную физиономию домработницы, Альбина нагло затащила хозяина в спальню. Оглянувшись на пороге, зыркнула на прислугу:
— Брысь! — и захлопнула за собой дверь.
Несмотря на отсутствие в спальне посторонних, Утицкий продолжать играться в непонимание. Правда, с момента появления Альбины на пороге он не издал ни звука, только пялился на нее весьма красноречиво, мол, что ж ты делаешь? Однако Альбине так хотелось вновь почувствовать его ласки, что она забыла о стеснении и, толкнув его на кровать, бросилась сама туда же и впилась голодным поцелуем в его губы. Утицкий было начал сопротивляться, но Альбина быстро подавила сопротивление, нагло влезши в его штаны. Александр поколебался было несколько мгновений, но устоять против Альбининого напора не смог…
Альбина лежала на спине, раскинув руки в стороны, и улыбалась, счастливо глядя в потолок. Утицкий брезгливо снял с себя ее руку:
— Дааа, не ожидал от тебя такого. Ты что, белены объелась?
Альбина звонко рассмеялась:
— Наоборот — дико проголодалась!
— С чего вдруг? Варенник давно субботников не организовывал?
— Ой, Саш, перестань, — недовольно поморщилась Альбина. — Только ревности не хватало. Ритка твоя вон, практически открыто с Муравичем трахается, не говоря уж о субботниках. Или ты ей тоже дома сцены ревности устраиваешь?
— То жена, а то ты. Это раз. Ревновать тебя? Бред. Это два. Кто ты есть такая, чтобы я тебя ревновал? Это пусть Варенник бесится твоим несанкционированным заходам. А в-третьих, почему я должен болезненно переносить Риткины субботники? И Муравич твой — не более чем тот же субботник. Это ее работа. Не могу сказать, что я от этого в восторге, но каждый должен заниматься тем, что он хорошо умеет делать.
— Да, железная логика! Могу сказать, что ты в постели — редкий умелец. Сомневаюсь, что что-то ты умеешь делать лучше, чем это. Так по твоей логике выходит, что тебе — самое место на панели. За тебя бабы знаешь, какие деньги будут отваливать? Слушай, — Альбина приподнялась, облокотившись на локоть, и кокетливо улыбнулась. — А давай, я буду твоим панельным продюсером?
— Что ты мелешь?! — возмутился Утицкий и встал с кровати, стыдливо прикрываясь одеялом.
Альбина подскочила и сорвала с него одеяло:
— Это ты кого стесняться вздумал? Меня? Да я тебя…
Она вновь повалила его на постель и стала осыпать его грудь поцелуями. Однако Утицкий резко сбросил ее с себя и вновь встал. Правда, на сей раз не стал прикрывать голый зад одеялом, но быстро натянул трусы. Альбина все также лежала на спине и весело хохотала. По всему было видно, что вставать она не собирается.
Утицкий весьма негостеприимно бросил на гостью охапку одежды:
— Оденься. Ритка в любой момент может вернуться.
Альбина села, обиженно надула губки и прямо на голое тело начала натягивать блузку:
— Смотрите, какие мы верные! Что-то в прошлый раз я такой верности не обнаружила. Кто-то, по-моему, очень злился, когда я напоминала о существовании жены. И больше всего, помнится, тебя злил факт, что женой твоей являюсь не я, а Ритка. И одним разом ты тогда не ограничивался…
— Ты о чем? — удивленно уставился на наглую бабу Утицкий.
— Что значит о чем? Слушай, тебе бы в артисты пойти, у тебя для этого все данные: и играешь великолепно, и в постели силен. Тебя бы там быстро оценили…
— Ну, насчет постели спорить не стану — силен, да. Только не тебе это утверждать. Один раз — не показатель. А то, что ты принимаешь за актерскую игру — всего лишь искреннее недоумение, так что на актерскую панель мне еще рановато.
— Один раз? А, это ты про сегодня. Ну да, так я же пыталась соблазнить тебя еще разок, а ты, как мальчик-девственник стесняешься. Только кого — не меня же? Или боишься, что прислужка твоя Ритке доложится? Ну так и хрен с ней, с твоей Риткой! Ты же сам слушать о ней не желал, больше того, все обижался, что я о ней напоминала. А теперь играешься в невинность, как прожженная шлюха в первую брачную ночь. Хватит, Саша! Что ты из меня идиотку делаешь? Сначала держал меня взаперти пять дней, трахал круглосуточно, невзирая на мое нежелание, убеждал, что именно ты — мой муж, а никакой не Муравич, обещал, что скоро станешь моим продюсером, когда Иоанн переквалифицируется в управдомы…
— В кого? — удивление Утицкого выглядело настолько реальным, что у Альбины закружилась голова. Что это, неужели она все придумала? Быть того не может. Она же очень четко помнит все пять дней, проведенных в том жутком доме. И очень хорошо помнит, как нежен с ней был Сашка, как он любил ее, как ласкал…
— В управдомы, — уже не так уверенно ответила она. — Ну помнишь, ты же сам говорил, что Иоанн меняет профессию, переквалифицируется в управдомы, а ты берешь бразды правления в собственные руки, и теперь я буду твоей женой. Я, а не Ритка. И что ты ее не любишь и никогда не любил, что знать ее не желаешь, а любишь только меня…
— Альбин, тебя случайно в детстве с высоты не роняли? — спросил Утицкий, застегивая ширинку. — Ты же несешь полную ахинею! С какой стати я должен тебя любить, если я женат на Ритке? Да, мне обидно, что ей приходится бесплатно обслуживать твоего Муравича, но это — работа. И пусть деньги она получает только с субботников, ведь за ее записи публика пока еще отказывается платить, а концерты у нас всю жизнь были бесплатными, но ведь и концерты, и субботники для нее организовывает именно Иоанн, значит, она обязана его обслуживать. С голосом у нее проблемы, не всем ведь повезло, как тебе. А значит, ей приходится пахать гораздо больше, чем тебе. Я ее жалеть должен, а не ревновать! И я жалею. А тут приходишь ты, фактически насилуешь меня на глазах у прислуги. Ты представляешь, как Ритка расстроится? Что я ей скажу? Как докажу, что ты сама пришла, что не было с моей стороны никаких намеков на близость?
— Никаких намеков?!! Это точно, намеков не было! Ты просто трахал меня круглосуточно, ни на что не намекая! Сукин сын! Теперь ты скажешь, что не обещал забрать меня у Варенника, когда Иоанн сдаст тебе свои дела? Ах ты, ублюдок! Ты нагло воспользовался моим телом в собственных целях, а теперь кричишь, что я тебя изнасиловала? Да, я тебя изнасиловала, но только сегодня, потому что хочу тебя с утра до вечера, думать ни о чем не могу, только и жду, когда ты вспомнишь обо мне. Потому что только ты показал мне, что такое настоящий мужик! А теперь…
Слезы выступили на глазах и Альбина отвернулась, пытаясь скрыть их.
— Я не понял — нас что, снимает скрытая камера? Ты спрятала ее в сумочке? Ты пытаешься так отомстить и Ритке, и Муравичу? Или ты вздумала меня шантажировать?
Утицкий схватил ее сумочку и вытряхнул содержимое прямо на кровать. Чего там только не было, в той сумочке: и косметика, и блокноты, и какие-то старые скомканные бумажки, носовые платки всех цветов радуги, ручки и карандаши. Не было только ни видео-, ни фотокамеры, диктофона и того не было. Альбина же рыдала уже в голос, не смущаясь, прерывая судорожные всхлипы только краткими восклицаниями:
— За что? За что? За что?!!
Потом рыдания резко прекратились, и Утицкий услышал целую тираду:
— За что? Господи, за что? Я ведь никому не сделала плохого. Меня предал Муравич, мне было так плохо, но я выстояла. И теперь, когда я влюбилась в тебя, оказывается, что это был только ваш злой розыгрыш. Представляю, как веселилась Ритка…
Излив душу, Альбина замолчала. Истерика словно бы прекратилась сама собой. Не было больше ни слез, ни рвущих сердце восклицаний. Она лишь тихонько промакивала слезы, опасаясь испортить макияж. Плечики ее сгорбились так печально, что Утицкому стало по-человечески жаль ее. Он присел рядышком, обнял ее за плечи:
— Альбина, я не хотел тебя обидеть. Мне было хорошо с тобой, честно. Спасибо тебе, мне ведь и правда нелегко терпеть Риткину работу. Я понимаю, что это всего-навсего способ зарабатывания денег, но мне все равно очень больно. А ты пришла, заволокла меня в постель… Знаешь, я рад, что это произошло, честно рад. И мне действительно было здорово с тобой. Если хочешь, мы можем периодически повторять этот опыт, — он слегка закашлялся от смущения. — Ну, ты поняла, что я имел в виду. Только знаешь, я на самом деле не понимаю, о чем ты говоришь. Я согласен быть твоим любовником, причем, с огромным удовольствием, но как я могу стать твоим продюсером? Я впервые слышу, что Муравич собирается передать мне бизнес. Ты сама подумай — с какой стати ему бросать суперприбыльное дело и идти управлять каким-то домом. Каким, кстати? Разве что Домом Правительства, да кому он там нужен, там своих управляющих хватает…
***
А через несколько дней Утицкий вновь был тем неутомимым любовником, что и в те незабываемые пять дней. И вновь категорически отказывался говорить о своей Ритке, как о жене, упорно называя ее "подружкой из Арзамаса". Единственное, что не менялось, так это недоумение по поводу предстоящей переквалификации Иоанна. Утицкий вновь делал удивленное лицо и уверял, будто никогда не утверждал, что Муравич собирается управлять каким-то домом.
— Конечно, Аленький, музыкант из него так себе, не то, что его знаменитый папаша, но, насколько я знаю, от своей виолончели Ванька никогда не откажется — он вырос вместе с ней. Да и, честно говоря, ничего другого он делать не умеет. А уж чтобы Ваньке кто-то чем-то позволил управлять — это уж и вовсе фантастика. Им самим управлять надо — с трудом, наверное, находит дорогу домой. Малахольный, одно слово…
— Это кто малахольный, Иоанн?! Это им-то управлять надо?! Утицкий, ты совсем сдурел, да? И о какой виолончели ты говоришь? Что это такое?
— Ой, Аль, брось придуриваться, а? Надоело, ей богу. Ты ж в музыкальном училище училась. Пусть немного, но ведь училась же. Неужели ни разу виолончель не видела? А на концерте в Арзамасе? Помнишь, Ванька играл на большой такой скрипочке? Такая большая, что ее на пол надо ставить — в руках не удержишь…
Альбина зашлась от задорного хохота:
— Ой, Утицкий, ну насмешил! Иоанн, по-моему, не догадывается, как ноты называются, а чтобы он играл на большой скрипке?.. Шутник ты, однако! Эк тебя сегодня на шуточки разобрало! Он только на людских эмоциях играть умеет, управлять народом, как куклами. Это у него хорошо получается. А на большее он не способен. И за что я его, дура, любила? Представляешь — в постели полный ноль, а я, дура самозабвенная, восторгалась им, как идолом!
Утицкий побелел:
— Что?!! Когда это ты успела в его сексуальных способностях убедиться?
— Да говорю ж тебе, там способностями и не пахнет, — отмахнулась Альбина.
— Ах ты шлюха! Пока я на гастролях, ты с этим козлом в постели кувыркаешься? И хватает же наглости мне об этом заявлять!!!
Альбина оскорбилась:
— Ну хватит, Саш! Ты шути-шути, да не заговаривайся. Еще не хватало, чтобы ты меня шлюхой обзывал. И за что? За то, что я спала с собственным мужем? Пусть и не получала от этого особого удовольствия, но он ведь был моим мужем. Ладно бы еще за субботники начал отчитывать — я бы поняла, хотя и субботники всего-навсего моя работа. Сам знаешь — Ритка твоя там пашет по полной программе. Голоса Бог не дал, вот и зарабатывает имя чем может, а может только телом. Меня Иоанн берег, на субботники отправлял, только когда крайняя нужда заставляла. Варенник, правда, не жалеет, особенно в последнее время. Как сдурел, сволочь — по два, по три раза на неделе "субботы" мне устраивает. Приятного мало, но работа есть работа. Все мы знали, на что идем. Или ты не знал, каким образом Ритка твоя на сцену попадет? Только не говори, что надеялся делиться ею только с Иоанном!