— Это что, новая угроза, де Мейстер?
— Нет, это старая угроза, только серьезней. Я лишу тебя последних остатков личности. И в конце концов под давлением общественного мнения тебе придется стать, выражаясь твоими же собственными словами, «бессловесной марионеткой де Мейстера». Видел, как эти ребята газетчики сегодня переврали твое имя?
— Я-то видел, мистер Скотина де Мейстер, а вот ты читал статейку на полколонки на десятой странице той же самой газеты? Вот, послушай: «Знаменитый криминалист подлежит призыву на военную службу без ограничений. Призывная комиссия утверждает, что Реджинальд де Мейстер в самом скором времени встанет под ружье».
Некоторое время де Мейстер был молчалив и неподвижен. Затем он последовательно произвел следующие действия: медленно вытащил из глаза монокль, грузно уселся на диван, рассеянно потер подбородок и закурил после долгого и вдумчивого похлопывания сигаретой по тыльной стороне ладони. Зоркое авторское око Грэма Дорна немедленно опознало в каждом из этих телодвижений по отдельности признак глубокого волнения и душевного разлада со стороны его персонажа.
Но никогда, ни в одной из книг на памяти Грэма де Мейстер не проделывал все четыре действия одно за другим.
Наконец де Мейстер заговорил.
— Не понимаю, зачем в последней книге тебе вообще понадобилось ставить меня на воинский учет. Эта тяга вечно и во всем следовать веяниям времени, это дьявольское желание писать на злобу дня — проклятие детективного жанра. Истинный детектив — вне времени, он не должен иметь никакой связи с текущими событиями, не должен...
— Есть только один способ избежать призыва, — перебил его Грэм.
— Если тебе непременно хотелось впихнуть туда что-то про призыв в армию, мог хотя бы написать, что я не годен к службе по какой-нибудь уважительной причине.
— Есть только один способ избежать призыва, — гнул свое Грэм.
— Это преступная халатность, — продолжал де Мейстер.
— Послушай! Возвращайся обратно в книги и можешь не опасаться, что тебя нашпигуют свинцом.
— Напиши эти книги, и я вернусь.
— Подумай о войне.
— Подумай о своем «я».
Два несгибаемых человека сошлись лицом к лицу в поединке характеров (вернее, сошлись бы, если бы Грэм до сих пор не находился в горизонтальном положении), и ни один не желал уступать.
Тупик!
Тут раздался нежный голосок Джун Биллингс и разрядил напряжение:
— Могу я узнать, Грэм Дорн, что вы делаете на полу? Сегодня я уже подметала, и ваши попытки переделать после меня мою работу меня не радуют.
— Я вовсе не подметаю. Если бы ты посмотрела хорошенько,— кротко отвечал Грэм,— то увидела бы, что твой обожаемый жених лежит здесь, жестоко избитый, страдая от невыносимой боли.
— Ты испортил мой диванный столик!
— Я сломал ногу.
— И мою любимую лампу.
— И два ребра.
— И аквариум.
— И кадык.
— И не представил своего друга.
— И шейный позвоно... Какого друга?
— Вот этого.
— Друга! Ха! — Его глаза затуманились. Она слишком юна, слишком хрупка, чтобы сталкиваться с суровой и неприглядной правдой жизни. — Это, — пробормотал он отрывисто, — Реджинальд де Мейстер.
При этих словах де Мейстер ожесточенно переломил сигарету пополам — жест, выдающий глубочайшее волнение.
— Вы... вы совсем не такой, каким я вас себе представляла, — проговорила Джун медленно.
— Не знаю. Просто... не таким — судя по тем историям, что я слышала.
— Вы мисс Биллингс, чем-то напоминаете мне Летицию Рейнольдс.
— Надо полагать. Грэм говорит, он списал ее с меня.
— Жалкое подобие, мисс Биллингс. Поразительно жалкое.
Теперь они стояли почти вплотную, взгляды их были прикованы друг к другу, и Грэм пронзительно вскрикнул. Убийственное воспоминание вдруг всплыло из глубин его памяти, и он подскочил как ужаленный.
Перед глазами у него пронеслись слова из «Дела о запачканной галоше». И из «Убийства в примулах». И из «Трагедии в поместье Хартли». «Смерти охотника», «Белого скорпиона», да и, чтобы не вдаваться в перечиспение, из всех прочих его книг.
Эти слова гласили:
«Де Мейстер обладал бесспорным обаянием, которое неотразимо действовало на женшин».
А Джун Биллингс совершенно определенно была женщиной.
И упомянутое обаяние буквально сочилось у нее из ушей и толстым слоем покрывало пол.
— Выйди из комнаты Джун, — приказал он.
— Не выйду.
— Мне нужно кое о чем потолковать с мистером де Мейстером, наедине, как мужчина с мужчиной.
— Прошу вас, уйдите, мисс Биллингс, — сказан де Мейстер.
Джун поколебалась, потом тонким голоском сказала:
— Ну, хорошо.
— Стой! — крикнул Грэм, — Что это он вдруг раскомандовался тобой? Я требую, чтобы ты осталась!