У меня никогда не было подружек. Я вообще относилась к девочкам настороженно. Они были для меня загадкой. То ли дело – мальчики. Они – как раскрытая книга: понятные и предсказуемые. А девочки… Они слишком много думают о себе, о своей внешности и не просто думают, а хотят быть самыми красивыми и постоянно требуют подтверждения своей неотразимости. И каждый раз я слышала от них самый дурацкий вопрос:
- Правда, у меня самые красивые глаза?
Или, ещё более дурацкое сравнение:
- А у меня волосы красивей, чем у Энни?
Я ненавидела такие разговоры. Я не могла врать, поэтому отвечала:
- Самая красивая девочка в классе – Лиззи. У неё большие глаза, но этого не видно из-за очков. А волосы и у тебя и у Энни – тонкие и хилые. И в этом никакой красоты нет.
Девочки ненавидели меня за такие ответы и часто колотили. Со временем они понимали, что мне нельзя задавать подобных вопросов, а я - что не всегда моя правдивость уместна.
Ещё на Гавайях я научилась складывать губы в милую улыбку и отвечать по-французски:
- Oh, c'est g;nial!
Часто, девочек это вполне устраивали и они не требовали большего.
В школе Астории я придерживалась того же правила: бормотала комплимент по-французски и всех это вполне устраивало. Примерно через две недели все решили, что я «довольно милая» и перестали лезть ко мне. И тут на меня обратила внимание Мэри-Энн. Вернее, она приглядывалась ко мне и раньше, но однажды, после урока физкультуры, когда девочки попросили меня оценить, как смотрится их новое бельё и я по привычке сказала: «Oh, c'est magique!!», Мэри-Энн подняла на меня внимательный взгляд и четко произнесла на том же языке:
- Этот бюстгальтер ей на два размера больше и сидит, как сбруя на свинье. Почему ты не сказала правду?
Я так обрадовалась, услышав родную речь!
- Откуда ты так хорошо знаешь французский?
- Не ты одна здесь француженка. Так почему ты врешь?
Я ответила, как есть: что раньше меня часто колотили за такую правду и что иногда сохранить хорошие отношения важнее истины. Мэри-Энн засмеялась.
- Стрелянная пташка. Хочешь дружить?
Я пожала плечами:
- Не знаю. Я никогда не дружила с девочками.
Мэри-Энн усмехнулась и в этот раз улыбка вышла какой-то кривой:
- В этом мы похожи. Я тоже никогда не дружила с девочками.
Она помолчала и добавила:
- И вообще, моё настоящее имя – Марианна.
У Марианны были рыжеватые волосы, курносый нос и пухлые губы, которые она всё время подкрашивала, и от этого они казались ещё больше. В лице Марианны не было ничего примечательного, разве что губы, но оно было таким живым, постоянно менялось и потому притягивало к себе, как магнит. Может быть, природа наградила её таким лицом, чтобы отвлечь от остальной фигуры: Марианна была не в меру пухлой и коротконогой. То есть, ноги у неё были вполне себе обыкновенные, но я всех окружающих людей мысленно помещала в круг Да Винчи, чтобы запомнить особенности фигуры. И как раз ноги Марианны немного не дотягивали до окружности. Вероятно, сама Марианна догадывалась о такой своей особенности, поэтому неизменно носила большие каблуки, несмотря на то, что была и без того высокой.
Её родители были эмигрантами. Не знаю, что выгнало семейство Дюпон с берегов прекрасной Луары на берега Колумбии. Марианна родилась уже в Америке, но французский язык знала очень хорошо и постоянно практиковала его. Отец запрещал дома разговаривать по-французски, он хотел стать 100% американцем. Марианна же часто заявляла, что язык - единственная полезная вещь, которая досталась ей в наследство от эмигрантской семейки. А когда появилась возможность общаться со всем миром при помощи Интернета, завела себе множество друзей во Франции. Заграничные друзья Марианны были гораздо старше её, учились или уже работали. Марианна представлялась им студенткой и чтобы быть в теме, являлась неизменным посетителем студенческих сайтов, виртуальных диспутов и реальных мероприятий. Поэтому она была в курсе всех модных течений Америки и Европы, начиная от музыки и заканчивая модой.
Марианна отчитывала меня:
- Почему ты ходишь всё время в одной и той же одежде? Вы бедные? Тебе ничего не покупают?
Я пожимала плечами:
- Зачем? У меня всё есть.
- Но ведь у тебя нет ни одной приличной шмотки! Я уже не говорю о дизайнерской одежде.
- Ну, вот зачем она мне? – протестовала я.
- А зачем, по-твоему, одежда? – Марианна переходила в наступление.
- Смотря, какую функцию она выполняет. Иногда – для тепла, иногда – для приличия…
- Да вся твоя одежда – верх неприличия. Уж лучше вовсе голой ходить, чем в такой. – Марианна горячилась. - Всё, во что одета женщина, должно её украшать. Ты когда-нибудь видела, чтобы драгоценности заворачивали в оберточную бумагу? Или бросали в пластиковый пакет как покупки в супермаркете? Ни один приличный миллионер не обратит внимания на замухрышку в таком тряпье, как у тебя.
Марианна распланировала всю свою будущую жизнь, и в этой жизни неизменно присутствовали миллионеры. Она хотела стать известным психоаналитиком и уже прочитала множество книг из популярной серии на эту тему. Она мечтала консультировать самых богатых и знаменитых людей мира и в этих блистательных кругах непременно встретить свою любовь. Дальше великолепная свадьба. Занавес.
- Но ведь Джей-Эйч тоже ходит в одной и той же одежде, - пыталась защищаться я.
Марианна морщилась.
- Джей-Эйч это вообще клинический случай в одежде первых поселенцев. С ним всё понятно.
Мне так хотелось узнать, что же понятно Марианне, но вместе с тем я не хотела обнаруживать излишнюю заинтересованность. Я так хотела продолжения и Марианна влезла на своего психоаналитического конька:
- Ты думаешь, почему он так выставляется? Корчит из себя индейца? Носит нелепую одежду? Этим всем он как бы говорит: «Я – особенный.» Он демонстрирует окружающим свою внешность и тем самым отвлекает от внутреннего мира. А там может быть что угодно…
Марианна понизила голос, как в страшилках:
- От фобий и девиаций до маниакально-депрессивного психоза!
Меня передернуло. Я не поняла ни одного из ученых слов, но как-то не хотелось верить, что хоть одно из этого есть в Джо.
- К тому же у него дурная наследственность, - Марианна вернулась к своему обычному тону. – У него сумасшедшая мать.
- Ты слишком правильная, - говорила мне Марианна. - Подросток не должен быть таким. Где твой бунт? Отрицание? Конфликты с предками?
- Зачем конфликты? - не понимала я. – У меня хорошие родители.
- Хорошие, кто спорит. Но ты должна противостоять им, бороться за свою независимость, попробовать всё на свете: курение, алкоголь, секс, травку. Как ты иначе найдешь своё место в жизни?
- И всё это обязательно сейчас? – ужаснулась я.
- Ну, можешь годик подождать, - усмехнулась Марианна. – Ты ведь у нас ещё маленькая.
Я и правда была самой маленькой в своём классе. Не по росту, тут я была, чуть ниже Марианны, а по возрасту. Мне исполнилось четырнадцать. А самым старшим был Джо.
Я стеснялась расспрашивать, но по обрывкам разговоров, я поняла, что два года учебы он пропустил из-за болезни матери. Ему приходилось ухаживать за ней и ещё работать. Джо жил в Гардене с матерью, бабушкой и младшей сестрой. Я как-то видела его сестру, она была моей ровесницей, училась в средней школе и вовсе не походила на Джо. И она носила другую фамилию. Может быть, у них с Джо были разные отцы?
Отношение к Джо в школе было неоднозначным. Учителя его любили и считали целеустремленным. Его ровесники, с которыми он учился раньше – жалели, что он много пропустил и теперь учится с малышнёй. Остальные считали «чудиком» и «пронырой». Действительно, его чудаковатая одежда, словно из 60-х и экспонирование индейских корней – выделяли его из общей массы школьников. А его способность из любой, даже самой скучной темы, сделать блестящий репортаж – вызывала откровенную зависть. А ещё, и это заметили все, он неординарно относился ко мне. Все его репортажи и статьи, так или иначе, относились к моей персоне.
Когда в школьной столовой он заметил, что я совсем не ем мяса – в газете тут же появилась статья «Вегетарианцы среди нас». Когда увидел, что я пытаюсь писать левой рукой (я специально тренировалась, чтобы уметь то же, что да Винчи) – статья «Леворукость: дар или проклятье?» Узнав, что мой отец - француз, а мама ирландка, Джо выдал заметку: «Талантливые дети смешанных браков»
Одноклассники шушукались. А когда в газете был опубликован очерк «Аляска – воплощенная мечта!» - меня так и стали называть: «Аляска – мечта Джо Харпера!» И уже не важно, что статья была об истории, экономике и ресурсах штата. Никто её не читал. Всем хватило названия и того, что меня звали Аляской.
- Зачем он так со мной? – жаловалась я Марианне.
Марианна сидела в глубоком кресле, очень старом, ободранном и по бедности накрытым покрывалом, сшитым из старых джинсов, и курила. Курила она редко, только когда проводила свои «сеансы» психоанализа. Но обязательно с мундштуком, чтобы от рук не пахло табаком и чтобы её холеные пальцы с безупречным маникюром, не дай Бог, не пожелтели.
Мы сидели у Марианны дома. Она жила в центре Астории, ровно на полпути от школы до моего дома и я часто бывала у неё. Отец Марианны почти всегда работал, мать, хоть и находилась дома, была занята своими делами и не мешала нам. Мать Марианны была модисткой, и все наши встречи происходили под стрекот её швейной машинки.
- Что он от меня хочет? – снова повторила я.
Марианна в очередной раз затянулась сигаретой, откинулась в кресле и стала выпускать дым колечками. Так она думала.
- Я - то знаю, - наконец изрекла она. – Но тебе, боюсь не осилить. Знаешь что: спроси-ка у него сама. Может получиться забавно.
Я решалась на разговор с Джо целую неделю. Он тоже, словно выжидал чего-то, смотрел на меня и улыбался. Я всё время ловила на себе его взгляд и отводила глаза.