Каждое утро я съедал пару йогуртов и взбитое сырое яйцо, пил чай с молоком, быстренько умывался холодной водой и сразу принимался за работу. Внимательно прочитывал сценарий, делал карандашом пометки на полях. После этого у меня оставалось еще часа полтора, чтобы заняться своими делами – пока не позвонит Координатор.
Координатор был неизменно вежлив (“Добрый день, как вы себя сегодня чувствуете? Рад, что у вас все в порядке, – так что перейдем к делу. Клиент подъедет к вам сегодня около пяти – пожалуйста, обсудите с Клиентом детали сценария – убедитесь, что сценарий соответствует требованиям Агентства. Всего доброго, успехов в работе”).
Агентство – засекреченная организация. Его филиалы есть в каждой стране. О его существовании знают лишь избранные.
Наши клиенты могут придумывать свои сценарии, а могут использовать уже готовую историю – из книги или кинофильма. Наибольшей популярностью пользуется Стивен Кинг: по нескольку раз мне заказывали “Сияние”, “Мизери”, “Ловца сновидений”. Какой-то грустный молодой человек принес распечатку с коротеньким рассказом Кинга – уже не помню, как называется, – об ожившем пальце, который завелся в ванной комнате у одной супружеской четы. Молодой человек хотел, чтобы в течение вечера мы запускали заводной резиновый палец в раковину и унитаз в квартире двух милых интеллигентных пенсионеров. Деньги на этот заказ он копил десять лет. Интеллигентными пенсионерами были его родители.
Как-то приходила полоумная старуха-миллионерша, чтобы заказать эпизод из “Кладбища домашних животных” для шумного семейства, проживавшего с ней по соседству. Мечтательно закатив глаза, она говорила:
– Итак, вы подстраиваете аварию, их кошка попадает под машину и умирает. Они хоронят ее, но через день мертвая кошка возвращается и пугает…
– Простите, это невозможно, – терпеливо отвечал я.
– Ну почему же невозможно? – в который раз изумлялась старуха.
– Мертвая кошка не может вернуться. Но мы можем изобразить такую кошку. Это будет искусственная, заводная кошка. Синтетическая. Довольно мертвая на вид. Или просто живая кошка, загримированная под мертвую.
– Да нет же, если кошка вернется живая, весь смысл теряется. А я хочу, чтобы их кошка попала под машину и умерла. Они бы ее похоронили, а потом, через день…
Кроме того, клиенты просто обожают “Титаник”. Согнать всех, кто тебе антипатичен, на одну гигантскую посудину и разом торжественно потопить – вариант соблазнительный, дорогой и пошлый. Агентство приняло такой заказ лишь раз, в 1912 году, когда кто-то – не буду называть имени – действительно придумал все это. Сценарий тогда сочли эффектным, вызывающим. Но повторять этот фокус снова и снова – удел людей, начисто лишенных фантазии. Таким клиентам мы предлагаем обойтись авиакатастрофой. Как правило, они соглашаются. А иные довольствуются просто аварией поезда или автобуса.
Самостоятельные сценарии, как правило, более чем убоги. Например, папочки-миллиардеры любят заказывать для своих ненаглядных деток практически всю их жизнь наперед. Родился – учился – нажился – женился – умер во сне. Всевозможные детали и хоть какие-то сюжетные повороты для таких голых схем я придумываю сам. Скука смертная. Но что делать: каждый день самые богатые люди планеты и просто очень богатые люди приносят сюда свои деньги. Такие огромные деньги, что их хватает на содержание нашего Агентства. Такие огромные, что у нас есть все.
Писатель идет к железнодорожному вокзалу – покупать обратные билеты. Естественно, они больше не могут здесь оставаться. Это слишком маленький городок, и каждая собака уже знает о том, что случилось. К тому же провинциальная тишина теперь ни к чему: едва ли Писатель продолжит работу над новым романом. Вернуться в свой большой, грохочущий, по-дружески равнодушный город – единственное, чего им сейчас хочется.
Он идет, низко опустив голову. Я иду за ним.
На нем ярко-красный шарф – дурацкая радостная клякса на черной одежде. Я слежу за ним уже больше недели, но этот шарф вижу впервые. Может быть, он где-то случайно подобрал его и бездумно нацепил на себя: обычно Писатель одевается со вкусом. А может, надел специально – чтобы к этой кричащей тряпке, а не к его лицу прилипали сочувственные взгляды.
Он покупает билеты. Медленно плетется обратно по узкой пустой платформе. Я иду за ним. Мне жаль его. Он не слышит мои шаги у себя за спиной: их заглушает шум приближающегося поезда.
Конечно, я не собирался всю жизнь довольствоваться должностью простого редактора сценариев. Дело не в том, что я карьерист, и неудовлетворенные амбиции тут ни при чем. Просто я творческая личность. Я всегда мечтал… да, я всегда мечтал попробоваться в Агентстве как режиссер.
Однажды утром мне позвонил Координатор и после привычного гнусавого речитативчика добавил еще одну фразу: “…Пожалуйста, обсудите с Клиентом детали сценария – убедитесь, что сценарий соответствует требованиям Агентства, – с сегодняшнего дня у вас есть право реализовывать заказанные сценарии самостоятельно”.
Мне было не по себе. В ожидании звонка Координатора я бессмысленно пялился в телевизор уже больше часа. Почему-то работало только два канала, и я попеременно расстреливал из телевизионного пульта участников ток-шоу на одном и каких-то подозрительных улыбчивых медработников на другом. Когда я нервничаю, я всегда переключаю программы. Это меня успокаивает.
– Дверь была открыта.
Кто-то еще находился в комнате. Кто-то говорил со мной отвратительным хриплым голосом. На экране толстая женщина в мини-юбке ерзала в огромном кожаном кресле и собиралась плакать. Я прицелился в нее пультом, нажал зеленую кнопку, и она с облегчением растворилась в квадрате темноты. Я продолжал смотреть. Темноту заполнило мое отражение – мое и того, кто стоял у меня за спиной.
– Будьте добры, оставьте этот канал. Мое любимое ток-шоу.
Я шевельнул пальцем, и женщина воскресла. Длинноногая ведущая злорадно протягивала ей стакан воды. Толстая вытирала слезы одноразовыми бумажными платочками и горестно мотала головой. Я точно знаю, что дверь не могла быть открыта. Я всегда закрываю дверь.
Я оглянулся.
С этим Клиентом все было странно, очень странно с самого начала. Во-первых, в тот день мне не принесли сценарий – я напрасно прождал все утро. Во-вторых, о его приходе меня не предупредили. Он пришел сам. И в-третьих, у него, кажется, был ключ от моего дома. Иначе как он мог проникнуть внутрь? Я всегда закрываю дверь.
Он положил на мой письменный стол папку с надписью “Сценарий” и большую – чуть не на полосу – газетную вырезку.
Статья называлась как-то очень торжественно и бессмысленно: “Новый голос поколения”, или “Голос нового поколения”, или “Поколение нового голоса”?.. Что-то в этом роде. Прямо под заголовком красовалась гигантская фотография, изображавшая счастливое семейство: муж, жена, маленькая дочка. Он смотрит в камеру поверх очков – чуть иронично, немного устало, в целом доброжелательно. Она улыбается, глядит на него с гордостью: улыбка одновременно глупая и фальшивая. В одной руке она держит какой-то листок – кажется, почетную грамоту, – другой чуть приобнимает ребенка.
Фотографию обрамлял куцый текст, в котором сообщалось, что популярный Писатель, обладатель нескольких престижных литературных премий, вместе с семейством уезжает из столицы в маленький провинциальный городок, чтобы вдали от столичной суеты полностью посвятить себя созданию очередной книги.
Далее следовало интервью с Писателем. Тот говорил, что идею нового романа вынашивал много лет. Что в новом романе снова будут затронуты самые актуальные проблемы современного общества. Что первым читателем нового романа, как всегда, станет его супруга. И что в новой квартире, которую они купили в маленьком провинциальном городке, не будет телефона: лишние связи с внешним миром им ни к чему.
Я потянулся было к папке со сценарием, но он остановил меня:
– Потом. Это потом. Когда я приду в следующий раз.
Он двинулся к выходу. Сценарий и газетная вырезка остались лежать на моем столе.
Глядя ему в спину, я спросил:
– Когда?
– Скоро.
– Все-таки хотелось бы знать поточнее. – Я собирался произнести это жестко, но получилось скорее заискивающе. – Мне ведь нужно как-то планировать… свои дела.
Он сказал:
– Не волнуйтесь. В ближайшее время у вас больше не будет дел. Кроме этого.
Это был мой первый серьезный заказ, и я решил тщательно подготовиться. Первым делом отправился в книжный.
Книги Писателя выставлены на центральном прилавке под табличкой: “Бестселлеры”. Два романа (все, что он успел написать) уложены в аккуратные стопочки. К ним тянутся руки – с розовым лаком, с зеленым лаком, без лака, с обгрызенными ногтями, с волосатыми пальцами, с обручальными кольцами… Когда стопочки становятся совсем низкими, приходит вялая продавщица, волоча длинные кривые ноги на огромных каблуках, и приносит еще. Я тоже протягиваю руку, беру оба романа и пристраиваюсь в очередь у кассы. Передо мной стоит девушка с жидкими желтыми волосами и держит в руке те же книги, что и я. Равнодушно рассматривает обложки. Одна – ярко-зеленая, с неопределенно-расплывчатым профилем. Другая – грязно-красная, на ней изображены бесконечные ряды консервных банок и бутылочек с соусами. Я уже почти ненавижу Писателя.
Рядом с кассовым аппаратом стоит блюдечко с карамельными конфетами. Желтоволосая засовывает в рот сразу несколько, с хрустом жует. Оглядывается на меня и тут же отворачивается. В магазине душно и противно пахнет клеем. Я уже ненавижу Писателя. Я терпеть не могу карамель.
Я читал весь вечер и большую часть ночи. Они были довольно короткие, эти книги, но слишком меня раздражали, чтобы справиться с ними быстро.
Первый роман назывался “Смерть в супермаркете”. Там рассказывалось об одинокой пожилой женщине, которая пришла в супермаркет, чтобы купить приправу для какого-то блюда из рыбы, которое она собиралась готовить на ужин. Однако одной приправой она, естественно, не ограничилась – благо супермаркеты устроены таким образом, чтобы покупатели сгребали с прилавков как можно больше продуктов, – и вот она бродит среди сосисок, сыров, соусов, упаковок с капустой брокколи и бутылок с кока-колой, и вспоминает свое детство, молодость, всю свою жизнь. Какие-то неудачные романы, аборты, вечеринки. Параллельно она читает надписи на этикетках. Ходит, вспоминает, читает, и не может остановиться, и теряется в продуктовом лабиринте. У нее кружится голова, и вот она уже шатается и зовет на помощь, но грохот тележек заглушает ее слабый старушечий голос. И когда дрессированный продавец-консультант наконец подходит к ней, чтобы пропеть свое дежурное “чем-я-могу-вам-помочь”, она падает и – смотри название книги – умирает.
К роману прилагалось восторженное послесловие – там объяснялось, что в своих “смелых и яростных произведениях” Писатель борется с культом потребления.
Это было невыносимо скучно.
Вторую книгу – о серийном маньяке-убийце, члене движения Гринпис, истреблявшего всех, кто недостаточно любил природу, – я читать не стал, только просмотрел. Тоже ничего особенного.
Координатор перестал мне звонить. В Агентстве Клиенту выдали ключ от моей квартиры, и он приходил, когда считал нужным. Он появлялся без предупреждения, подкрадывался тихо-тихо и говорил: “Рассказывай. Я хочу слышать отчет. Мне нужны все подробности”.
И я рассказывал, стараясь стоять к нему спиной. Ему невозможно было смотреть в лицо. Но и не смотреть – почти невозможно. Оно звало, гипнотизировало, издевалось, это лицо. Оно притягивало, завораживало и высасывало душу – а потом отталкивало. Оно было безобразно. Пародия на клоуна.
Одна – правая – половина этого лица всегда оставалась неподвижной. Зато вторая, когда он говорил, дико гримасничала, рот кривился влево, левая бровь то изумленно приподнималась, то злобно хмурилась, волоча за собой, вверх-вниз, точно на невидимой ниточке, дрожащую, подергивающуюся щеку и издевательски подмигивающий глаз. Но самым ужасным в этом лице был второй его глаз. Тот, что на мертвой половине, с красными воспаленными веками. Он никогда не моргал. И он был круглый. Идеально круглый птичий глаз.