78079.fb2
До перехода на прямую телепатию аборигены общались жестами и мимикой, транслируя эмоции друг другу без каких-либо звуков. Это возникло потому, что из-за особенности атмосферы на Деу была странная примесь нейтральных газов, инертных биохимически, но гасящих все звуки на очень короткой дистанции, слух, как орган чувств, отсутствовал с самого начала. Его заменяла смешанная гравитационно-тактильная рецепция, то есть возможность оценить приближающийся объект по сотрясениям почвы. Это сделало местную культуру столь своеобразной, что со времени открытия на Деу началось настоящее паломничество любопытных. Однако, несмотря на всю приветливость и абсолютную неагрессивность здешних жителей, все, кто попадал туда, в один голос твердили, что испытали непонятный страх или беспокойство. То есть сначала там приятно и интересно, но затем возникает непреодолимое желание как можно скорее улететь, буквально спасаться оттуда, начинается паника, которой нет никакого разумного объяснения, мгновенно пропадающая за внешним краем астероидных колец вокруг Деу.
Внезапно я подумала, что райский уголок, вроде бы совершенно беззащитный перед свирепой экспансией империи Гшамм, так непрост, что повелитель Шенгуф может здорово просчитаться в своих планах.
Если приближаться извне, то сначала имперский флот кажется крупным метеоритным роем, тем более, что по химическому составу (в основном, металлокерамика) он в самом деле их напоминает. Но это движение упорядочено не игрой гравитационных потоков, а его, Шенгуфа, непоколебимой волей и всесильной властью. Правитель любил сидеть один, в громадном командном пункте своего флагмана, наблюдая за плавным, грозным и неотвратимым полетом тысяч огромных кораблей, на фоне звезд, когда мерцание бортовых огней и двигателей-маневраторов делает их корпуса похожими на само черное небо. Это было одной из немногих радостей, которые позволял себе этот крупный, тяжелый мужчина, которому официально всегда приписывали возраст около сорока лет (последние тридцать — это чудеса гшаммской геронтологии, регулярные омоложивающие процедуры). Его лицо покрывали не морщины, а глубокие складки — вообще свойство его расы и еще личная особенность, так что брови, губы и глазницы проваливались в них. Радужка глаз так уходила под верхнее веко, выпячивая белок снизу, что никто не мог сказать, какого цвета у Повелителя глаза, тем паче что уже пятьдесят лет никто не решался взглянуть на него прямо. Шевелюра из темных, с проседью, волос была зачесана и уложена на затылке гребнем, как и у всех императоров Гшамм с незапамятных времен, лишь одна выделенная прядь спускалась по спине до пояса — также дань традициям, признак королевского рода.
С того самого дня, когда он сделался Повелителем, из живых только он сам знал о том, что его настоящая генетика не имеет ничего общего с истинной знатью. Он родился в захолустье, а вырос в тесных столичных трущобах, полных болезней, паразитов и нищих. Только железная воля и ум позволили ему вырваться из предопределенного ему рождением ада и попасть туда, где, как ему казалось, торжествует вечный праздник жизни. Он сам сотворил себя из грязи, из ничтожества и так будет всегда. Все эти родовитые болваны — никто рядом с ним, они никогда не поймут, что такое питаться отбросами и ночевать на мостовой. Он всегда ненавидел их белые тела и гладкие лица, по которым никогда не прохаживался бич надсмотрщика. И они никогда не поймут, что служат нынче не одному из них, а оборванцу с завшивленной головой. Впрочем, этот оборванец уже пятьдесят лет ест на золоте и одевается только в коричневую парчу — самую дорогую ткань в Империи.
Свет трех звезд — двух желтых и одной голубой — причудливо смешивался отблесками и тенями на каменных кольцах загадочной Деу. Среди множества разновеликих камней, их составляющих, один явно выделялся формой — гладкой и совершенной, цветом — густовишневым и собственным насыщенным, голубым свечением. Так выглядит защитное поле, ибо это была «Глория», зависшая чуть выше последнего кольца, там, где редели скопления глыб.
Там, внутри переливающейся сигнальными огоньками рубки, за высоким экраном, где застыла прозрачная, объемная модель планеты и ее многочисленных сателлитов, молодой человек откинулся на сиденье назад и удовлетворенно вздохнул. Наконец-то ситуация становится управляемой.
За последние пять дней Лерни порядком вымотался, но был собой доволен. Он не только нашел всю древнюю спутниковую сеть Деу, но и понял, как можно ее активировать и перенастроить…
— Ой! — мистер Смод подскочил от неожиданности.
Его напарница, о которой в запарке он совершенно забыл, подкралась сзади и пробежалась легкими пальчиками по его спине от затылка до пояса. Он обернулся, намеренный ее отчитать, но не стал: перед ним стояла сама мисс Очарование, в ослепительно белой блузке с открытым воротом, узкой кожаной юбчонке чуть ниже трусов и восхитительных черных колготках на гладких ножках, уходящих в высокие сапожки. Оказывается, смыслит в экипировке, когда хочет, с удовольствием подумал он.
— Домогательства? — скорее благодушно, чем раздраженно констатировал он и сразу вспомнил, что давным-давно не испытывал женской ласки. Конечно, она совсем не в его вкусе, но…
— Что ты, милый, — деланно отнекивалась Нат, усевшись напротив и положив ногу на ногу: — Разве я посмела бы отвлечь тебя от работы? Как дела?
— Неплохо. Система мощная, ее поставили у каменного пояса вокруг Деу. Не очень знакомая техника, но вполне совместимая с нашей. Понимаешь, как правильно придумано? Все снаряды, идущие на Деу, сбрасываются в каменный пояс и там взрываются. Ну разнесет пару-тройку астероидов — и что? Окружающие погасят всю взрывную мощь, до планеты, в местных гравитационных условиях, ничего не долетит… Улавливаешь?
— Приблизительно.
— Корабли попадают туда же, и когда у них кончается противометеоритная защита, ведь никакие батареи не вечны, их просто уничтожает первое же столкновение с соседними астероидами. Гениально и просто.
— Ты сможешь это активировать?
— Легко. Дней десять на всю работу, еще три раза успеем до прилета Гшамм. А как у тебя?
— Тоже превосходно. Все сошлось одно к одному.
— Что к чему? Куда сошлось?
— Понимашь, в этом Шенгуфе с самого начала я чувствовала нечто неправильное. Его пост, родственные связи и социальная стратегия, им выбранная, противоречат друг другу. Он держится на том, что натравливает знать на простолюдинов, а чернь — на знать. Сам же вроде как справедливый судья и заступник.
— Ну и что? Обычная тактика деспота, у него всегда виноваты другие. Переключает стрелки за все свои грехи на ни в чем не повинных сограждан.
— Да, но при этом он вырезал многие древние роды.
— Устраняет конкурентов, что в этом необычного? Там же были постоянные перевороты. Или родовая месть.
— Всем одновременно? Видишь ли, он ведет себя так, как обычно делают только выскочки из низов, мстящие за темное происхождение. Но по официальной версии — он законный наследник престола, и все абсолютно в этом уверены. Но не я. Теперь я точно знаю, когда он заменил собой настоящего наследника и как это было сделано.
— Да? И что это нам дает? Ты хочешь найти истинного Правителя Гшамм?
— Не слишком удачная шутка. Он давным-давно мертв, равно как и все, кто имел касательство к этому делу. Я раскопала все это по косвенным признакам.
— Ты придешь к Шенгуфу и припрешь его к стенке компроматом? Милая, он распылит тебя на молекулы через минуту.
Девушка печально вздохнула:
— Нет, только мужчины могут быть столь прямолинейны. Ты не имеешь ни малейшего понятия о дипломатии.
Лерни подмигнул ей, изумляясь сам себе и приходя во все более веселое настроение:
— И этим я тебя дьявольски привлекаю.
Она оперлась локтем на приборную доску и кокетливо поправила прическу, глядя на него искоса томными кошачьими глазами:
— После такой тяжелой работы я ничего не имею против активного отдыха. А ты?
Ну неужели он не мужчина? — решил про себя Лерни и подсел поближе…
После двух часов бурной близости техномаг пребывал в идиотически-блаженном состоянии. Он был готов шутить, дурачиться, петь и плясать. Он никогда еще не встречал такой отзывчивой и чуткой партнерши, совершенно без комплексов, угадывающей все его желания с полувзгляда. Сейчас он был готов носить ее на руках всю оставшуюся жизнь и для начала подхватил, в самом деле, под мышки и коленки, благо при своем среднем росте рядом с этой крошкой он ощущал себя крупным мужчиной. Нат только хихикала и щекотала прядью волос его ноздрю, заставляя чихать и уворачиваться:
— А по ням-ням? Я хочу кушать, — вопросила она. Лерни поставил ее на пол:
— Момент — сбегаю к синтезатору…
— Ну… — укоризненно протянула Нат, удерживая его за руку: Обижаешь, парень. Все давно готово и даже на разогреве, — и направилась в свою каюту (они резвились в его собственной), поманив пальчиком за собой.
В самом деле, она позаботилась обо всем. Интересно, а как она узнала, что он любит кофе с кексом? (О том, что можно почитать память в кухонном блоке «Глории» он, разумеется, не вспомнил.)
Чудесно, подумал он про себя, а я, болван, еще хотел от нее сбежать.
— Ты знаешь, — вдруг решил он признаться, разморенный и счастливый: А я-то собирался бросить тебя на Рентии, вот дурак, представляешь?
Нат искренне и весело расхохоталась:
— От меня не так уж просто избавиться, дорогуша, если я этого не хочу.
— Да? — Он решил пошутить: — Ну и чего бы ты сделала, если бы я решил стартовать без тебя?
Она выпрямилась и поставила чашку на столик. Глаза ее весело поблескивали, и вдруг она заговорила на чистейшем рентийском языке, без малейшего акцента:
— Не только у тебя есть друзья и знакомые. Я организовала бы на «Глории» такой таможенный досмотр, что мои шуточки с каютой показались бы детским праздником.
Техномаг почуствовал, как где-то в области его мозжечка, где коренятся самые древние, но надежные инстинкты, снова замигала воображаемая красная лампочка. «Старина, — подумал он, обращаясь к самому себе, напиши на лбу крупными буквами ЭМ-СИ А-1 и почаще смотрись в зеркало».
— Наверно у тебя в каждом порту по мужчине, — попробовал подколоть он. И лучше бы ему этого не делать.
Дама опустила глаза и виновато поковыряла пальцем в столешнице:
— Что ты, что ты, — протянула она низким, намеренно простоватым голосом: — Как можно! У леди всегда должен быть разумный выбор. Один — это так мало. Люди болеют, умирают…