— Не ожидал? Я, признаться, тоже. То есть я знал, конечно, что ты прибыл в наш забытый богом уголок, но что ты придешь в церковь в такой поздний час… Да я и мечтать об этом не мог. Видно, проклятая мудрость услышала мою просьбу. Слава Перуну за это. Да ты, я гляжу, онемел? Не бойся, я не мертвец. У меня слишком много долгов на этом свете, чтобы я мог позволить себе такую роскошь, как смерть. Ну, да одним долгом, волей Перуна, в эту ночь станет меньше. Тебя не интересует, что это за долг? Этот долг — ты!
— Так ты, значит, теперь Перуну служишь?
— Да! Перуну, Сатане, Дьяволу. Как тебе больше нравится? Я служу тому, кто не покорился. Тому, кто восстал. Кто не пошел за тираном и обречен быть гонимым.
— Тираном, ты говоришь? Но ты же сам служил Ему! Ты же сам нес Его веру! Распятье! У тебя же до сих пор на рукояти меча символ Его страданий!! Он умер за всех нас, во искупление наших грехов!
— Да! Его распяли! Его распяли за ту заразу, которую он нес людям. Он хотел видеть нас стадом. Мы для него лишь покорные овцы. «Возлюби ближнего своего», «Подставь левую щеку, если ударят по правой». Есть люди, а есть куски мяса. Если мой ближний глупец, подлец, выродок, недостойный называться человеком, я что, должен его любить?
Должен подставлять ему другую щеку? Нет уж, тогда я перестану быть человеком, я стану овцой. Ты говоришь «он страдал!»? Ничего, он уже с лихвой отомстил за это. Он пил и пьет кровь человеческую. Ему и место на рукояти меча, чтобы по нему стекала кровь, которую он жаждет. Ну, а сегодня он будет пить кровь только своих овечек. — Ярополк зашелся приступом смеха.
— Хватит попусту болтать. — Он резко дернулся. — Приведите первую овцу!
Один из четверых, стоявших у стены, вышел и быстро вернулся, ведя отца Михаила. Тот не сопротивлялся, лишь губы его шептали молитвы. Гюрята напрягся, пытаясь порвать ремень, но эластичная кожа лишь впилась в мышцы, причинив боль.
— Зверь! Чем божий человек тебе не угодил?
— Ничего плохого про него сказать не могу. Я к нему переночевать попросился. Очень, знаешь ли, гостеприимный человек. Но он слишком любит Бога! — Ярополк повернулся к священнику.
— Святой отец, скоро ты предстанешь перед ликом того, кому всю жизнь молился. Я думаю, на этом свете тебя причислят к святым мученикам, поэтому воздай хвалу Господу своему за это.
Приведший священника пинком поставил того на колени перед образом Христа Спасителя. Отец Михаил стал истово отбивать поклоны и бормотать молитвы. Небрежно опираясь на меч, Ярополк полуобернулся к Гюряте.
— Ну, разве он достоин называться человеком? Посмотри, он от страха и молитвы-то позабыл. Воистину, тупая скотина. Только для убоя и годен. Впрочем, зла он мне не сделал и поэтому легко умрет. — Молниеносно меч Ярополка очертил дугу.
— Калина! — Голова старика, так и не успевшего ничего понять, еще катилась по полу с удивленно открытыми глазами, а тело, взметнувшееся в руках громилы, уже поливало лики святых кровью, хлеставшей из шеи. Ярополк поднял меч вверх. Ни капли крови не было на лезвии. — Иисус не напился, озабоченно сказал он, указывая пальцем на рукоять-распятье. Он обернулся к стоявшему у стены:
— Дальше!
В это время громила, отшвырнув тело священника, в котором не осталось ни капли крови, к стене, слизывал с руки кровь. Выходивший из церкви волок за волосы женщину.
Она пыталась сопротивляться и безостановочно, на одной ноте, визжала. Посмотрев в ее искаженное ужасом лицо, Гюрята узнал жену священника. Тут ее взгляд остановился на обезглавленном теле и она замолчала. Расширившиеся глаза, в которых плескался страх, повернулись к Ярополку.
— Не убивайте! — только и могла она прошептать перекосившимся ртом.
— Не могу, милая, Иисус еще не напился, — с дьявольской усмешкой глядел Ярополк на обезумевшую от страха женщину.
— Впрочем, если ты отречешься от Бога…
— Отрекаюсь!!! — завыла бедная женщина, на четвереньках подползая к Ярополку и пытаясь поцеловать его сапоги.
— Это тебе это зачтется на том свете, — меч Ярополка взвился со свистом.
— Ну, как тебе это зрелище? — Ярополк повернулся к Гюряте. Гюрята лишь заскрежетал в ответ зубами. Громила тем временем вышел. — Сейчас ты увидишь, как я направлю прямо в рай две ангельски чистые души, безгрешные и непорочные. Разве я не благодетель? Два ребенка, не успев согрешить в этом мире, прямиком попадут в райские кущи.
Громадная фигура показалась в дверях. Каждая рука сжимала ребенка. Это были дети отца Михаила.
— Детки, сейчас мы сыграем в игру. Калина!
Брошенный мощной рукой ребенок полетел на меч Ярополка. Не в силах видеть это, Гюрята зажмурился. Два детских крика, ворвавшись ему в самый мозг, сменились гробовой тишиной. Он медленно открыл глаза. Два детских тельца висели, насаженные на лезвие меча. Детская кровь, пузырясь, стекала на рукоять-распятье. Ярополк с легкой улыбкой созерцал это зрелище. Наконец, словно очнувшись, он скинул оба трупа и широко взмахнул рукой.
— Дети мои! Они ваши! Я не хочу, чтоб они явились господу такими, какими он их создал.
Фигуры в звериных шкурах, стоявшие в ожидании, устремились к трупам. Они разрывали их руками, впивались в них зубами. Слышались лишь хруст разгрызаемых костей и чавканье. Гюрята не смотрел. Одни только звуки этого пиршества упырей выворачивали все его нутро. Желудок был пустой, и только поэтому он держался. Поужинай он плотно, и вся бы его пища была на полу. Сколько это длилось, он не знал. Наконец все кончилось. Упыри расползлись в разные стороны, сыто рыгая.
— Ну что, Гюрята? Теперь и твоя очередь пришла. — Ярополк толкнул Гюряту ногой. — Тебе не плохо ли, брат мой? А ведь каким воином ты был. А сейчас раскис, как красна девица.
Гюрята исподлобья взглянул на Ярополка:
— Ну так и меня, как телка, зарежешь?
— Нет, ну что ты. Ты же воин, ты достоин большего. Ты достоин поединка. Со мной, слабеньким, тебе позорно было бы биться, ведь тебе нужен достойный противник. Калина! — Громила приблизился. — Вот с кем на кулачках будешь биться.
Гюрята содрогнулся. Буйвол в человеческом обличье приблизился и, достав из-за сапога массивный нож, разрезал стягивавшие Гюряту путы. Затем отпихнул ногой так, что тот откатился к стене. Откинутый нож пролетел через всю церковь и по рукоятку вонзился в противоположную стену.
Стоя у стены, Гюрята разминал мышцы.
— Обнажись, Калина, покрасуйся. — Ярополк развлекался. Калина стащил куртку через голову вместе с мешком.
Тяжелая грива волос упала на голые плечи. Гюрята был поражен, это была женщина. Но какой же мускулатурой она обладала! Ни капли жира, гора витых мускулов. Каждая рука — что две ноги Гюряты, кулак — с его голову.
— Ну что, Гюрята, нравится тебе моя девочка? Потерпи, скоро ты прижмешься к ее пленительной груди. Она очень нежно тебя обнимет.
Ярополк шутил, а Калина улыбалась, обнажив острые клыки. Такие челюсти, пожалуй, запросто могли бы перекусить ногу быка. Калина не спеша двинулась к Гюряте. Это было страшное зрелище. При каждом шаге под кожей волной перекатывались бугры чудовищных мышц, У простого смертного все внутри сжалось бы от ужаса, но не у Гюряты.
Он был воином, и все предки у него были воинами. Еще лежа в колыбели, с молоком матери он всосал великую заповедь: «Вступая в бой, лишайся чувств». Всю жизнь он готовил себя для убийства и убивал. Убивал не беззащитных людей, а таких же, как и он сам, мужчин, воинов. Убивал оружием и голыми руками. Умудренный опытом бесчисленных схваток, в которых он участвовал, Гюрята сразу избрал тактику быстрых перемещений. Обладая огромным весом, Калина была медлительна и не слишком поворотлива. Будучи и сам человеком тяжеловесным, Гюрята все же обгонял ее в скорости. Калина попыталась схватить его, но, поднырнув под ее руку, он заскочил ей за спину и тут же, подпрыгнув, обеими ногами ударил ее в спину. Никто еще из противников Гюряты этого удара не выдерживал. Здесь же впечатление было такое, словно он прыгнул на ствол сосны. Несколько ошарашенный, Гюрята отпрыгнул от Калины и начал снова кружить вокруг. Попробовав сзади, нужно было попробовать и спереди. Калина методично пыталась загнать его в угол или прижать к стене. Хотя и она и Гюрята находились в постоянном движении, ни тени усталости не было в ней заметно. В то же время Гюрята уже почувствовал утомление. Последние годы мирной жизни разбаловали его, и он начал выдыхаться. Калина же, в отличие от Гюряты, казалось, лишь ускорила свои движения. Долго так продолжаться не могло, и, прекрасно это понимая, Гюрята решил рискнуть. Надеясь лишь на свою реакцию, он сделал вид, что споткнулся. Калина ринулась вперед и на мгновенье раскрылась. Вложив весь свой вес, изо всей силы Гюрята ударил ее под дых. Ударил и тут же пожалел об этом, скривившись от боли. Мышцы пресса у Калины обладали твердостью каменной кладки. В глазах у Гюряты потемнело от боли.
Мощный удар в грудь отшвырнул его к стене. Будь Гюрята потяжелее раза в два, этот удар проломил бы ему грудную клетку, а так лишь кинул на стену. В груди, после каждого вздоха что-то захлюпало. Не в силах двинуться, ловя широко открытым ртом воздух, Гюрята сползал по стене.
Сквозь туман в глазах он видел надвигающегося как гора, монстра. Вывернуться уже не было возможности. И тогда Гюрята вспомнил, что ему когда-то говорил отец: «Удиви противника, и у тебя будет ценный миг его замешательства». Огромные лапы были уже рядом. Приняв комичную до абсурда позу, Гюрята скорчил смешную гримасу. Калина опешила и на секунду остановилась. Этой секунды было достаточно, указательные пальцы Гюряты вонзились ей в глаза. Бешеный визг наполнил церковь. Руки Калины хватали пустоту. Гюрята, отбежавший на безопасное расстояние, с ужасом взирал на дело рук своих. Обезумевшая от боли Калина вихрем понеслась по церкви. Один из людоедов, не успевший увернуться, одним махом ее мощных рук был разорван надвое.
— Опомнись, Калина! — крикнул Ярополк, но это лишь привлекло к нему ее внимание. Развернувшись, он попытался бежать, но, наступив на полу собственного плаща, упал.
Он еще стоял на одном колене, когда огромная фигура Калины нависла над ним. Ярополк был не из тех, кто при виде опасности закрывает глаза. Он хладнокровно ударил мечом в сердце и, отпустив рукоять меча, прокатился у нее меж ног. Пронзенная насквозь, Калина сделала еще несколько шагов и, крутанувшись на месте, рухнула на спину.
Первый пришел в себя Гюрята. В два прыжка покрыл он расстояние, отделявшее его от Калины. Наступив ей на грудь, он вырвал меч. Теперь в его руках было оружие. После гибели Калины и разорванного ее руками упыря, перед Гюрятой осталось четверо противников: Ярополк и трое его подручных. Эти трое уже двигались к нему, подняв топоры.
— Лапотники, — презрительно процедил Гюрята, прислоняясь спиной к стене.
— Стоять! — Резкий окрик заставил всех замереть. — Он мой!
Сбросив плащ, широко расставив ноги, Ярополк стоял посреди церкви. Он раскрутил перед собой меч Гюряты, с которым тот пришел в церковь, и уверенно пошел вперед.
Его слова были законом, и мрачные фигуры отступили в стороны.
— Ты не боишься, что я убью тебя? — Гюрята усмехнулся.