Она резко замолчала и задумчиво разглядывала меня, как будто только что вспомнив, что я все еще там. – Итак, вы - знаменитый Джон Тэйлор. Рассказы о вас у всех на слуху... Ваша мать и вправду была Библейским мифом? Вы действительно спасли всех нас от гибели во время последней Войны? Говорят, что вы могли бы стать королем Темной Стороны, если бы захотели... Расскажите мне о своих гламурных помощниках - Эдди Бритве Эдди, Мертвеце, Сьюзи Дробовике.
- Гламурных? – несмотря ни на что, я улыбнулся. – Я вряд ли выбрал бы это определение.
- Я прочитала все о вас и о них в бульварных газетах, - сказала Мария. – Сплетни – это моя жизнь. За исключением случаев, когда они обо мне. Некоторые репортеры могут быть очень жестокими... Я годами пыталась убедить Иеремию купить «Night Times» и эту ужасную подтирку, «Unnatural Inquirer» , но у него всегда находились какие-нибудь глупые отговорки. Ему все равно, что они о нем пишут. Он читает только страницы о финансах. Он бы даже не знал, кто есть кто в Обществе, если бы я не сказала ему...
- Расскажите мне о своих детях, - вставил я, когда она допустила ошибку - остановилась, переводя дыхание. - Расскажите мне про Уильяма и Элианору.
Она снова надулась и стала озираться в поисках конфет и своего бокала шампанского, и мне пришлось переспросить ее еще раз, прежде чем она, наконец, ответила.
- Близнецы появились еще в двадцатых годах двадцатого века, потому что это было модно. Абсолютно все в Обществе имели детей, и отстать от других – это было для меня просто невыносимо. Все мои подруги заверяли меня, что роды дают самый божественный, трансцендентальный опыт... - Она громко фыркнул. - А потом мои милые дети выросли, превратившись в подобные разочарования. И я не понимаю, почему. Я позаботилась о том, чтобы у них были самые лучшие няни, самых лучших наставники, и любые игрушки, которые они когда-либо хотели. Из-за этого я решила проводить с ними какое-то время каждые выходные, независимо от своей общественной загруженности.
- А что Иеремия?
- О-о, какое-то время он был в ярости. Совершенно вне себя. Даже повысил на меня голос, чего никогда не делает. Он никогда не хотел детей.
- И что было дальше?
- Он заставил меня стерилизоваться, чтобы я больше не смогла иметь детей. - Ее голос звучал совершенно спокойно и буднично. - Мне было все равно. Мода прошла, а они не были тем, чего я ожидала... И, конечно, я не собиралась вновь пройти через все это...
- У вас что, не было друзей, близких подруг, которые помогли бы вам противостоять Иеремии?
Мария коротко улыбнулась, и ее глаза вдруг стали очень холодными. - У меня нет друзей, Джон. Обычные людей для меня ничего не значат. Как и для любого из нас, Гриффинов. Потому что, видишь ли, Джон, вы все так недолговечны... Как майские мухи. Вы так быстро приходите и уходите, и кажется, что вам никогда не прожить достаточно долго, чтобы получить какие-то реальные впечатления, а вы не слишком любите тех, кто может себе такое позволить. Все умрут... То же самое и с животными. Раньше я обожала своих кошек, еще в прежние времена. Но больше я не терплю их возле себя. Или цветы... В пятидесятые годы восемнадцатого века Поместье было окружено садами, они тогда были в моде, но однажды мне пришлось их... Я не знала, что с ними делать. Можно было просто гулять по ним бесконечное число раз... В конце концов, я предоставила их буйство самому себе, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. На мой взгляд джунгли гораздо интереснее - всегда меняющиеся, всегда рождающие что-то новое... Иеремия держит их вместо последней линии нашей обороны. Просто на случай, если варвары однажды восстанут и попытаться отнять все это у нас. - Она коротко рассмеялась. Прозвучало это очень неприятно. - Пусть попробуют! Пусть только попробуют... Никто не получит то, что принадлежит нам!
- Кто-то может попытаться отнять вашу внучку, - сказал я.
Она бросила на меня долгий взгляд из-под тяжелых ресниц, и снова испробовала свою соблазнительную улыбку. - Скажите, Джон, сколько мой муж предложил вам за обнаружение Мелиссы?
- Десять миллионов фунтов, - мой голос прозвучал немного хрипло. Я все еще не привык к этой мысли.
- Сколько еще требуется, от меня, за то, что вы просто ... обозначите деятельность и не найдете ее? Я могу быть очень щедрой... И, конечно, это будет нашей маленькой тайной. Иеремия никогда об этом не узнает.
- Вы не хотите, чтобы она вернулась? – я был поражен. – Ваша собственная внучка?
Улыбка исчезла, а ее глаза были холодны, так холодны.
- Она никогда не должна была рождаться, - ответила Мария Гриффин.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ВСЕ О ПОТЕРЯННОМ ДЕТСТВЕ.
Дипломатично подбирая выражения, я объяснил Maрии Гриффин, что не могу принять ее любезное предложение, потому что одновременно работаю только на одного клиента. После этого она начала швыряться всем, что попадалось ей под руку. Решив, что сейчас самое время уйти, я быстро отступил к двери под градом разнообразных снарядов, пролетающих вокруг моей головы. Мне пришлось вслепую нащупывать дверную ручку у себя за спиной, не смея оторвать глаз от все более тяжелых предметов, направленных в мою сторону, но все же я, наконец, открыл дверь и удалился с почти недостойной поспешностью. Я захлопнул дверь, отсекая град снарядов, и вежливо кивнул ожидающему меня Гоббсу. (Первое правило успешного частного детектива – сохранять достоинство под давлением.) Мы оба немного постояли, прислушиваясь к звукам ударов увесистых предметов с противоположной стороны двери, а потом я решил, что самое время оказаться в другом метсе.
- Мне нужно поговорить с детьми Гриффина, - сказал я Гоббсу, когда мы уходили. - Уильямом и Элианорой. Они все еще в резиденции?
- Разумеется, сэр. Гриффин дал им понять предельно ясно, что хотел бы, чтобы они вместе со своими вторыми половинами остались, предполагая, что вам захочется допросить их. Я взял на себя смелость, предложив им подождать в Библиотеке. Надеюсь, это приемлемо.
- Я всегда мечтал допрашивать целая кучу подозреваемых в Библиотеке, - тоскливо ответил я. - Еще бы пенковую трубку и шляпу...
- Сюда, сэр.
Тем же путем мы вернулись к лифту, а потом еще большим количеством коридоров и переходов прошли в Библиотеку. Я был настолько запутан, что не смог бы найти выход даже под дулом пистолета. Я начал всерьез задумываться о том, чтобы оставить за собой хлебные крошки, или разматывающуюся длинную нить. Или вырезать стрелки-указатели на полированных деревянных понелях. Но это было бы грубо, а я ненавижу прибегать к грубости в середине дела. Так я брел следом за Гоббсом, любуясь великолепными произведениями искусства по сторонам и тихо надеясь, что он не начнет вдруг просить меня узнавать их. Вокруг по-прежнему было не много людей, за исключением редких слуг в униформе, спешащих мимо с опущенными головами. В коридорах было так тихо, что было бы слышно, как пернула мышь.
- И насколько велико это Поместье? – спросил я Гоббса, пока мы шли и шли.
- Настолько, настоклько оно должно быть таким, сэр. У великого человека должен быть большой дом. Этого от него ожидают.
- Кто жил здесь до Гриффинов?
- Я считаю, что Гриффин создал поместье по собственному проекту, сэр, несколько столетий тому назад. Насколько я понимаю, ему хотелось произвести впечатление...
Наконец, мы добрались до Библиотеки, Гоббс открыл дверь и впустил меня внутрь. Я плотно захлопнул за собой дверь, оставив Гоббса с другой стороны. Библиотека был велика и почти вызывающе старомодна. Все стены были заняты исключительно полками, плотно заполненными тяжелыми переплетенными книгами, отпечатанными явно не в последнее время. Тут и там на толстом ковре стояли удобные кресла, а в центре комнаты был единственный длинный стол, оборудованный дополнительными лампами для чтения. Это просто обязано было быть комнатой Гриффина; он пришел из того времени, когда читал каждый, кто хоть что-то из себя представлял. Многие книги на полках выглядели достаточно старыми, чтобы представлять собой реальную редкость и ценность. У Гриффина, должно быть, был оригинал каждого заметного издания за последние несколько веков, начиная с Библии Гутенберга, и заканчивая полным текстом «Некрономикона». Последний, конечно же, в арабском оригинале. Наверное, помеченный загнутыми углами страниц, машинальными рисунками на полях, а все лучшие места сильно подчеркнуты.
Уильям и Элеонора Гриффин ждали меня, чопорно стоя рядом, как бы выступая единым фронтом перед лицом общего врага. Они не показались мне теми людьми, которые потратили бы много времени, делая выбор в Библиотеке. Их вторые половины так же вместе стояли в дальнем углу, внимательно наблюдая за ситуацией. Какое-то время я рассматривал эту четверку. Чем дольше я заставляю их ждать, тем больше вероятность, что кто-то скажет что-то такое, чего говорить не собирался, - просто чтобы нарушить молчание.
Уильям Гриффин был высоким и мускулистым, этакий сосредоточенный на собе бодибилдер. Он был одет в черную кожаную куртку поверх белой футболки и джинсов. Одежда выглядела совершенно безупречно. Наверное, потому, что он ее выбрасывал, едва она мялась, и надевал новую. У него были коротко стриженные светлые волосы, холодные голубые глаза, силдьно выступающий вперед отцовский нос и надутые губы матери. Он делал все возможное, чтобы держаться прямо и гордо, как и подобает Гриффину, но его лицо не выражало ничего, кроме мрачности и угрюмости. В конце концов, его удобное существование вдруг перевернулось вверх дном, сначала из-за открытия нового завещания, а потом – исчезновения его дочери. Людей столь высокого положения, как у него, возмущает все неожиданное. Их богатство и власть должны защищать их от подобных вещей.
При взгляде на Элеонору создавалось устойчивое впечатление, что она сделана из более прочного материала. И это несмотря на то, что на ней был наряд, от которого отказалась бы даже Мадонна, посчитав его чересчур дрянным. Элегантность уличной шлюхи, дополненная вульгарностью. Ее длинные светлые волосы были уложены в то, что, очевидно, считалось искусственными волнами, и слой макияжа был настолько толстым, что сквозь эту маскировку можно было только вобщем судить о чертах ее лица. Она открыто пялилась на меня, почти не скрывая злости, и беспрерывно курила. Она тушила бычки о полированную столешницу или растаптывала их на бесценном персидском ковре. Готов поспорить, что она так не делает, когда рядом ее отец.
Женщина в самом дальнем углу, настолько далеко, насколько это было возможно сделать, все еще оставаясь в одной с нами комнате, - жена Уильяма Глория, экс-супермодель, высокая и худая, с кожей настолько черной, что отливает голубым. Она задумчиво рассматривала на меня темными прищуренными глазами, ее лицо с высокими скулами и блестящим лысым черепом не выражало совершенно никаких эмоций. На ней было длинное белое атласное платье, контрастировавшее с ее угольно - черной кожей. У нее был напряженный и голодный вид, свойственный всем профессиональнальным моделям, и она по-прежнему выглядела так, как будто она могла с успехом пройтись по любому подиуму, который прийдет ей в голову. Хотя она стояла рядом с мужем Элеоноры Марселем, язык ее тела ясно говорил, что она находится там только потому, что ей приказали. Вряд ли она хоть раз взглянула на него.
Марсель был одет в хороший костюм, но по тому, как он на нем болтался, становилосьясно, что он привык одеваться более небрежно. Марсель был небрежен в мыслях, словах и поступках. Это было понятно по тому, как он стоял и смотрел, и по тому, что он продолжал выглядеть мутным и хитрым, даже если вообще ничего не делал. Создавалось впечатление, что он только терпит пребывание здесь и ждет-не дождется вернуться к тому, что он должен был сделать. И что его не волнует, что кто-то это знает. Не думаю, что он хоть раз прямо посмотрел на меня. Он был достаточно красив, слабой и незаконченной красотой и, как и Глория, сохранял молчание, потому что так ему приказали.
Я переводил взгляд с Уильяма на Элеонору и обратно, позволяя напряжению расти. Спешить мне было некуда.
Я знал все о детях Гриффина и их многочисленных браках. Как и любой на Темной Стороне. Желтая пресса не могла насытиться ими и их разнообразными деяниями. Мне было известно, что при случае чтение таблоидов существенно облегчают ожидание во время долгих слежек за объектом. Потому что они не требуют большого внимания, а в случае нужды за ними можно спрятаться. Что означает, что мне чертовски много известно о людях, которыми иначе я бы даже не заинтересовался. К примеру, я знал, что Глория была седьмой женой Уильяма, а Марсель - четвертым мужем Элеоноры. И что все супруги Гриффинов тоже были бессмертны, но только до тех пор, пока они оставались с Гриффинами в браке.
Справедливости ради следует заметить, что Глория и Марсель продержались дольше остальных.
- Я вас знаю, - наконец, не выдержал Уильям, стараясь, чтобы его голос звучал жестко и агрессивно, но получалось у него не очень. (Хотя, вероятно, этого бы хватило большинству тех, с кем ему приходилось иметь дело.) - Джон Тэйлор, первый частный сыщик Темной Стороны... Еще одна проклятая ищейка, копающаяся в чужом мусоре. Охотник за сенсациями и смутьян. Не говори ему ничего, Элеонора.
- И не собиралась, идиот, - Элеонора бросила на брата короткий взгляд, от которого от сразу надулся и замолчал, а потом перенесла всю силу своего холодного взгляда на меня. Я приложил все силы, чтобы выдержать это. – Вам здесь не рады, мистер Тэйлор. Нам нечего вам сказать.
- Ваш отец думает иначе, - спокойно возразил я. - На самом деле, он платит мне чертовски много денег за мое пребывание здесь, и у меня есть его личное одобрение любого чертова вопроса, который я захочу вам задать. А что Папа хочет, Папа получает. Или я не прав?
Они оба с вызовом уставились на меня. От этой парочки я не получу ни одного легкого и прямого ответа.
- Почему вы оба здесь? - я задал этот вопрос, чтобы только с чего-то начать. - Я имею в виду – в ваших покоях в Поместье, а не в ваших собственных домах на Темной Стороне? Это...необычно, не так ли?
Снова молчание. Я тяжело вздохнул. – Мне отправить Гоббса за вашим отцом, чтобы он отшлепал вас обоих?
- Мы здесь из-за этого абсурда по поводу нового завещания, - сказала Элеонора. Это было все, что она хотела сказать, но она не могла заставить себя остановиться, только не сейчас, когда в ней скопилось столько раздражения, а под рукой имеется слушатель. - Я не могу поверить, что он готов лишить всех нас наследства, спустя столько времени! Он просто не может! И уж конечно не в пользу этой ханжеской маленькой коровы, Мелиссы! Она скрылась только потому, что знает, что я с ней сделаю, когда она попадет мне в руки! Она отравила разум нашего отца и настроила его против нас.
Уильям громко фыркнул.
- Изменение его завещания в самый последний момент? Старик, в конце концов, впадет в маразм.
- Если бы все было так просто, - сказала Элеонора, втягивая половину сигареты за одну затяжку. - Нет, он что-то замышляет. Он всегда что-то замышляет...