21. ОКОНЧАНИЕ ОДНОГО ИЗ МИРИАДОВ ПИСЕМ,
когда-либо написанных в этом мире
"...тебе, если смогу рассказать о самом важном событии - это да. Сейчас нет сил просто, извини; да и обдумать надобно, переварить, усвоить. Хотя решение я уже принял... Сплин душит. Обрыдло. Все. Хватит. Достало меня до самого донышка. Лицемерие достало, затхлость. Каждый закопался в свой локальный мирок, сотворил себе блиндаж из бревен необхватных эгоизма; кто мудрствует лукаво, кто вопит: надоело думать! упрощает беспредельно, до уровня физиологических инстинктов либо элементарных суждений типа: "А сгорите вы все ясным пламенем!"... Куда мы закатились, осознавать тяжко, но приходится, иначе не стоит вообще сметь звать себя личностью. Ты можешь сказать, что и я ничем не отличаюсь, и будешь бесспорно прав. В том-то и горькая суть. А я не хочу _т_а_к_. Душа жаждет свободного выбора - а здесь его нет и не было, и не будет никогда, вполне вероятно. Нельзя жить в обществе и быть свободным от... Ну, ты помнишь. И боюсь, что никакой разницы, по какую сторону железного забора ты находишься, нет, только антураж различается, но правила игры, увы... Эх-х-х-х, отыскать бы какую-нибудь такую... ЗОНУ СВОБОДНОГО ВЫБОРА... да и махнуть в нее из этой рабской зоны, из этого Вселенского УЛага... Но этакое счастье вряд ли достижимо, к сожаленью. И не думай, повторяю, что под "зоной рабства" я подразумеваю лишь часть планеты по эту сторону железного забора с вышками, набитыми вертухаями. Отнюдь. Я беру в комплексе, весь шарик целиком. Не думаю, чтоб в каком-нибудь там "Багдаде-на-Подземке" (помнишь выражение О'Генри? о каком городе сказано, а?), к примеру, положение дел разительно отличалось... Это было бы слишком простое решение: взять и уехать за забор, если бы это было ответом на все мои вопросы, я бы так и сделал и не мучался поисками ответов больше.
Людишки закопались с головой в собственных испражнениях, каждый выстроил себе, я говорил, блиндаж, ощерился стволами пулеметов-принципов, и на выстрел не подпускает принцип другого, хоть дальнего, хоть ближнего... А когда самые, блин, казалось бы, родные и близкие не в состоянии взглянуть на мировой бардак с точки зрения, отличной от собственной: вот что самое страшное... Выход: найти родственные души, другого не вижу. Хоть где, хоть за тридевять земель, но пока их разыщешь, дуба дать сто раз поспеешь. Дэднуться, как спикают системные хиппари. Такие вот дела...
А в "лопухах": Джон с командой. Чуток легче - с ними-то. С Джоном я б не поругался, чувствую. Жаль, не успел... Ну да ладно. Что уж сейчас. Правда, не до такой степени с "битловской" музыкой легче, чтоб в руки себя схватить, зафиксировать, определить в пространстве и времени. Дрожат, дрожат ручонки-то... Соблазн какой непостижимый!.. Впрочем, слово не то: какой к демонам соблазн, когда выбор уже сделан и билет заказан. В тот мир, что раньше лишь с помощью сновидений да воображенья буйного наяву немножечко осязал. Какой к чертям соблазн, когда - наконец-то!!! - дверь могу отворить, не проламывать стену, не подглядывать в щелки, искусывая губы в бессильной ярости, а войти через дверь, переступить наяву тот порог, что доселе переступал в призрачных грезах лишь... Не думал, не гадал, что отыщу дверь заветную, а поди ж ты...
Кто ищет, тот всенепременно находит. Если успевает.
Билет, правда, в один конец, и обратного не будет.
Судьба. Но меня этим не испугать. Я всегда проклинал себя за то, что не в состоянии игнорировать призыв этого мира, был вынужден просыпаться, либо выныривать из упоительного транса, выходить из упоительного ощущения свободы, защитным колпаком накрывающего у машинки, с наушниками, сжавшими голову. Помнишь, я тебе рассказывал?.. А в последнее время я стал ненавидеть себя за то, что вынужден спать. Из-за того, что приходится просыпаться... Это мучительно, это страшно, больно, гадко: пытаться потом описать, поведать на бумаге все, что видел и познал, но не делать этого по разным причинам, то дефицит времени, то отсутствие возможности закокониться в любое мгновение, когда заблагорассудится, и конечно, потеря волны, атмосферы, настроя, озарения, как хошь называй, но это ситуация жуткая: когда все, что узнал, не умеешь рассказать, когда вместо роскошного, выпуклого стиля, словесной свободы, в руках у тебя лишь убогий стилос реального косноязычия... Это кошмар, когда реальность вынуждает из живого, действующего лица превращаться в зрителя видеоклипа, оставаться ПО ЭТУ сторону экрана, когда ТАМ - яркая, настоящая жизнь!.. Причем такого клипа, в котором визуальный ряд музыкантов, исполняющих песню, служит фоном; а музыка и слова повествуют о ком-нибудь, кто, в свою очередь, своим собственным визуальным рядом выполняет функцию наблюдателя за третьим визуальным рядом: собственно персонажами, разыгрывающими сюжет, своей актерской игрой рождающими историю, о которой стремится поведать музыка... Бр-р-р. Переплетение. Загнул я, однако. Надеюсь, врубился? Извини, если витиевато, ты же знаешь мои недостатки, среди которых многословие - на первом месте...
Вот, дописываю тебе письмишко, и никак не могу закончить. А разброд продолжается. Сидеть - невмоготу. Что бы я там и тут ни говорил, как бы там и тут ни было, а чисто психологически решиться нелегко. Гораздо тяжелее, чем я думал... ну, ты должен помнить, мы с тобой столько об этом спорили... Это похоже, знаешь, на выбор, встающий перед всяким, кто собрался на чужбину, во весь исполинский рост: ЗДЕСЬ ему невмоготу, но здесь - Родина. А ностальгия - страшная болезнь. И это непреложно. Чтобы стоять, надо держаться корней, эмигранту же корни приходится уносить с собой, в себе, и зачастую груз непосилен... Особенно для тех, кто родился, рос, провел первые годы жизни в локальном участке мира. Я где-то читал, что если младенца в течении первого года жизни несколько раз перевезти с места на место, хотя бы за двести-триста кэмэ, то человек, выросший из него, будет почти неподвержен влиянию ностальгии позднее. А я почти всю жизнь прожил в пределах пары десятков квадратных кэмэ; вот так.
Сейчас, пожалуй, снова убреду. Ночь давно оккупировала промокший город, самое время попрощаться без помех со стороны людишек. У нас пока еще не какие-нибудь Город Ангелов или Большое Яблоко, по улицам ночью ходить можно, хотя кто знает, что будет, если пресловутая дЭмократия сменит то ГЭ, в котором мы прозябали. Только и слышишь по телеку про ихние социальные проблемы... Ох, чует мое сердце, черт гораздо несимпатичнее, чем его малюют... Сменим гэ на дэ - не шило ли на мыло?.. Вот это вопрос, понимаешь... Впрочем, не мне уже на него отвечать.
Главный итог, тем не менее, сегодняш... пардон, уже прошедшего... дня: я наконец-то понял, куда мне пойти, и как туда пройти. И в этом - моя Цель, мое Решение. Теперь я знаю, где я нужен. Раньше я туда через щели в стене подглядывал, теперь уйду за стену. Уйду, я решил. Уйду, чтобы не вернуться... Маму и отца жаль, но ничего не могу поделать, надеюсь, когда-нибудь они поймут и простят... Это очень важно, когда у человека есть хотя бы одно-единственное место в сонмище миров и времен, в котором, он знает, его присутствие действительно необходимо, позарез, блин, да. И неважно, что _т_в_о_е_ место вполне может расположиться в причудливых, самых неожиданных, весях и градах, и неважно, что жертвовать необходимо многим, чтобы достичь своего места: приходится выбирать в надежде, что жертвы не напрасны. Но если ни единого такого места не осталось для тебя, и нет во всем мироздании той комнатки, где необходимо твое присутствие, где нужен ты, конкретный _т_ы_, никто иной взамен, - тогда пиши на лбу своем черным траурным фломастером: "ПРОПАЛ". Заказывай белые тапочки и смиренно ложись в ящик шестигранный, червячки ждут не дождутся. Хотя... Быть может, я слишком упрощаю? Посему - закругляюсь. Я не знаю еще: может быть, на этом письме мой эпистолярножанровый поток сознания вовсе не почиет в бозе. Если что, жди писем. Как только найду _т_а_м_ "почту", черкну пару слов. Я думаю, ты-то будешь ждать весточку невзирая ни на что. А сейчас ухожу... Когда вернусь, закончу сию неожидаемо и некстати начатую эпистолу. (Я не задолбал тебя этим словечком?) О'кей? Впрочем, вру. Какое там - "вернусь". Зачем?.. Но мыслишка вертится, бередит душу. Мыслишка о возможном возвращении. Еще не уйдя, думаю о возврате. Зря, наверное. Как бы эта прилипчивая привычка к родному миру не помешала уйти! Да не дай Бог Мой!! Я знаю, _т_о_т_ мир мне родней. Пускай и родился я в этом... Бр-р. Запутался опять. Настроение такое. Корневое... Это пройдет, думаю. Такие дела.
Перед уходом хочу тебе вкратце, буквально пару-тройку слов сказать о трагедии. И потом о... как бы это попроще... "мимолетных встречах" и "тех, кто рядом".
Это трагедия, когда человек в родном мире не находит своего места. Это очень больно, знаешь - ощущать себя инородной тканью, отторгаемой организмом. Но я не кусок протоплазмы, я это самое, мыслящее, разумное существо, черт бы меня забрал со всеми потрохами... Вот и забирает, ха. Достучался. Стучащемуся - да откроется. Я не кусок протоплазмы, и потому я - эмигрирую. Спокон веку в поисках лучшей доли человеки покидали Родину... Кто за морем-окияном счастье шукал, кто за горами, а я - за стеной. (Кстати, вопрос интересный: ТОЛЬКО ЛИ Я???) До вчерашнего дня, пока пребывал в подозрении, что "картинки" иных миров, подсмотренные мною лишь плод моих фантазий, который пытался сорвать, сковать "авоськой" слов, уложить в корзину страниц, попытаться всучить потенциальному потребителю (читателю то есть), - до вчерашнего дня я искал не там, где следовало. Я писал, потому что в этом видел единственный выход: миры распирали душу, настойчиво требовали свободы, и ничего более умного, чем выплескивание их на бумажные страницы с помощью такого убогого инструмента, как слова, я не изобрел... Зачем люди пишут, спрашивается? зачем рисуют, музыку сочиняют, кино снимают, скульптуры ваяют, домики из спичек складывают, самодельные автомобильчики в сараях клепают... Помнишь, ты меня спросил: зачем ты пишешь? Тогда я сказал тебе, что сам не знаю. Это правда, я не знал, хотя в одном был уверен твердо: каким-нибудь "вторым" Достоевским я быть не желаю, только Первым Самим Собой. Я не боялся пользоваться избитыми штампами и заезженными сюжетными ходами, образами и приемами, это да. Но! Строители используют кирпичи. Одинаковые, в принципе. Ты можешь сказать, что дворцы и однотипные "спальные" ульи построены из одинакового материала? Вот. А это так... Я не знал, зачем пишу, но искал свой стиль, пусть убогий и странный, многословный и водянистый, но свой... А теперь к тому же - знаю, зачем. Оказалось, вовсе не оттого, чтобы заработать кучу нала или там почувствовать себя умнее окружающих, двух слов связать не способных, в отличие от меня, мастера связывать слова... Я писал, потому что "спускал пар". Дьявольская (Божественная Моя) печать заклеймила меня я смотрел в щелки стены, разделяющей миры. Другие, я знаю, пишут по иным причинам. По каким, хотел тебе рассказать, но... уже не успею. Когда-нибудь расскажу, если свидимся, дай Мой Бог. Или напишу, если почту разыщу, чтоб отправить весточку. Лови меня на слове. Ты знаешь, я ненавижу невозвращенные долги. Так что о тех, кто рядом, и мимолетных встречах тоже потом. Если буду испытывать потребность говорить о тех, кто остается в этом мире...
Здесь, пожалуй, лишь тебя я могу еще назвать близким по духу существом, поэтому я написал тебе, чтоб ты в курсе был, если что. И чтобы не подумал, что съехал с катушек, если вдруг получишь когда-нибудь "письмо мертвого человека". А пожелать тебе на прощание хочу одно:
ДОБРОЙ РЕАЛЬНОСТИ!
Надеюсь, ты понял, _ч_т_о_ я вкладываю в смысл этих слов. Себе я, пожалуй, с иронией могу пожелать лишь ДОБРОЙ ФАНТАСТИКИ.
Ну, покедова. Доброй тебе реальности еще раз. Жму манипулятор. Держи нос по ветру и никогда не иди на компромиссы с совестью. Парадоксальный совет, скажешь? Вовсе нет. Отнюдь. Но живущим ЗДЕСЬ его смысл не дано уловить... Я старался так ЗДЕСЬ поступать, и прослыл ненормальным, не от мира сего...
Прощай. "До свидания" не говорю, боясь сглазить.
С дружеской любовью всегда твой...
P.S. А знаешь, если бы та "гиена" не была настолько пьяной и не так воняла потом и мочой, я бы ей отдался, наверное... Плоть требует своего, и весьма настырно... Ведь я тоже - всего лишь... душонка, отягощенная трупом..."
22. В ПЛЕНУ У НОНОК
...Вилли не затоптали у лифта. Как он врубился гораздо позже, вовсе не случайно и неспроста. Он был нужен им...
Очухался четырнадцатилетный Вилли Квайл нескоро. За окном мерцали по-прежнему блестки звезд, и Вилли почему-то показалось, что эта ночь следующая. Хотя он мог и заблуждаться. Лежал он на мягкой постели, перебинтованный с головы до ног, кажется; попробовал встать и обнаружил, что за ноги привязан, а руки его примотаны бинтами к бокам. - Ух, кошачьи отродья, - прокомментировал Вилли свое плачевное положение, - ну ничего, я вам еще кишки помотаю, твари патлатые...
Далеко не у всех нонок были длинные прически, большинство их стриглись накоротко. Но такими словами всегда ругался Фредди, и Вилли подхватил у старшего брата полюбившееся определение. Фредди был почти вдвое старше Вилли, и авторитет его для младшего брата сомнению не подлежал. Даже в большей степени, чем папашин. Папаша был мужиком старой закалки и в некоторые вещи "не въезжал". Собак не ел, например. Кошек, крыс, змей - всегда пожалуйста, а псов не мог... Все время вспоминал какого-то "Арчи", который якобы в первые годы ноночьего нашествия спасал ему жизнь, и ради которого он, папаша, даже пристукнул какую-то бабу, которая чуть было не стала мамашей возможным Фреду и Вилли. Папашка вообще много чего болтал о прошлых годах, но по большей части сыновья не могли понять, о чем это он там. Однажды, после того как безуспешно пытался часа два растолковать отпрыскам, что оно такое - "ночной клуб", - он плюнул и поклялся, что больше ни слова не скажет, о том, какая жизня была ДО нонок. Клятву сдержал.
Фредди, подумал Вилли, лежа связанный на кровати, я хлюпиком не буду, слышишь?! Я от них сбегу и за тебя, за папашку отомщу, понял?! Ты только там в земле не переворачивайся, договорились? Они меня врасплох сцапали, их было пять рыл на меня одного, задавили массой... Но я исправлюсь, братец, вот как есть обещаю, не сходя с места! Тебе стыдно за Вилли не будет...
И он принялся исправляться не сходя с места. Сойти с места при всем желании тотчас же вряд ли ему бы удалось.
Тужился, тужился Вилли, сопел и хрипел, стиснув зубы. Но бинты порвать мочи не хватило. Зато адскую боль в грудь и голову накликал. Полежав смирно чуток, боясь вздохнуть, Вилли превозмог приступ и засучил ногами, пробуя на крепость путы. Постель, превращенная в узилище, находилась в небольшой, пятнадцать на пятнадцать примерно, комнате, кроме двери, окна и самой постели, в помещении этом не имелось ничего, даже осветительного прибора никакого. Все это пленник разглядел, когда боль на некоторое время утихла, сжалась в два комочка, один под черепом ворочался, стукаясь о кость, а второй в груди копошился, словно крыса, угодившая в мышеловку.
Себя к интерьеру пленник не причислял, вполне уверенный, что родным жилищем эта коробка ему не станет. Могилой - возможно. Но местожительством - ни в коем разе.
Рассеянный свет проникал в комнату с улицы, окрашивая тьму в полутона и придавая форму пространству. Благодаря ему Вилли хоть что-то разглядел, без него в комнате царила бы кромешная тьма. В окно, напротив, подняв глаза, Вилли разглядел темную плоскость стены небоскреба, усыпанную многочисленными белыми и желтыми пятнами, квадратными и прямоугольными освещенными окнами. Блестки звезд слабыми искорками мерцали выше, под самым верхним краем окна комнаты, в которой Вилли валялся в мягкой постели. Из чего пленник заключил, что комната эта находится высоко-высоко, быть может, на последних этажах этого здания, иначе звездных блесток он бы не увидел вообще. Соседний же небоскреб был чуть выше. Эх, вы, проклятущие, думал Вилли, отчаянно дергая ногами и с ненавистью вперившись взглядом в стену за окном, проткнутую многочисленными световыми дырками. Захватили весь Город, житья из-за вас нету людям...
Приторочили его к кровати на совесть. Надергавшись до изнеможения, Вилли едва не потерял сознание от боли и решил передохнуть, чтоб не сдохнуть совсем. Возобновлять свои освободительные попытки пленник намеревался в обязательном порядке, думал только об одном. Покуда патлатые твари не начали с ним производить свои жуткие эксперименты, о которых рассказывали и папаша, и Фредди, и прочие люди, покамест нонки не превратили его в раба, одного из тех, несчастье наблюдать за которыми Вилли имел уже не раз... надобно поспеть смыться подальше. Или сдохнуть. Существует ли в реальности Квартал Спасения, Вилли не уверен, но в любом случае - лучше подохнуть где-нибудь в подземке, по кускам крысам на жратву разорваться, чем остаться у нонок и превратиться в выпердка.
Вилли боролся с болью изо всех силенок. Боль раздирала череп безжалостно, комок расплывался горячими щупальцами, сжал голову: вот-вот лопнет!.. И в конце концов Вилли капитулировал, и вновь провалился во мрак беспамятства, из которого выползал в эту комнату с мягкой постелью...
- Развяжи его! - первые слова, услышанные им, когда очнулся по возвращении в комнату, на постель. - Накачай стимулятором, мне квелый комок боли не нужен! - вторые слова, услышанные пленником. - Чтобы готов был через полчаса! - третьи.
Голос был властный и жесткий. Чувствовалось, что его обладательница привыкла командовать, а не подчиняться.
Ого, подумал Вилли. Уже тащать в лабораторию?.. Прыткие, однако.
- Симпатичный мальчик, - бормотала нонка. Не та, что резким голосом бросала приказы. Вероятно, та, которой приказывали. Вилли чуть-чуть приподнял веки и сквозь бахрому ресниц смутно разглядел нонку, возящуюся с узлами у изножия постели. Рослая блондинка, патлатая причем, продолжала бормотать что-то себе под нос, неразборчиво. За окном сиял солнечный свет. "Хоть ЕГО они у нас не украли!", - неожиданно подумал Вилли. Ночь миновала. Ноночьего комбеза на патлатой твари не было, только узенькие черные шорты и непременный кожаный пояс. Растянувшийся в прыжке кошачий силуэт, выгравированный на серебристой пряжке ремня, Вилли разглядел, чуть шире приоткрыв глаза. Нонка, стерва, уловила движение век...
- Оклемался, малыш? - довольно ласково осведомилась. - Сейчас, погоди, я тебя распутаю и немножко подкормлю...
ОНА БЕЗОРУЖНА!! вспыхнула отчаянная надежда, ударила волной горячей крови в голову. Ну же, развязывай скорее, тварь патлатая, с тобой одной я живо управлюсь!..
- Только ты не кидайся на меня с кулаками, ладно? - будто прочла она захватнические мысли пленника. Он скривился, словно проглотил гнилой кусок мяса. Разочарование остро заточенным лезвием полоснуло сердце. - Толку не будет, а больно будет сильно, гарантирую!..
ТЕЛЕПАТКА!! едва не заскрежетал зубами от ярости пленник. О них Вилли слыхал. Лопоухий Боб раз говорил: "Наскочила из-за угла, я ее хвать за горло, а она шмыг вбок, и поминай как звали, будто почуяла, что я за горло хватану, а не пулю в глаз всажу... Я за ней, она спиной к стенке, и в стойку, а я ж все боеприпасы расстрелял, выбору нет - клинками да голыми руками ее мочить... А она, тварь, чует будто, блокирует выпады... Едва выскочил тогда, парни, Лысый Мик с Братом Джо случились, пристрелили сучку, я не последний рукопашный боец, вы знаете, но она, стерва, меня одолела бы..."
Нонка ухмыльнулась; и вдруг резко наклонилась над постелью, приблизив физиономию чуть ли не вплотную к лицу Вилли. Обдала незнакомым, но приятным до странности ароматом. Это изо рта у ней смердит, думал пленник, крепко-накрепко зажмуриваясь, чтобы не видеть огромных глазищ ненавистной твари, синих, как новые джинсы, и таких же ослепительно сияющих, сулящих удобство и защиту от холода обладателю... тепло, вкусную еду, безопасный сон, ласку и нежность, обволакивающие мягкими волнами, гладящие по груди, и ниже, ниже... "ПОШЛА ПРОЧЬ, дерьма кусок!!!", - в отчаянии взвыл Вилли мысленно, закрыл глаза и в воображении как бы оттолкнул нонку, обеими руками ударив в морду. Обволакивающее теплом и лаской ощущение тут же улетучилось. Но от ее дыхания брони не существовало, чего-то подобного векам в носу, и оно, горячее и ароматное, раскаленными толчками жгло щеки пленника; вышибало ознобную испарину на его лоб. Если она меня поцелует, в паническом ужасе подумал Вилли, постараюсь укусить мощно, вопьюсь намертво, чтоб губу оторвать!..
Он приподнял веки, чтобы встретить вражину с открытыми глазами...
Синие глазища нонки уже потускнели. Она почувствовала. Или услышала. Или узнала. Как это там у них, телепаток чертовых, зовется?..
Пышущее жаром, ядовитым испарением обдающее, ее дыхание отдалилось, и Вилли почувствовал облегчение, будто на голову ему падала змея и уже приблизила жало к глазам, но вот, к счастью, удалось гадину ползучую смахнуть с макушки...
ЛУЧШЕ ЗМЕЯ, ЧЕМ НОНКА, убежденно подумал Вилли.
Нонка весело захихикала.
- Ты мне нравишься, звереныш, - промурлыкала. - Я попросила тебя у госпожи, но она отдаст лишь после проверки, к сожалению... Ты злой и грязный щенок, но ты мне нравишься, малыш... И ты узнаешь еще... сияние моих глаз...
Вилли взбеленился. Дальше терпеть все эти гнусности он был уже не в состоянии - ни физиологически, ни морально. Желая от жизни лишь одного смерти как избавления, - он распахнул глаза, выдернул ступни из ослабевших пут и успел неуклюже вскочить, пронзаемый жуткой болью, едва не рухнувший навзничь, вопящий: - А пулю тебе в глаз, вражина проклятая!!! Вилли, сын Квайла и брат Фредди-Нонкоруба, скорее подохнет, чем ляжет на нонку!!! жаль, клинка нет, я бы тебя разделал, как брат учил!.. Но я тебя, тварь, и голыми руками...
Отпрянувшая было патлатая тварь привалилась к стенке у двери и заливисто заржала. Ладони уперла в бока, морду запрокинула, сиськи трясутся, кожа на животе пульсирует... В КАДЫК ВЦЕПЛЮСЬ!!! Злобное желание пронзило пленника, но не навылет: застряло в мозгу, заклинило прочие помыслы. ЗУБАМИ ЗАГР-РЫЗУ... От нестерпимой боли шатаясь, как флагшток на ветру, с примотанными к туловищу руками, Вилли потащился в обход кровати, чтобы впиться зубами в шею нонки, во-он в ту пульсирующую жилку, вздувшуюся под кожей... Он уже ничего не соображал. Страстное желание ощутить во рту вкус ноночьей крови, если у нее есть кровь! растерзать в мельчайшие кусочки всю эту тварь, от пяток до патл и синих глазищ, затопило потоком бешенства голову, и без того распираемую, звенящую неистовой болью, от беспощадных болевых пинков, наносимых свежей раной...
Но четырнадцатилетнему пленнику не суждено было ощутить на зубах упругое сопротивление прокусываемой ноночьей плоти. Это сладострастное ощущение Вилли в тот раз не испытал; но силу удара патлатой стервы почувствовал в полный рост, заполучил в полнейшем объеме поставок, как говаривал папашка в свое время: нонка, не прекращая весело хохотать, молниеносно выбросила вперед ногу и засадил носком сапога Вилли по лодыжке. Знала, куда вцелить: кости не перешибла, но боль причинила адскую. Как гарантировала. Даже на минуту исчезли болевые эпицентры в голове и груди - так зверски засандалила, сволочь... Подрубленный, пленник опрокинулся на постель, и не провалился в болевой обморок, не рухнул во мрак беспамятства лишь потому, что упал на мягкое, а ударила чертовка не в голову и не в грудину, а по неискалеченной ноге.