- Я просто выполняю мою работу. - Джулиана уставилась серыми глазами на кофе. - И рассчитываю на то, что другие тоже выполнят свою. Надеюсь, эта ленивая миссис Финнеган не забудет сегодня спустить за собой воду в туалете. Всему есть предел, ты ведь это знаешь?
Луиза ничего уже не знала. Ничего не слышала. Ее сердце билось так сильно, что она с трудом думала. Она не испытывала такого страха с того времени, когда на втором месяце беременности услышала от Марка, что они должны усыновить Харри. Алексис и Харри. Алексис и Харри. Алексис. Харри. В течение трехмильной дороги домой эта мелодия снова и снова звучала в её голове.
Лишь одна посторонняя мысль вторглась в сознание женщины: Джулиана превратилась в старуху.
8
На медвежьей шкуре осталось лишь небольшое пятнышко крови - я ждала сильного кровотечения. Также меня удивила безболезненность первых движений, разорвавших плеву или как она там называется.
Наслушавшись в школе девчоночьих рассказов, я полагала, что потеря девственности сопряжена с ужасной, невыносимой болью и кровотечением. Помню, Салли-Энн однажды сказала, что в первый раз девушка кричит, как раненый зверь - так велики физические страдания. Поскольку Салли-Энн призналась в том, что сама она ещё была девственницей, я спросила её, где она почерпнула такую захватывающую информацию.
- Конечно, я услышала это от матери. А ты что думала? Уж она-то должна знать.
Теперь я поняла, что мать Салли-Энн не смогла бы отличить жареную кукурузу от пареной репы, даже если бы её ткнули лицом в тарелку. Или же отец Салли-Энн (местный сантехник) был безжалостным садистом. По правде говоря, он производил впечатление мягкотелого человека, находящегося под каблуком у собственной жены. Я видела его вблизи, когда он пришел прочищать сток нашей кухонной раковины, забившийся жиром и отходами. Но говорит ли о чем-то внешность? Теперь я знаю, какой обманчивой она может быть.
Высказывания моей матери на запретную тему были типичным примером её поразительной замкнутости.
- Ты слишком молода, чтобы задавать такие вопросы.
- Мне уже двенадцать лет. У меня в любой миг могут начаться месячные. Как только это произойдет, я стану женщиной.
- Может быть, так написано в медицинских книгах, но даже если они начнутся завтра, ты все равно останешься ребенком.
- Я знаю некоторых девочек, которые уже не девственницы.
- Кто это? Как их зовут? Ты с ними дружишь?
- Нет, но я слышала, как они разговаривали возле школы.
- Это ужасно!
- Что ужасно? То, что они разговаривали или то, чем занимались?
- Все. И то, и другое. Это отвратительно. Постыдно. Я не хочу, чтобы ты их слушала. Уходи. Держись подальше от этих шлюх.
- Я ухожу от них. Именно поэтому я спрашиваю тебя - потому что не хочу спрашивать их.
- О чем?
- Как это было в первый раз.
Мать сжала свои узкие губы, накрашенные помадой "Алая роза", так плотно, что они практически исчезли с её лица.
- Когда придет время и ты станешь взрослой, ты сама все узнаешь.
- Больше ничего не скажешь, мама?
- Это тебе не пикник. Мне больше нечего сказать.
- Это действительно так неприятно?
- Веди себя, как подобает леди, Алексис.
- Леди носят белые перчатки и выглядят, как Оливия де Хэвиленд.
- Ты чересчур остроумная.
Наша беседа состоялась всего несколько месяцев тому назад. Больше мы не разговаривали на эту тему. Мать сама поставила точку на нашем общении. Довольно, больше не приставай ко мне и веди себя, как леди.
- Что тут забавного? - спросил Харри.
Я не заметила, что рассмеялась перед тем, как Харри задал мне вопрос. Он лежал на медвежьей шкуре возле меня с обнаженным торсом. Должно быть, он в какой-то момент снял свитер, но я не помню, когда. Все происшедшее было ярким, ослепляющим сном - коротким и столь насыщенным, что я не могла разделить его на отдельные части.
- На самом деле это пикник - вот почему я смеюсь.
Я пересказала ему то, что услышала от мамы.
- Не хватает только жареного цыпленка, картофельного салата и пива. Я все ещё смеялась. - Подожди, я забыла муравьев.
Я чувствовала, что Харри смотрел на меня пристально, внимательно, с нежностью. Он перекатился на бок и обнял меня своими красивыми нежными руками. Мы всего несколько минут тому назад перестали заниматься любовью, и он, вероятно, понял, что я ещё не пришла в себя окончательно. Он выглядел так, словно тоже парил в воздухе.
- С тобой все в порядке, Алексис?
- Я чувствую себя прекрасно. Никогда ещё не чувствовала себя лучше. Это было правдой, я ощущала себя взрослой женщиной, и меня переполняла гордость. Я наконец это совершила! - Это было замечательно!
- Надеюсь, я не причинил тебе боли. Я старался.
- Мне совсем не было больно. - Я поцеловала его темные ресницы, столь похожие на мои. - Честное слово, не было.
- Но ты ощущаешь внутри жжение?
- Небольшое. Оно меня не беспокоит, мне даже приятно. Ведь это сделал ты.
Он посмотрел на темно-красное пятно, образовавшееся на шкуре, коснулся его пальцем и слизнул кровь. Теперь вы понимаете, почему я люблю Харри, почему буду любить его всегда, что бы он ни делал? Потому что я это он, а он - это я.
Упоминание о матери оттолкнуло нас друг от друга. Даже отсутствуя, она оказывала плохое влияние, разделяла нас, убивала теплоту наших отношений. Возможно, когда-нибудь я обрету способность любить мать, но сейчас я ненавидела её сильнее, чем когда-либо. Я стыдилась моей ненависти, это чувство было нехорошим. Потом я внезапно заплакала.
Харри приблизился ко мне, крепко обнял меня.
- Что с тобой, Алексис? В чем дело? Пожалуйста, скажи мне.
- Я не знаю. - Я всхлипывала, хотя это было непохоже на меня. Просто я подумала о папе. Мы уже никогда его не увидим.
- Никогда.
- С этим трудно смириться. Со словом "никогда". Оно чем-то похоже на "невозможно".