Эрик Нёхофф
БЕЗУМНОЕ БЛАГО
Перевод с французского Марии Лазуткиной
Eric Neuhoff
Un bien fou
Copyright © Editions Albin Michel S.A., 2001
Перевод © М. Лазуткина, 2005
Leave no regrets on the field.[1]
(надпись у входа в раздевалки
на американских футбольных стадионах)
Предупреждаю: вам не понравится. Неважно. Прочтите внимательно это письмо. Очень вам советую. Некоторые детали вас заинтересуют. Вы меня здорово надули. Теперь вы за это заплатите. Самое время. Это не пустые слова. Я-то ведь не писатель. Для меня слова имеют смысл. И у них есть последствия. Вы увидите, я уверен, что все это вам не понравится.
Вы узнали мой почерк. Вы вскрыли большой конверт из крафт-бумаги этим своим разрезным ножом, с которым вы так носитесь, потому что вам подарила его одна знакомая голливудская актриса. Аккуратно достаньте листки. Вот так. Хорошо. Спокойно. Вы слишком торопитесь. То, что я намерен вам сказать, может подождать пару лишних секунд. Слишком поздно что-либо менять.
Кстати, как ваши дела? Сейчас утро? Вас больше не беспокоят проблемы с кровообращением? Ладно, из-за меня сегодня не ваш день. Знаете ли, вам крупно повезло. Вы даже не подозреваете, рядом с чем вы прошли. Я вам объясню.
У нас полно времени. Садитесь за свой письменный стол. Поверните вращающееся кресло. Еще рано. Мод выпила свой первый кофе, и ее пустая чашка так и стоит на кухонном столе. Мод снова легла. Ей это больше всего нравится: вновь засыпать, позавтракав в одиночестве посреди пока еще тихого дома, где погашены все огни, за исключением света в открытом холодильнике. Я заходил в ее спальню. Ее волосы на подушке казались длиннее, чем я думал. Они действительно удлинялись. Она решила их отращивать. Ее лица совсем не было видно под простынями. Она спала на животе, ее дыхание было едва уловимым. Когда-то она обвиняла меня в том, что я храплю. Я не верил ей. Сегодня мой храп уже никому не мешает.
Признаю́сь, мне тяжело говорить о ней в прошедшем времени. Так надо. Я недостаточно смотрел на нее. Всегда нужно больше смотреть на людей. Я не был этому обучен. Нас в нашей профессии заставляют держать людей за придурков. Это вопрос жизни и смерти.
Никакой пощады. Я брошусь очертя голову. Я буду вами, я не стану читать дальше. Я должен выложить вам все, что у меня на сердце. Великий писатель, как же! Старый мерзавец, да. Я знаю, нарушив окружающее вас молчание, я не сдержу свое слово. Но ведь и вы в вполне сдержали свое. Правда, вы мне никогда ничего не обещали.
И все-таки как же я любил вас! Когда я говорю: вас, я имею в виду ваши книги. Потому что я увидел изнанку — и благодарю покорно.
Назовем вещи своими именами: вы были сволочью. Да и Мод не так уж кристальна. В этом мы абсолютно согласны.
Честно говоря, когда я вас в первый раз увидел, я вас не узнал. Мне это простительно. Все ваши фотографии — столетней давности. И все черно-белые. Вы на них такой чуть сутулый господин, уже седой, в твидовом пиджаке с замшевыми заплатами на локтях. И что вы забыли в Италии тем летом? Ностальгия замучила? Дудки! Положим, ваш старший брат был ранен в Анцио.[2] Но кроме этого — никаких зацепок. Ваши родители были евреями с Парк-авеню. У них водились денежки. Такие элегантные, культурные денежки. Они жили в достатке и ни о чем не тужили. Ваша самая известная книга начиналась такой фразой: «Я ничего не хочу сказать, но мои родители были действительно богаты». По-английски это звучит еще лучше.
Люди в гостинице не знали, кто вы такой. И не они одни. Я сам даже не догадывался, что мой сосед — самый загадочный из современных американских писателей. Для меня эти каникулы под Римом были ошибкой. В дальнейшем все это подтвердило.
Сначала вы не сказали нам, кто вы такой. Ваша легендарная осторожность. Мод резвилась вовсю. Она играла с собаками, бросая им теннисные мячи. Вы нам сразу солгали. Вы-де приехали из Чикаго. Вы и впрямь параноик. Как будто настоящий адрес мог нас насторожить. Мы вообще-то не знаем наизусть карту Соединенных Штатов. Вермонт нам ни о чем таком не говорит. Мы всего лишь французишки. Чикаго? Почему Чикаго? Из-за озера, открытого всем ветрам? Из-за гангстерских историй? «Я из Чикаго»: ложь была ни к чему. Уверяю вас, если бы вы просто сказали: «Я живу в Вермонте», — мы бы не подумали немедленно: «О, должно быть, это Себастьян Брукинджер».
Факт остается фактом. Вы довольно интересный мужчина для ваших лет. Я должен это признать. Вас нельзя не заметить. Эта белая шевелюра, эта чуть согбенная фигура человека, чей рост превышает метр восемьдесят пять. Что вы делали на Понце? Вы читали вслух маленькой девочке туристическую брошюру на террасе. На дорожке, ведущей к пляжу, лежал перевернутый трехколесный велосипед желтого цвета. Официант принес вам пиво. Налил его осторожно, наклоняя стакан, чтобы пена не была слишком густой. Девочка подняла велосипед. Он был чересчур мал для нее. Это была одна из ваших внучатых племянниц. Лет этак десяти. Светловолосая, загорелая, уже безо всяких детских округлостей. Зоэ — так ее звали. Еще немного, и она начнет разбивать сердца. Эти бедные богатенькие девочки очень скоро начинают разбивать сердца парней. Они инстинктивно умеют это делать. Я наблюдал за ней. Закрытый темно-синий купальник, черные босоножки, она часто зевала. Скучала, понятное дело, в чужой стране с типом, вроде вас. Она не знала ни слова по-итальянски. Вы тоже не слишком в этом преуспели. Вы заговорили с нами как раз для того, чтобы узнать, как будет «виноград». Зоэ надоело мороженое. «Uva», — сказала Мод. Виноград будет «uva». Вы пригласили нас вместе заказать десерт. Мод снова взяла тирамису. Вот что в ней было действительно здорово — она не следила за своим весом. Питалась, как хотела, и не полнела. Последние клиенты закончили обедать. Никто не купался в бассейне. Сиеста соблюдалась строго. Тогда-то вы и сказали нам, что вы из Чикаго. Я заказал еще кофе. Где-то над нами зазвонил мобильный телефон. Бело-голубая рубашка хорошо сочеталась с вашей обгоревшей на солнце кожей. Вы только что приехали на Понцу и провели все утро на пляже, не намазавшись кремом. Мод прекрасно разбиралась в кремах. Она посоветовала вам самую-самую, по ее словам, марку. Тут можно доверять. Мод или крему для загара «Клаусвиц». Она загорала до черноты за два дня. Прибегала к разным изощренным хитростям, чтобы загореть быстрее. Она встала, попрощалась с вами, сказала, что поднимется в номер почитать газеты. Я смотрел, как она удалялась в своем парео. Вы заказали порцию граппы. Зоэ попросила разрешения искупаться в бассейне. Вы взглянули на свои часы и сказали «да». Я не был особенно уверен в своем английском. В кино я понимаю почти все диалоги, даже не читая субтитры. В разговоре все не так очевидно. Между нашими фразами было много пробелов. На остатки растаявшего мороженого села оса. Мы наблюдали за ее безуспешными попытками снова взлететь. Ее крылышки увязли в ванили. Вы велели Зоэ выходить из воды. Подошел официант.
— Виски, синьор?
Вы сделали вид, что раздумываете, и затем отказались.
— Они думают, что раз я американец, я непременно должен любить виски.
Официант, не понимая его слов, улыбался и переминался с ноги на ногу.
— Принесите лучше «кровавую Мэри».
Ее не оказалось. На этот раз вы недолго думали.
— Тогда «джин-физз». А вам?
— То же самое.
Вы подписали счет. Я, в свою очередь, откланялся. Thanks for coffee.[3] В номере Мод принимала душ. Она делала это трижды в день. Порой мне казалось, что я Норман Бейтс[4] в своем мотеле. Она слышала, как в соседнем номере шестнадцать раз прозвонил телефон. Сиеста была испорчена. Я улегся на кровать, чтобы почитать в журнале статью про английского миллиардера, скончавшегося в прошлом месяце. Он так прочно сидел на наркотиках, что когда решил завязать, ему пришлось платить дилеру, чтобы тот не приходил. Мод выскочила из ванной и потребовала, чтобы я подвинулся и дал ей лечь рядом. Я отложил чтиво. Когда я снова взял журнал, он был весь измят.
Гостиница находилась недалеко от пляжа. Нужно было спуститься по извилистой тропинке. Дальше было нечто вроде тоннеля, в котором изрядно пахло мочой. Бухту окружали желто-зеленые скалы. Иногда мы с Мод обедали в ресторане на пляже. Ели что-нибудь легкое, салат из помидоров и желтые персики. Официант в своей кепке козырьком назад был похож на американского актера, имя которого я забыл. У меня облезал нос. Мод ругала меня за то, что я не мазался кремом. Ночью приходилось спать на боку. Малейшее движение заставляло меня стонать, как от пыток.
На следующий день Мод одолжила у вас свежую газету. Она сказала мне: «Скоро увидимся». Соломенная шляпа покрывала ее лицо клетчатой тенью. Небо было синим до боли, до ощущения несправедливости. Я присоединился к Мод на пляже. Тучная дама, закутавшись в огромное махровое полотенце, силилась снять купальник. Это было непросто. Наконец, купальник ярко-розового цвета оказался на уровне ее лодыжек. Она сбросила его на песок быстрым движением ноги. Натянуть юбку стоило ей меньших усилий. Такса с лаем бежала за воздушным змеем.
Вечером вы пригласили нас поужинать в порту. Ресторан был забит до отказа. Вы правильно сделали, что заказали столик заранее. В зале подростки играли в американский бильярд по сто лир за очко. Метрдотель проводил нас к столу на террасе. Он вытащил из бокала бумажку, на которой было написано имя — совсем не то, которое вы нам назвали. Я спросил себя, уж не шпион ли вы. Не дожидаясь, вы заказали для всех «Кампари».
— Жаль, что здесь нет кинотеатра. Я хотел бы посмотреть итальянский фильм в кинотеатре под открытым небом.
Мод, доедавшая пиццу, кивнула с набитым ртом. Она весь день не причесывалась. Волосы ее выцвели от солнца. А может от морской воды? За ужином она легонько стучала кулаком вам в плечо. У нее такая привычка с людьми, которых она ценит. Как бы проявление нежности. Поначалу Мод все время так со мной делала. В первый раз вас это немного обескуражило. Вы почесали лопатку. Ваша племянница пришла в восторг от моих часов с наклонными цифрами на циферблате. Она хотела такие же.
Если Мод суждено было меня бросить ради другого, я готов был держать пари, что она уйдет к тому парню, ужасно обгоревшему на солнце. Особенно досталось его плечам. Она приметила его, когда он сидел на своем полотенце с зеленым рисунком. Он хорошо плавал. Было видно, что он с детства участвует в соревнованиях. Баттерфляй, брасс, кроль на спине — он умел по-всякому. Больше мы его не видели.
Острова. Не говорите мне больше про острова. А ведь когда-то я их любил. До вас у меня были только приятные воспоминания. Я так и вижу Мод на Джиглио, на надувном матрасе в тот день, когда появились медузы, огромные серебристые медузы размером с купол Дворца Инвалидов. Я так и вижу ее на Форментере, на надувной лодке, у которой спускал один из баллонов. Она тщетно дергала за веревку мотора, пытаясь привести в действие девять с половиной лошадиных сил. Я вижу, как она пьет капуччино на пирсе на Фанареа, в окружении маленьких повозок, поджидающих вечерний катер и его пассажиров. Вижу ее на Сими, как она с гримасой отвращения жует лапку осьминога, сочащуюся оливковым маслом. Вижу ее на Понце — нет, я не вижу ее на Понце. Когда я возвращаюсь мыслями к Понце, я вижу только вас. Вы мне все испортили. Вы загораживаете мне экран. Отойдите, черт побери. Да, отвали, старик. Если ты поторопишься, тебя, может быть, простят. Давай, шевелись, говорю тебе.
Билетами занималась Мод. Она заметила фотографию этого места в витрине туристического агентства. Этого ей было достаточно, чтобы открыть дверь и войти. Она назвала даты, я согласился. Понца поразила дикой красотой. Пляжи, по большей части недоступные со стороны суши, отвесные прибрежные скалы, двурогие утесы, словно выцарапанные каким-то доисторическим чудовищем, бесконечный тропический горизонт, белесый от жары. Почти нет машин. При большом желании остров можно было обойти пешком за день. Тем не менее, пришлось арендовать скутер. В порту размалеванная брюнетка продавала рыболовные снасти. Оборудование для подводного плавания располагалось у стены справа. В глубине рядами стояли удочки разной длины. Спиннинговые катушки были выставлены в застекленном шкафу. В углу несли караул желтые баллоны с кислородом. Неплохой выбор масок и трубок. Мотки тросов свешивались с потолка.
Отель нависал над бухтой. Ночью на балконе раздавался треск неведомых насекомых. Это был мягкий и волнующий шум в темноте. Мод ко мне прижималась, несмотря на мои солнечные ожоги. Вдали над морем блестели огни. Видимо, там было побережье. Неужели побережье так близко? Днем ничего нельзя было различить.
Поначалу наши отношения сохраняли этот характер нерешительности. Мы не осмеливались сделать некий шаг. Всякий раз мы словно начинали с нуля. Нередко возникало молчание. Можно было подумать, вы что-то скрываете. Мы часто ужинали за одним столом. Ваша племянница засыпала, даже не дождавшись десерта, уронив голову к вам на колени. Через какое-то время я заметил, что у вас никогда не было с собой книги. Мне это показалось странным. Все читают на отдыхе. О чем вы думали весь день? Как вам удавалось не скучать? После пляжа Зоэ шла смотреть по телевизору мультики на итальянском языке. Они одинаковы во всем мире, не обязательно понимать слова.
Кроме шуток: я никак не рассчитывал наткнуться на соперника Набокова. Мод, знаете ли, слегка старовата для Лолиты. Она скрывает свой возраст. А вы? Скоро восьмой десяток. У семидесятилетних писателей еще стои́т? У меня нет времени, подробно излагать вам все, что у меня на сердце.
Я тут подумал: я никогда вам не рассказывал, как познакомился с Мод. Хотите послушать? Отлично. Тогда вернемся на несколько лет назад. Это было весной в Париже, в один из таких бодрящих дней, когда солнце перестает быть робким. Я подыскивал жилье. Мне не продлили аренду. Я должен был съехать с улицы Сирк. В направлении левого берега Сены. Мод работала в агентстве недвижимости. Она показала мне один вариант на улице Бак. Слишком большая площадь, требовался ремонт. Огромные балки, с которыми ничего нельзя было сделать. Я же хотел две комнатки со стенными шкафами и шкафом для книг. Мод перезвонила на следующей неделе. Она нашла то, что мне нужно. Я просил рассказать поподробнее. Она ни в какую не соглашалась. Ни слова. Сюрприз, сюрприз, сказала она тоном Шарлотты Рэмплинг[5] в «Сиреневом такси». Доверьтесь мне. Адрес узнать так и не удалось. Встреча была назначена на следующий день: завтрак во «Флор». Я не посмел сказать ей, что предпочитаю «Дё Маго».
Я сказал себе, что Париж — действительно потрясающий город. Красивые девушки встречаются даже в метро. Мы живем в такое время, когда, похоже, всем женщинам тридцать пять. Впрочем, в этом городе слишком много интересных женщин. Меня это убивает. Я постоянно вижу, как они поднимают руку в кафе, чтобы попросить счет, вижу в офисах или когда они ждут на стоянках такси. Я слышу их по телефону с этой их ноткой обещания в голосе. Я встречаю их в отделе DVD книжного магазина «ФНАК». Я обнаруживаю, что они ведут передачи на кабельном телевидении. Они обладают удивительной способностью ежедневно вновь творить себя. Я убежден, что все они могли бы рассказать захватывающие истории о любви и отчаянии. Я никогда не узна́ю этих историй, этого нагромождения потрясающих судеб и глупо растраченных возможностей.
Я не узнал ее. Она пришла раньше меня, а я ее не узнал. Так бы и врезал себе по морде за это. Я осмотрел террасу, поднялся на второй этаж, но и там ее не увидел. Я окинул взглядом зал и уселся за столик. Через минуту передо мной возникла темноволосая девушка. Я подумал, что сумочка, лежавшая на банкетке около меня, принадлежит ей, и она хочет забрать ее. Она заговорила, и только тут до меня дошло. Надо придумать специальные таблетки, чтобы не краснеть. Я предположил, что она постриглась, но ничего подобного. Она засмеялась и покачала головой.
— Пошли?
Я оставил недопитый кофе остывать. Возле газетного киоска я дал десять франков бездомному, который торчит там дни напролет. Апрель уже заставил деревья на бульваре Сен-Жермен распустить свои свеженькие зеленые листочки. Загорелые мужчины в футболках, открывающих мускулистые руки, выгуливали терьеров породы «Джек Рассел». DINK. Double Income No Kids.[6] Все больше и больше вызывающие интерес рекламодателей. Станьте голубым, и вам продадут еще больше дерьма, чем другим.
Она прищурилась и, порывшись в сумочке, достала очень модные солнечные очки. Я просто смотрел на нее. Мне сразу понравилась ее манера представать чужим взглядам. Я шел за ней по тротуару. Она обошла собачью какашку, сделав танцевальное движение. Очень гармонично. Походка, фигура. На лице неизменное выражение удивления, как будто ее ослепили вспышкой. Она накрыла мою руку своей ладонью. Ладонь была прохладной. Это был тот тип жгучих брюнеток, который другие девушки неминуемо находят вульгарным. Они всегда это говорят. Пускай другие говорят, что хотят. Рядом с Мод другие девушки просто не котировались. Она была создана для меня. Она еще не знала этого, но я видел в ней женщину своей жизни. Вы ничего не придумали. Не только в ваших книгах парень может встретить в симпатичном месте девушку, которая ему понравится. Ее «мини» стоял на подземной парковке. На улице Гренель она проехала на красный свет.
Мод бросила машину прямо на тротуаре. Набрала код, сверяясь с записями в своем еженедельнике. Лифт не работал. У Мод были ключи. Четвертый этаж, вид на церковь святой Клотильды, большая доплата за мебель, оставленную предыдущими жильцами. Предложение было заманчивым, но события развивались как-то чересчур быстро.