— Я пойду? — неуверенно пролепетала Акира. — Мне следует подготовиться к обряду.
— Конечно, иди, — опомнилась Лара. — Обряд Упокоения — нелёгкое дело.
Пока она провожала Акиру, компания принялась за Дашку. Точнее, Марика приказала ей немедленно ложиться спать, и у всех не осталось другого выбора, кроме как вернуться в свои постели, из которых их подняли страшным известием час назад. Но все и рады были. Задремать, конечно, ни у кого не получилось, но пребывание наедине с собственным внутренним голосом помогало разбираться во всём.
Но очень скоро эти внутренние беседы стали невозможны из-за того, в квартале начался день. Как было тут заведено, в шесть утра на улице вовсю звучали голоса, раздавались всплески воды, когда из болота вырывался монстр, до сих пор заставляющий друзей вздрагивать хруст костей, раскусываемых драконами. Сегодня к этой унылой симфонии добавился ещё вой ветра.
— Хм, как раз сейчас Акира должна обряд проводить, — Джейк сел в постели, свесив ноги вниз. — Нам стоит туда идти или нет?
— Всей нашей толпе — вряд ли, — ворочавшийся на нижнем ярусе кровати Дерик высунулся наружу и задрал голову, чтобы видеть брата. — Всё-таки в чём-то Шегре прав, если мы явимся к ним полным составом, только хуже сделаем. Но человека три пусть сходят, проявят участие.
— Пусть Алина с Сашей идут, — тихо, чтобы не услышали Роджер, Лара, Аксель и Эрик, сказала Марика. — Они ведь ещё не видели, как происходит Упокоение.
— Не видели, — вздохнул Джейк. — Наверное, для людей Большого Мира этот обряд — очень красивое зрелище.
— Я могу с ними, — отозвалась с соседней кровати Теона.
— Не надо, — Дерик слез на пол, подошёл к сестре, обнял и пробормотал, гладя её по голове: — Не понимаешь ты ничего. Раз Шегре тебя за тряпку принял, значит, будет об тебя ноги вытирать. Лучше с ребятами мы с братом пойдём.
Теона не знала, что ответить. Дерик посидел с ней так, пока все, кто собрался присутствовать при исполнении обряда: Саша, Алина и Лара, — не привели себя в порядок. Парень решил побыть там тоже. Они вчетвером ушли.
Ни Джейк, ни кто-либо ещё, видевший хоть раз в жизни обряд Упокоения но не знавший, как обращаются с мёртвыми в Денаувере, не мог представить себе, насколько жутко Упокоение, действие, по-своему великолепное, выглядит здесь. Марика же имела в виду лишь то, что Алине и Саше надо знать, как этот обряд происходит, но никак не призывала оценивать его красоту, в этом дурном месте меркнущую.
Так как хоронить всех погибших в земле не было возможности: умирали здесь слишком часто, а земли было мало, — трупы, завёрнутые в полотнище, просто сбрасывали в болото, где их раздирали на куски болотные твари. Алине и Саше хотелось развернуться и уйти, пока Акира проводила обряд, потому что невыносимо было видеть и слышать, как, рыча и отталкивая друг друга, монстры рвут мёртвую девочку на части. Самого обряда никто не заметил. Смысл его был в том, чтобы освободить душу умершего — тогда она растворялась в небе и сливалась с природой, получая свободу и, безусловно, счастье. Как Акира произносила длинное заклинание и посохом описывала в воздухе символы, это заклинание обозначающие, и они прорисовывались ярким изумрудно-зелёным свечением, как призрак Дженни, окружённый золотыми и белыми искрами, медленно поднимался туда, где должны быть облака, но здесь был мерзкий туман, и исчезал постепенно, улыбаясь и махая всем рукой, — всё это друзья пропустили мимо. Когда волшебница закончила, в мутной зелёной воде плавали только обрывки полотнища, в которое обернули несчастную Дженни, твари все скрылись на дне, и водная гладь слегка колыхалась. Висела тишина. Высоко в небе, затмив туман, вспыхнули два огромных глаза, в которых резвились смешинки. Это была Дженни.
— Теперь мы можем быть спокойны за неё, — мать девочки два раза провела пальцем по щекам — остановила убегающие слёзы. — Теперь мне хотелось бы поговорить с Дарьей. Вы не будете возражать?
— Нет, — буркнул Саша. — Только не знаю, будет ли Дарья слушать вас. Но вы, наверное, ничего не потеряете, если попробуете.
— Вы все так любите её, — вздохнула женщина, когда они побрели к бараку, где обосновалась компания. — Ей, должно быть, придётся легче…
— Легче, чем кому? — спросила Алина.
Она не ответила. Дальше шли молча, друзья даже взглядами не обменивались. Поэтому, когда добрели до барака, всем показалось, что путь был гораздо длиннее, чем он есть на самом деле.
Комната теперь напоминала больничную палату: все лежат в постели, изредка перебрасываясь с кем-нибудь парой фраз, некоторые занимаются чем-то своим, а некоторые просто лежат, не спят и от этого мучаются. Когда две женщины, два парня и девушка вошли в комнату, все апатично повернулись к ним, отметили, что тут ещё несколько человек появилось, и потеряли к ним всякий интерес. Только Теона задержала на вошедших взгляд дольше, чем остальные.
Дашка лежала на своём верхнем ярусе, безжизненно смотря перед собой, одна рука болтается в воздухе.
— Даша, с тобой поговорить пришли, — тихо позвала Алина. — Поговорить, не ругаться. Слезь, пожалуйста, чем скорее тебя всё скажут — тем скорее оставят в покое.
Никакого внимания.
— Даша? — Алина легонько потянула её за руку.
Взгляд молодой вампирши, пронзительно-несчастный, опустился на Алину.
— Очень прошу вас, выслушайте меня, — мать Дженни подошла к ней. — Я… Я понимаю вас больше, чем вы полагаете. Я прошла через это… Можно считать.
В глазах Дашки мелькнуло неравнодушие. Она задумалась, ещё раз посмотрела на женщину и спрыгнула на пол. Пересекла комнату, рухнула на стул у стола: ну, говорите. И не произнесла ни звука, даже не вздохнула ни разу. Женщина села напротив.
— Знаете, у меня сын тоже… как вы стал, — она нервно теребила в руках оборку на платье. — Ему и лет было примерно столько, сколько и вам, наверное, — шестнадцать. Мы тогда уже жили здесь, и в те времена в окрестных лесах вампиров водились полчища. Сейчас их перебили всех, а тогда от них не могли найти спасения… Мой сын был чёрным магом и поэтому очень страдал… От этих припадков, когда во рту огнём жжёт и сознание уходит. Пока человеком был, он в тёмном колдовстве огромные успехи делал… И оттого зло в нём прижилось и начало расти изо дня в день. Невыносимо было видеть… Его первой жертвой стала собственная жена… Она беременная была, седьмой месяц… Умерла… Он не простил себе. У соседа по комнате был серебряный нож… Мой сын покончил с собой.
— Сожалею, — проронила Дашка. Ей хотелось, чтобы женщина прекратила.
— Так что не вините себя, — мать Дженни постаралась посмотреть нечаянной убийце дочери в глаза, но смогла только исподлобья глянуть на неё, не выпустив оборку из пальцев. — У вас, кажется, доброе сердце, и вряд ли вы терзаетесь меньше, чем мой сын… А ему было очень плохо. Напрасно всё это… Наверное. Вы ведь ничего не могли с собой поделать, поэтому и казнить себя глупо…
Она замолчала. Резко встала и быстрым шагом вышла из комнаты, так и не взглянув в лицо Дашке. В дверях бросила: «Извините…», — и выбежала из дома.
Все остались ошарашенными. Теона выглядела совсем беспомощной, она, казалось, готова была закричать: «Ну почему всё так происходит?!». Алина растерянно смотрела то на Дашку, то на распахнутую дверь, то на кого-нибудь из друзей. Эрик и Аксель виновато косились на друзей, Лара сидела, обхватив голову руками.
— Всё! Хватит! — внезапно выкрикнула Марика, спрыгнув с постели. — Не думайте ни о чём, пожалуйста! Жестоко это звучит, но вы постарайтесь… Отвлекитесь как-нибудь, побродите по кварталу, поговорите друг с другом — ну найдите себе по средству!
И она замерла, ожидая от всех чего-то. Чего — неважно, лишь бы это было. Её сковывали цепи напряжения, которые вот-вот — и разорвутся, разлетятся, выпустят… Что именно: гнев, отчаяние, боль, — никто не мог сказать уверенно, но все желали, чтобы это так и не выяснилось. Для этого пришлось внять её словам и сделать так, как она просит — комната наполовину опустела. Теона утащила Алину на кухню (предполагалось, чтобы залить переживания горячим чаем), Роджер, Аксель и Дерик ушли к квартальному, на ходу размышляя, что им от него нужно, Эрик, Джейк и Саша отправились искать оружие для охоты, которая должна была состояться послезавтра. Те, кто остался в комнате, тоже постарались не расстраивать ни себя, ни Марику. Лара снова взялась за вязание, а Шаки принялась пришивать своему тряпичному котёнку оторванное ухо, напевая что-то себе под нос.
Дашка же не собиралась делать ничего. Новое неприятное чувство образовалось в ней. Все вокруг молодцы. Сильные. Получается, им может быть хуже, чем мне, но ничего, держатся. Просто какая-то невероятная, высшая раса. Как правило, если ты оказался в тупике, надо развернуться, пройти чуть-чуть обратно и свернуть в переулок, который может вывести на широкую освещённую дорогу. А у меня нет сил идти, хочется биться головой об стену, преграждающую путь, и выть от отчаяния. Почему? Не поддерживает никто. И надо-то всего ничего, лишь выплакаться кому-то. От души. С чувством. Чтобы в один момент понять: всё, слёзы закончились, и можно возвращаться к жизни. Пусть тебя закидают глупыми призывами собраться, взять себя в руки и уверовать в то, что жизнь, в общем-то прекрасна. Да, от такого сначала будет ещё хуже: они не понимают, они бесчувственные, им никогда не было так плохо, как мне, а они ещё пытаются советы давать! Но горе тоже уйдёт, а значит, слёзы быстрее исчезнут. Но не от кого ждать поддержки. Некому освободить моё горе.
Она так надеялась, что Марика её не оставит, но старшая вампирша в её сторону даже не смотрела, будто и не замечала Дашкиного присутствия. Вдруг в сознании зашевелилась полуживая идея: обратиться к бандитке Поле. Наверняка заладит, что Дашка — большая умница, трагически обернувшийся приступ бешенства её достоинств не уменьшит.
Но и Полы, и остальных бандитов в бараках не было, а ходить разыскивать жизнерадостную колдунью по кварталу, слушая за спиной недоверчивый шёпот, казалось невыносимым. Поначалу малозаметная, неустойчивая и неуверенная недоброжелательность людей, знавших о Дашкином невольном преступлении, усилилась благодаря обязательным сплетням, и её укусы прогрызали то безразличие, которым пыталась прикрываться Дашка. Вампирша села на крыльцо развалюхи, где жила часть банды и в дверь которой Дашка только что долбилась. Невидящими глазами смотрела, как проходит день, вечер, наступает ночь. В жилище никто не спешил. Она поднялась и пошла на лунный свет.
Куда идти — было всё равно. Главное, что людей вокруг меньше стало, все торопились попасть к себе, пока драконы из лесов не повылазили. А ей даже нравилось двигаться так спокойно, в то время как все суетятся.
— Стойте! — неожиданно раздался сзади голос.
Дашка обернулась: за ней бежал какой-то парень, которого она часто видела, но знакома с ним не была.
— Стойте… — запыхавшись, он остановился перед ней и, не отдышавшись, спросил: — На остров Одиночества идёте?
— Да, — ответила Дашка. Она, вообще-то, до этого мгновения не знала, куда направляется, но вопрос молодого человека натолкнул её на идею. Островом Одиночества называли единственный в квартале остров, на котором не было ни бараков, ни зарослей того, что приносило людям съедобные плоды. Там просто торчало несколько старых, огромных деревьев. Располагался он так, что если встать лицом на восток, то впереди не видно ни одного острова. Дашка как-то забыла про него, а сейчас вспомнила.
— Не надо! — ни с того ни с сего взмолился юноша.
— Почему? — удивилась Дашка.
— Ну вы подумайте! Сколько вам лет? Семнадцать? Шестнадцать? У вас же наверно столько планов оставалось, пока вы в вампира не превратились! А теперь у вас жизнь бесконечная, так что времени на их осуществление вы имеете более чем много. Вам это в голову не приходило? — он вцепился в её руку.
— Спасибо, — улыбнулась Дашка. — Только я не понимаю, почему мне нельзя на остров?
— Не притворяйтесь! Я вас всё равно не пущу!!! — он сжал её запястье с такой силой, что Дашке было бы больно, если б она могла это чувствовать.
— Да объясните вы мне, с чего вдруг такое рвение! — воскликнула Дашка.
— А ты не понимаешь? — разозлился парень. — Столь юный возраст не время уходить из жизни, даже если эта жизнь уже не совсем жизнь, а существование. Столько возможностей ещё не открыто! Скажите, у вас мечта есть? — глаза молодого человека загорелись.
— Ну, есть, — хмыкнула вампирша.