Наконец, поняв, что умение держать паузу не всегда приносит актеру успех, я решился на робкий вопрос.
- Что произошло, господа?
- Ой, уморил, - тут же отозвалась из рядов зрителей миниатюрная блондинка с кофейником в руке. - _Г_о_с_п_о_д_а_! Вы слышали, товарищи?
- У нас, наверное, репетиция драмкружка, - предположил бойкий и очень полный молодой человек. Его галстук был завязан на узел в кулак величиной, а коротковатый синий пиджак не сходился на животе и, как пелерина, болтался где-то сзади. - Ведь вы актеры, товарищи?
- А что же тогда Миркин объявление о репетиции не повесил, - снова заговорила блондинка. - Я сама в драмкружке занимаюсь, а этих товарищей не знаю. Почему Миркин объявление не повесил? - обратилась она ко мне.
- Он не успел, - посочувствовал я блондинке. - Вот и послал нас всех предупредить.
- А когда начинается репетиция, в три или в четыре?
- Кажется, в четыре.
- Кажется. Нашел кого послать, чтобы предупредить. Хорош гусь этот Миркин, у меня на четыре междугородний разговор заказан.
Публика начала терять к нам интерес. Скоро броуновское движение по коридору возобновилось с прежней интенсивностью и можно было бы подобру-поздорову убираться из проклятой конторы, но полный молодой человек проникся к нам неожиданной любовью и не пожелал покинуть свой наблюдательный пост.
Минут пять мы меряли друг друга взглядами, надеясь, что кто-нибудь не выдержит и стронется с места, но мне-то деваться было некуда - я помнил, что оживший табурет может произвести слишком сильное впечатление на неподготовленного зрителя, и мужественно стоял на месте.
- Вы у нас новенький? - наконец решился на дружелюбный вопрос наш постовой.
- Новенький, - мрачно ответил я. - Второй день работаю.
- То-то я вижу лицо незнакомое. А в каком отделе?
- В первом, - необдуманно брякнул я.
Молодой человек переменился в лице.
- Я просто так спросил, - облизнув губы, сказал он. - В порядке бдительности. Но вы ведь все понимаете, правда? У ССГ столько врагов.
- Неужели гэ? - искренне удивился я. - Всегда было эр.
- Проверяете? - понимающе хохотнул мой собеседник. - Какое эр? Союз Свободных Государств. Меня не запутать.
Он быстро, не оглядываясь, покатился по коридору и, как шар в лузе, исчез в одной из дверей.
Я мрачно уставился на Овида.
- Можно было бы и подумать, прежде чем выводить нас во Второй Реальный. Похоже, они тут все еще продолжают строить коммунизм. Врагов ищут. Вот бы влипли сейчас, если потребовали документы. Сдали бы в милицию, потом в КГБ, или, как у них тут это называется.
- Ладно, пошли. - Овид выглядел виноватым. - Торопился очень. Но в любом случае плащи надо снять.
- Ага, и еще ботфорты, - тихо подал голос Хома. - И спрятать шпагу. А меня вам придется нести. Не бывает здесь ходячих табуретов.
- О господи, еще и тебя таскать, - вздохнул я.
Но деваться было некуда.
Несмотря на снятый плащ, выглядел Овид не менее экзотично, чем раньше. Каблуки его ботфорт гулко стучали по казенному линолеуму, и на нас продолжали оглядываться. Хому я задрапировал в собственный плащ, и нес его, как фокусник черный ящик.
Мы прошли длинный коридор и оказались в просторном холле.
Прямо на стене, почти полностью закрывая ее, висел плакат, на котором был изображен полный суровой решимости абсолютно лысый и бритый мужчина без возраста. Отсутствие растительности на лице и голове вполне компенсировали громадные брови с не меньшим размахом, чем крылья у американского кондора. Мужчина стоял на фоне кремлевских звезд и указывал костлявой рукой куда-то вдаль, где фата-морганой золотились хлеба и дымились мартены. Скреплял эту композицию до боли знакомый лозунг: "Решения ХХХII форума большевистов - в жизнь!".
Все это живо напомнило мне доперестроечные годы. Пионеры, комсомольцы, коммунисты. Тьфу, то есть большевисты. Полный кошмар! Рапорты, трудовые победы на невидимом фронте. Жрать в результате нечего. Плюс ко всему всеобщая подозрительность и ненависть к загнивающему империализму.
- Я же вас предупреждал, - негромко сказал Овид, уловив мою растерянность, - что вам здесь может тоже не понравиться.
- Да уж, - неопределенно промычал я. - Но что поделаешь, поживем разберемся. А пока надо выбираться на свободу.
Путь на свободу лежал через вахтера.
Вахтер царапнул меня взглядом так, что захотелось почесаться. Он грузно приподнялся из-за стола и, положив одну руку на телефон, как будто уже заранее решил, что нас следует сдать, куда следует, мрачно спросил:
- Пропуск на вынос вещей имеете?
- Каких вещей? - наивно удивился я.
Хома давно перестал быть для меня вещью, и мне даже в голову не пришло, что вопрос касается именно его.
- А что же вы тогда несете, завернутое в тряпку?
Только в этот момент до меня дошел весь ужас нашего положения. Сама мысль бросить Хому в этой конторе на произвол судьбы показалась мне кощунственной, и я от отчаянья перешел в наступление.
- Это мой личный табурет! - заорал я так, словно меня пытались ограбить на ночной улице. - Я его сам сюда принес. А он сломался. Видите, - я сдернул с Хомы плащ и поставил табурет на пол. - Ножка сломана. Я его в починку несу! А вы препятствуете!
- У нас столярка в подвале! - в свою очередь заорал вахтер. - Зачем же вы тогда прете сломанную вещь на улицу? Сейчас в милицию позвоню. Расхититель!
Вахтер дрожащей от возмущения рукой рванул трубку телефона, и почти одновременно я почувствовал, как меня за рукав дернул Овид. Мы выкатились на улицу, словно воришки, преследуемые разгневанной толпой, и помчались по тротуару.
Вдали послышался тревожный милицейский свисток.
Жизнь во Втором Реальном начиналась неудачно.
- Что же теперь будет с Хомой? - в который раз горестно вопрошал я, пока мы пытались разобраться в планировке города. - Как же он теперь без нас?
- Да не пропадет наш Хома, - также в который раз утешал меня Овид. Как нибудь выкрутится. Вы лучше, Мастер, подумайте, что здесь будем делать мы.
На наше счастье погода стояла летняя. Куда хуже, если бы в этом мире сейчас была зима. На нас продолжали оглядываться, но взгляды были скорее любопытными, чем осуждающими, и это успокаивало.
Постепенно я начал понимать, что этот город мне в общем-то знаком. Не то чтобы полная копия того, из которого я сюда попал, но все же знаком.
Вот, например, универмаг - точная копия нашего. И улица почти такая же, дома те же. А дальше тоже знакомая улица, но, вроде бы, из другого района.