– Я знаю, раньше мы с тобой и с Билли дружили, – сказал Кэйл. – А остальное, пожалуй, не важно:
– Ты помнишь мою семью? Родителей?
– Нет. К сожалению.
Эверетт ощутил нечто вроде разряда статики в пустоте. Легкий, почти незаметный укол.
– А как насчет Гвен?
– Вы с Гвен раньше были вместе, – раздраженно сказал Кэйл. – Это очевидно.
– Но ты ее не помнишь.
– Ну, не совсем так. Остались кое-какие обрывочные воспоминания. Но не в этом дело. Она сейчас здесь.
Не такого утешения ждал Эверетт. Что означает его привязанность к Кэйлу и Гвен, если он их едва помнит? И кто он сам, если вся его биография – лишь клочки воспоминаний, прицепившиеся к этим людям? Да и люди ли они, если живут только в охлаждаемых пробирках?
– Эверетт, я хочу тебя попросить об одной услуге. Не только для меня, но и для Гвен. Сделай вот это настоящим.
– Я не могу.
– Это гораздо проще, чем то, что ты уже сделал. У меня почти все готово. – Кэйл указал на небо. – Тут лишь одно препятствие – связь с внешним миром. Зависимость от него. Ты ее можешь убрать.
Эверетт промолчал. Он поднял глаза.
Солнце уже пересекло небосвод и теперь всходило вновь.
– И вообще, – сказал он, поразмыслив, – что значит – сделать настоящим?
– Поменять, – сказал Кэйл. – Местами. – Он показал руками. – Илфорда, Келлога, всю эту расколотую, выродившуюся американскую реальность сделать маленькими. Превратить в наркотик. Когда захотим, вытянем их из пробирки. А этот мир сделай настоящим. Постоянным.
Эверетт молчал.
– Эверетт! Сделай Гвен настоящей.
– Гвен нет. Есть лишь намек на нее. Фантом.
– И ты готов сказать ей это в глаза? Заявить, что она – всего-навсего пустое место? Смешной разговор у нас получается, Эверетт. От Гвен, если хочешь знать, осталось не меньше, чем от любого из нас.
"Может, ты и прав, – подумал Эверетт. – Я вернулся, потому что искал ее. И нашел. И та, кого я обнимал, была настоящей. Все это – реальное. Все, что вокруг меня».
Месяц назад он жил в кинобудке, пил какую-то дрянь, принимая ее за технический спирт, и видел сны Келлога. Да кто он такой, чтобы смотреть в зубы дареной действительности?
Он был рад, что его узнала Гвен, – хорошо, когда тебя хоть кто-то помнит. Уже не говоря о том, что любит. «В ней столько Гвен, сколько я заслуживаю, – подумал он. – Никак не меньше. А может, и больше».
И все-таки ему этого было мало.
– Кэйл, – сказал он, – кто-то должен знать.
– Что знать?
– Что случилось с Гвен. «И с тобой», – едва не добавил он. – Как насчет Илфорда? Что он помнит?
– Илфорд – лжец! – Вокруг снова затрепетал мир. А затем затрещал, рассыпался на невообразимо яркие составные цвета и сгинул. Они снова очутились в плоском сером пространстве, в мертвой зоне, и Кэйл ссутулился, потупился, будто решил, что Эверетт отшвырнул его подарок, отверг предложение.
А на самом деле исчезновение пейзажа Эверетт воспринял как тяжелую утрату. Не важно, что он почти не верил в реальность этого мирка.
– Кэйл?
– Да.
"Нужно правильно сформулировать вопрос, – подумал Эверетт. – Если опять упомяну Илфорда, ничего не выйдет».
– Ты говорил, мне надо с кем-то встретиться. Другая точка зрения.
– А, ты про Вэнса…
– Как раз это мне сейчас и нужно. Другие точки зрения.
– Вэнс тут проездом был. Год назад или полгода. Не знаю. Если он – настоящий, то у него там, похоже, небольшая война. С пришельцами.
– Где?
– В Лос-Анджелесе. И в других местах. Вот по таким мелочам и отличаешь явь от нового дурного сна.
– Ага, слыхал, – сказал Эверетт. – Где-то в пустыне, говорят, что-то военное происходит.
– Я к нему давненько не заглядывал. Это, видишь ли, не совсем сценическое.
– То есть?
– Билли дал ему дозу, и мы смогли встретиться. Пока он тут был, я создал вариант его мира, ну что-то вроде записи. Сейчас увидишь.
Отворилась еще одна дверь, Кэйл направился к ней. Едва за ним следом вошел Эве-ретт, у него закружилась голова. Он вдруг очутился в хвостовой части не то самолета, не то вертолета, не то катера на воздушной подушке. Машина так жутко кренилась, что бортовые иллюминаторы глядели почти в упор на городские строения. Эверетт увидел на себе глухой комбинезон с проводами и пультами. Экипированный подобным образом, рядом стоял Кэйл. Под ними лежал город – плоский, серый, мертвый. Эверетт закрыл глаза и уловил содрогания корпуса, вибрацию двигателей.
– Кэйл?
Услышав незнакомый голос, Эверетт открыл глаза.
Из низкого люка кабины вынырнул чернокожий человек в таком же, как у Кэйла и Эверетта, комбинезоне армейского покроя. Он был молод, но совершенно сед; черные очечки едва прикрывали глаза.
– Вэнс, – обратился к нему Кэйл, – я привел друга, Эверетта My на.
– Вэнс Эскрау, – представился незнакомец. Он выпрямился и, расставив ноги чуть ли не на всю ширину палубы, протянул руку.
Эверетт воспользовался рукопожатием, чтобы получше утвердиться на ногах.