Малкольм остался с нами. Мы с сестрой Маргрет долго объясняли капитану и губернатору, что нам, женщинам, оставшимся без мужского попечения, очень сложно будет с уборкой урожая, зимой с дровами. Мы объяснили, что просить помощь мужчин из общины — не красиво, как минимум, а солдаты, их очень мало. Сестра взяла на себя ответственность за мальчишку, и губернатор согласился и убедил капитана, что его присутствие здесь просто необходимо.
— Барбара, идем в огород, надо поговорить, — как только все занялись работой по переборке шерсти, я отвела ее в сторону, чтобы пошептаться.
Дождей так и не было, и наши ручейки, наконец, стали актуальны — поливать приходилось много и вручную, без леек, а с ведрами. Солдаты плевать хотели на огород, и мы доложили губернатору, что мы сами обеспечим себя едой, но кормить солдат — не наша задача. Губернатор не обрадовался шести мужским ртам, зная, что они не особо стараются в другой помощи общине. Сейчас между нами и этими мужчинами с мушкетами были довольно натянутые отношения, и я бы сказала, что при любом удобном случае они решили бы обустроить свою жизнь самостоятельно.
— Что ты хотела сказать? — Барб пришла к огороду после меня и взяла второе ведро, повторяя за мной монотонную работу — почерпнуть воду, вылить в межи между посадками, вернуться к ручью, и по новой.
— Не сказать, а спросить. Ты тут проговорилась, что у вас с солдатами отношения…
— Ну, это не отношения, пока мы были на корабле, трое из них оказались достаточно милыми.
— Они водили вас в ресторан и дарили цветы?
— Не смешно, Элиза. Они не давали другим нас обижать.
— О да, и вы их за это благодарили?
— Нет, они и правда, очень хорошие парни — добрые и честные. Даже ты их заметишь из всех — они трое помогают на стройке дома…
— В котором будут жить сами.
— И не только, Элиза, они помогали копать землю, они приносят дрова к общему костру, и… — Барб замолчала, на лице ее появилась тень, какая бывает у людей, которые не хотят доверить чью-то тайну, но знают, что сделать это придется.
— И? Говори, Барб, ты знаешь, что я не враг, и ты знаешь, что мне лучше знать все.
— Они сказали, что солдаты хотят уйти на север.
— Куда именно?
— К Гудзонову заливу, чтобы заняться шкурами, а если там ничего не выгорит, пойти дальше, там нашли золото. Они зовут нас с собой. Девочки не глупые, да и я слежу, чтобы они лишнего не ляпнули. Они пока просто слушают и выспрашивают.
— Но могут и убежать с ними, так?
— Да, могут.
— А ты?
— Я может и воровка, но не дура, Элиза. Доверить свою жизнь солдатикам, которые с влажными глазами ночами гладят вышитые на сорочках мамами буковки их имен? — она хохотнула и присела на ведро. Я повторила за ней.
— Не жалко девчонок отпускать с ними? Пропадут ведь.
— А я сказала им, что дуры мне не нужны. Пусть сами решают.
— Не все знают наши планы на весну, Барб, а только те, кого мы выбрали. Из сестер только трое кроме меня, а из ваших — Клер и ты, а остальные — тебе решать. Нянек у нас нет.
— Да я поняла, поди не раз замужем. Скажи, а от чего вы с Клер так сдружились то?
— Не знаю, есть в ней что-то. Сильная она, хоть и притворяется слабой. Думает много, замечает все.
— Она первые месяцы в тюрьме только ревела и спала. Чтобы есть стала, пришлось ее запугать, что через лейку похлебку вливать будем. А как с тобой говорить начала — другая совсем стала.
— Ты тоже стала, Барб. Люди меняются. Вон, даже «Малышка» больше не матерится. Что хочешь делай, но, если вы этим молокососам хоть слово о наших планах скажете, я найду как показать вам истинный страх. Ты бы тоже это говорила, если бы от тебя зависела жизнь дорогих людей. Мне многие уже стали дорогими, вижу, ты об этом спросить хотела.
— Обещаю, Элиза. Идем, надо ощипать птицу, сегодня я на кухне, — она ухнув встала, взяла ведро и пошла раньше меня. — Давай, поднимай свою тощую задницу. Клер сказала, что ты сегодня готовишь какое-то питье, не помню название.
Я хотела попробовать сделать из крахмальной жижи, что отстаивала от картошки, кисель. Мы нашли на пригорке клубнику. Ягоды были не сладкие, однобокие, но очень ароматные. Часть мы намяли, добавив в чаи, но после этого нашли еще поляну, на которой собрали очень много. Клер велела каждое утро ходить и собирать, чтобы она посушила их на зиму. А я хотела ненавистного за все время в детском доме киселя. Сладкого, густого, пахнущего ягодами. Мда, ценностные ориентиры скачут как зайцы на охоте.
— Бланманже с киселем, — шептала Клер в ухо Барбаре когда я подошла к кухне. Сквонто колотил навес над костровищем и столом, на котором делались заготовке к обеду.
— Думаешь, будет дождь? — я подала ему гвозди, которые он пытался нащупать в траве.
— Утром будет. И здесь все зальет. Река станет большой, и забор этот смоет в море, — он показал на криво скрученные ветки вокруг забора общины. Видимо, они пытались пропустить вертикально ветки между тремя горизонтальными перекладинами, только вот, от кого была эта защита, я так и не поняла, потому что животных в общине не было.
— Ты видишь это по каким-то не заметным нам признакам природы?
— Признакам? Что это такое?
— Ну, если ласточки низко летают, это к дождю, или, если вечером красный закат, значит, утром будет жарко.
Он долго и молча смотрел на меня. Положил молоток и повел меня в сторону леса, взяв за локоть. Я оглянулась и поймала взгляд Клер:
— Сквонто, если ты прибьёшь её язык к дереву, я подарю тебе все ленты, что есть у меня, и еще добавлю колокольчики от безрукавки, — она потрясла железные наконечники на шнурках.
— Вы любите друг друга, да? — Сквонто подтолкнул меня вперед, и мы вошли в лес. — Ты не чувствуешь, что воздух стал другим?
— Нет, все точно так же, как и вчера, и позавчера.
— Смотри, — она присел к огромному, выше бедра, муравейнику, который рассматривать можно было и стоя. Он дернул меня снова за локоть, и я присела.
— Ну, муравьи, они бегают так с утра до ночи.
— Нет, сейчас они бегают быстрее, они уже знают, что их ждет, и начали заделывать входы в муравейник, — он палочкой указал на небольшое отверстие, которое изнутри сейчас заваливали трудолюбивые строители.
— Ты каждый раз ходишь смотреть муравейник, чтобы знать погоду?
— Только в детстве. Меня водил к нему старик. А потом я сам стал чувствовать разницу в воздухе, в голове, — он потер виски. Скорее всего, он чувствует смену давления. Если уметь анализировать простые вещи, жизнь становится простой и понятной.
— Очень интересно, Сквонто, а я уже несколько дней жду дождя, и все никак не могла узнать — можно ли заранее узнать.
— Спроси у Сквонто, или у Пэвэти, она тоже знает это. Почему вы не любите губернатора, Элиза? — он подошел так близко, что мне стало не по себе — за мной был огромный муравейник, а передо мной большой и сильный мужчина, выросший в этом лесу.
— Женщина не должна верить никому, Сквонто, иначе, ее ждут проблемы.
— Она может верить отцу и мужу. Она может верить брату и вождю.
— Ты видишь здесь моего отца? Наши вожди не такие как ваши, и ты тоже уже другой, Сквонто, ты тоже веришь только себе.
— Я верю своим глазам и своему сердцу. Ты тоже, Элиза, но ты не вампаноаг, но и не англичанка.
— Продолжай верить сердцу, Сквонто, как и я, — я рискнула отодвинуть его, и он поддался — отошел и пошел следом за мной.
— Сестра, Клер сказала, что ты приготовишь блан — ман — же, — с трудом проговорила Барабара.
— С киселем? — настроение поползло вверх.
— Да, с ним. Давай, чем тебе помочь?
— Можешь срезать колокольчики с корсета Клер? — я шепнула в ухо Барбаре и многозначительно подняла и опустила брови.
— Колокольчики? Да я мастер по отрезанию колокольчиков! — она повторила историю с бровями, дав понять, что она в деле.
— Сделай это, детка, и я приготовлю вам не только кисель.
— Что это вы задумали? — за нашими спинами стоял Малкольм. — Вы хотите отрезать колокольчики Сквонто? — глаза его были больше плошек, по которым я приготовилась разлить кисель.
Мы с ней повалились в траву и смеялись, пока Малкольм метался между тем чтобы пойти к Сквонто и рассказать ему правду, и дождаться, когда мы придем в себя. Краем глаза я видела, как Сквонто смотрит на меня, чуть склоняя голову. Мы не должны менять историю, Клер? Я думаю, она уже меняется.