Рождество и новый год отмечали скромно. Солдаты чувствовали свою виду перед общиной за то, что колония была ограблена, и к началу февраля ограждение вокруг поселения было готово. Форт стал тем самым «Градом на холме», о котором потом будет столько сказано и написано.
Трехметровый палисад с тремя воротами с разных сторон выглядел внушительно. Теперь поселение походило на небольшой городок диаметром с километр — губернатор решил огородить и земли, где разбивались небольшие сады. Внутри поселения на холме расположился сам форт с наблюдательной вышкой и шестью орудиями. Мы никогда так близко не видели пушки. До постройки большого забора орудия находились на окраине, и двое сторожевых постоянно контролировали небольшой пока периметр.
Сейчас все стало выглядеть серьезнее. Дорога до пляжа перестала быть тропинкой — большие деревья пошли на ограждение форта, а мелкие просто вырубали и выкорчевывали. К поселению сейчас была полноценная дорога, на которой могли разъехаться две повозки.
— Мне кажется, или становится не так холодно? — сестра Маргрет вошла в дом с вязанкой дров, чем вызвала негодование Малкольма:
— Сестра, уж если я вам здесь не нужен, то и не стоило меня оставлять. Я не могу сидеть без дела, когда вы делаете тяжелую работу, — он с недовольным видом принял у нее связку и быстро отнес к очагу.
— Мальчик мой, мне же тоже нужно двигаться, чтобы спина не забыла о труде, — она стряхнула плащ, повесила его возле очага и подошла к огню.
— Да, вы правы, становится теплее. Снег хоть и летит иногда, но под ногами, под снегом уже почти вода. Думаю, еще месяц, и мы увидим здешнюю весну, — я ответила с улыбкой, потому что настроение заметно поднималось с наступлением тепла.
— На горизонте шхуна. Губернатор надеется, что привезут провизию и почту — все ждут вестей от своих семей, — вошла в дом следом за Маргрет Барбара.
Я посмотрела на Клер, что сидела на матрасах и штопала чулки. Она медленно подняла голову, словно почувствовала, что я жду от нее ответа, но снова опустила глаза. Судя по выражению лица, она думала, и дёргать ее сейчас было бессмысленно. Много фактов были просто упущены в истории, и кроме записей губернатора, что были опубликованы позже, записи велись только капитанами в судовых журналах. Множество таких книг погибли вместе с судами, которые терпели крушения, подвергались нападениям.
— Нужен скот, лошади, иначе, если всю работу делать только руками, колония долго будет нищей, — пробубнила Маргрет от очага.
— Да, и еще, можно активнее работать, а не стоять в молитвах на коленях, вот тогда точно будет чем отдавать долги компании, иначе, через семь лет поселенцам нечего будет делить с компаниями, — ответила почти шепотом Малышка Абигель.
— Не будь такой злой, Аби, да и не имеем мы права судить людей, — ответила одна из сестер, о чем тут же пожалела, потому что Малышка встала с лавки, подошла к матрасам, где сейчас сидела девушка рядом с Клер, и громко сказала ей прямо в ухо:
— У нас нет права судить, но есть обязанность делиться. Знаешь кто так живет? Лошадь и корова, детка. Они не имеют право на слово, но обязанностей у них очень много. Ты корова? — она высказалась, уверилась, что ответа не будет, и вернулась на место.
В моей памяти вспыхнула, как будто это произошло только что, та встреча в лесу, когда друг Бернарда назвал нас лошадками. Интересно, где они сейчас, как они выжили в лесу зимой, и выжили ли вообще. Что толкнуло их на побег? Уж точно не стыд, что объедают колонию, раз забрали запасы.
К мысу пришла «Фортуна». Клер, как только Малкольм сказал, что это за судно, вспомнила, что вернулась она потому что в пути весь груз со шхуны забрали французы. Да, пираты все еще были, и капитан был так зол, что с трудом сдерживался. У нас добавилось ртов, потому что команда решила остаться на пару месяцев — в море они точно бы умерли с голоду.
— Клер, тебе не кажется, что во всем, что здесь творится, нет никакой логики? Что бы здесь ни случилось, что бы ни запланировали, ни хрена не получается. Может это не прошлое, а вообще, другой мир, где каждый день понедельник? — мы вышли прогуляться к пляжу, посмотреть на шхуну, на береговую суету — хоть какое-то разнообразие.
— Да, вот так начиналась великая страна, — она хмыкнула и улыбнулась.
— Вообще странно, как они выжили. Нам бы лошадей, и свалить из этого неудачливого места можно было бы пораньше. Сил нет больше сидеть здесь.
— Знаешь, а здесь везде сейчас такое вот, невеселое выживание. Если не смиришься, Элиза, сойдешь с ума. Верующим проще — у них есть идея, есть смысл, а мы с тобой уже подыхаем от отсутствия морального удовлетворения, от информационного голода…
— Клер, скажи спасибо, что не просто от голода умираем, — я искренне радовалась, что у нас есть еда, хоть порции и не огромные, но мясо у нас было на столе постоянно — солдаты и индейцы снабжали колонию хорошо.
— Если бы были перебои с едой, радостей было бы побольше. Когда человек преодолевает трудности, он получает удовлетворение от своей деятельности.
— Не начинай, я понимаю, ты у нас доктор исторических наук, но сейчас нам нужнее человек, что умеет сварить самогон.
— Самогон? Зачем?
— Мы должны чем-то заниматься, а лучше тебя никто не знает, чем именно.
— Мы даже не знаем, где будем жить.
— Подумай о месте, где есть река, и лучше, чтобы большая. А в идеале, с выходом в океан.
Поселенцы больше не смотрели на нас косо, а губернатор, наконец, начал прислушиваться к тому, что говорила Клер. В начале весны рыбалка стала практически основным средством для пропитания, и мужчины стали серьезнее к ней относиться, когда поняли, что остатки запасов лучше оставить для посева.
С первым теплом в конце апреля начали прибывать шхуны. И у нас появилась мука, новые инструменты, еще несколько пар коз. Клер была задумчива, и часто я находила ее на берегу, где она на песке чертила схемы, которые моментально стирала и начинала чертить новые.
Мы с Малышкой снова начали свои пробежки, и хоть рано утром было еще прохладно, старались не пропускать ни дня, кроме одного случая:
— Элиза, видимо я вчера не мало промочила ноги, провалившись в ту ямку, — она даже не встала с матраса, когда я уже была готова выходить. — Горло просто горит огнем, и глотать больно.
— Оставайся дома, сделай питье и не вставай сегодня. Прополощи горло с солью, — я положила на ее лоб ладонь — жара не было и то слава Богу.
Я уже отвыкла бегать одна, но прерывать с радостью начавшиеся вновь тренировки не хотелось. На обратном пути, уже в минутах в пятнадцати от дома я видела сбоку движение, и когда передо мной выбежали двое мужчин, чуть не упала.
— Элиза, прошу тебя, только не кричи, — передо мной стоял Бернард. Он был таким худым, что узнала я его только по голосу и росту. Глаза провалились, лицо было исцарапанным, губы потрескались и покрылись «корками».
— Даже не думайте подходить ко мне ближе, вы пожалеете, — я дрожащим, незнакомым мне голосом, что вырывался из моего рта, пыталась не подпустить к себе бандитов. Выставила руки вперед, и думала над тем, как они поступят дальше, попытаются ли схватить меня? И если попробуют задержать, сможет ли это тело сопротивляться, сможет ли повторить те приемы, которые знало мое прежнее тело, и остались лишь в моей памяти.
— Мы не тронем тебя, Элиза, мы не все это сделали…
— Что сделали, ты о том, что вы оставили всю колонии на голодную смерть? — я видела, что он с трудом держится на ногах, и моя ненависть к этим людям делилась сейчас с жалостью к нему.
— Когда они это сделали, мы не смогли их остановить. Нам пришлось уйти, потому что солдаты, часть которых они связали, были злы на всех. У них забрали больше половины оружия, и мы не смогли бы с ними справиться. Мы ушли с ними, чтобы они не трогали вас, — он опустил голову.
— Теперь легко сваливать вину на тех, кого нет с тобой рядом. А где остальные? — я рассматривала второго мужчину, он был невысоким, одежда на нем висела клочьями, и он был босым.
— Элиза, мы вынуждены вернуться, и просить губернатора простить нас. Большинство не пережили зиму, а мы с трудом добрались обратно. Я клянусь тебе, что это не наша идея, и мы, шестеро, просто вынуждены были идти с ними, у нас не было выбора, — он говорил с опущенной головой, я понимала, что он лжет, но сердцу хотелось верить, что он действительно не мог выбирать.
— Шестеро? Где остальные? — я тихонько озиралась по сторонам, но в лесу больше не было никого.
— Да, двоих убили люди Уильяма, а еще двое, что ушли с нами, не выжили. Они заболели: кашляли, горели несколько дней, а потом умерли. У нас больше нет выбора. Мне не важно, что сделает с нами губернатор, но я хочу надеяться, что вы мне поверите.