— Итак, девушки, мы должны напрячь свои прекрасные головы и решить, что мы подарим индейцам на месте. Мы все конечно и так подарки, но они хотят что-то подержать в руках, — я говорила уже лежа. Завтра у нас последний день. Малкольм принесет из тайника картошку, что мы оставим троим, потому что запас там ого-го, а мы решили осилить только количество, что потребуется для посадки.
— Элизабет, у меня осталась последняя брошь, что досталась от матери…
— Нет, это точно останется с вами до конца, и даже не спорьте. Мы придумаем что-то еще, — я перебила нашу матушку, которую сейчас все так и воспринимали — как маму.
— Мы можем подарить наши шали — таких у них нет, — предложила одна из сестер. — Они хоть и ношеные, но чем дольше носим, тем пушистее они становятся. У нас осталось немного шерсти, но мы не можем утащить ее с собой.
— Можно и так, а остатки шерсти все-же попробуем хоть немного забрать — нам понадобятся подушки. Думаю, пока мы не придумаем как зарабатывать, нам каждый клок будет полезен. Подумайте еще раз, девушки. Нам год придется жить не пойми как!
— Мы пойдем, мы уже все решили. Видели, как наши шали понравились Массасойту и его женам? Мы отдадим свои, а на осень и зиму у нас есть теплые куртки, — вставила свои «пять копеек» Малышка Абигель. — Все, вопрос решен, давайте спать. Завтра у нас тяжелый день сборов.
Я была счастлива, что с нами идет Сквонто, потому что этой осенью он должен был умереть от болезни, а это значило, что мы его спасем. Я не верила в то, что Клер допустила искажения истории, или же я чего-то не знала.
— Так, путешественники, встаем, уже светает, — голос Малышки был сегодня утром громким. Меня она будила шепотом, но вчера ее назначили дежурным. — Я иду к губернатору, он обещал нам три мушкета, и пора напомнить ему об этом…
— Может вечером в темноте забрать оружие? — Клер вставала нехотя — привыкла спать до десяти часов — раньше было вставать просто незачем. Я подумала о том, что нам нужно увлечение, какая-то игра или еще что-то, что мы будем делать вечерами на новом месте. Осенью и зимой мы просто изнывали от скуки.
— Заберу в темноте, а сейчас прослежу, чтобы он поставил его туда, куда нужно, — она кряхтя дотянулась до кучки, которая оказалась чулками и фартуком, а венчал всю эту прелесть белый чепец. — Я благодарю Бога за то, что завтра я надену брюки, отрежу волосы и возьму в руки оружие. Я заслужила это.
— Да, Малышка, ты наша гордость. И я постараюсь не отходить от тебя далеко, потому что с тобой рядом точно можно выжить. Мы назначим тебя старшей по охране. Вспомни все эти штуки, которые надо сказать девушкам.
— Какие штуки? — она надевала чулок, остановилась и посмотрела на меня.
— Ну, что надо делать, чтобы не стереть ноги, чтобы не накусали муравьи, и про то, что надо говорить обо всем, что заметили, ну… тебе лучше знать эти вещи, которые полезны при жизни на дороге…
— У меня была таверна, и в ней была комната, а в ней кровать с периной из лебяжьего пуха… — она многозначительно посмотрела на меня и встала. — А те, кто не справлялся с работой на дороге — либо погибали, либо учились этому сами.
— Ладно, сама поговорю.
— А ты что, водила людей по лесам? Знаешь, как не стереть ноги?
— Вечером покажу как правильно завернуть тряпку на ногу…
— У нас чулки, Элиза, зачем нам тряпки?
— Чулок нам хватит ровно на неделю, ну, может на две.
— Я не поняла почему, но хорошо, поверю на слово — сиротке из приюта лучше знать, как выжить в лесу, — она крякнула и направилась к очагу, хлопая в ладоши, и подбадривая сонных сестер.
Весь день в этой суете я душой прощалась с этим местом. Оно держало своей кажущейся безопасностью, своей хоть и небольшой, но все же устроенностью, насиженностью. Руки просились в уже оттаявшую землю, хотелось начать устраивать грядки, пора уже посадить зелень, пора собирать в лесу дикий чеснок и печь пироги, дух от которых разносился бы до мыса.
Но это было не наше место, здесь были чужие правила, и невозможно было перестать чувствовать здесь себя лишними, обязанными. Мне нравился план Клер, и я доверяла ей в таких делах, потому что она серьезно подходила к сбору данных, и никогда бы не тронулась с места, зная, что нет уверенности на 99 процентов, что это предприятие возможно.
Рюкзак каждой был килограмм семь, а может восемь, но мы должны были разложить семена из схрона, и тогда каждая понесет не меньше десяти килограмм. Если бы хорошие, профессиональные рюкзаки, я бы и вовсе не переживала. Маргрет пойдет на легке — ей оставили только скатку и сшитую наспех палатку, которую она варила в масле несколько раз, а потом несколько дней просушивала на солнце. На случай дождей нам необходимо было хоть какое — то укрытие.
— Вот, губернатор оставил оружие там, где договорились. Все, мы готовы выйти рано утром. Сестры, что останутся здесь, проводят нас до схрона, и заберут оставшееся из него, — голос Малышки как всегда неожиданно я услышала позади.
— Ну и хорошо, Абигель, надеюсь, мы справимся, — я повернулась к ней и увидела, что она хмурится. — Что случилось?
— Все хорошо, только вот смотрю на тебя, и кажется, что ты вообще не должна быть здесь. Ты как попугай среди ворон… Я не знаю, как объяснить тебе, Элиза, но я со своей жизнью и при тех делах, что делала, никогда не была такой уверенной.
— Не придумывай. Просто я немного бесстрашнее тебя. А ты умнее. Поэтому мы все должны быть вместе. Представь, у нас будет свой поселок, где нам не будут приказывать, не нужно будет жить по чужим правилам. Сквонто решил помогать потому что мы хотим жить так, как живут индейцы.
— Думаешь, не найдется желающих, чтобы нам насолить, или захватить наше?
— Будут, но к тому времени мы оперимся, и все станем попугаями. Через наше поселение будет проходить путь от французских колоний вглубь континента. К этому времени у нас будет форт, а до этого мы будем копошиться как муравьи — незаметно для всех.
— Надеюсь, ты знаешь, что делать, — она взяла меня под руку и повела в дом.
— Да, я знаю, Клер знает, Сквонто знает. Нас много, и мы в тельняшках, Малышка!
— В чем?
— В полосатых рубашках! — я засмеялась, но она так и хмурилась, не понимая, что я имею в виду.
Вышли мы рано утром, за пару часов до рассвета. Перед тем как выйти, пока девушки завтракали, я в густой темноте пробралась к дому, где его часть стала тюрьмой. Решетка на окнах была крепкой, но то, что она крепилась к доскам, делало конструкцию смешной. В одном из окон горел масляный светильник. На деревянном топчане спал солдат. Соседнее окно было темным. Я стояла далеко, и меня трудно было бы рассмотреть изнутри. Прощай, человек, который напомнил мне, что я женщина. Надеюсь, больше таких не будет.
Возле схрона мы быстро рассредоточились и развязали наши рюкзаки. В тканевые мешочки, которые поделили между собой, мы разложили семена кукурузы, выбрали самые мелкие клубни картофеля, и разделили так, чтобы нести рюкзаки было не тяжело, по крайней мере сразу.
Сквонто вез инструмент в небольшой тележке, похожей на ту, с которыми бабушки ходят на рынок. За неделю до похода мне пришла идея, и я рассказала о ней Сквонто. Он так умело работал с деревом, что смастерить маленькие колесики оказалось для него ерундой. Я сделала тряпичную спинку и лямки, чтобы ее можно было нести на плечах там, где везти невозможно.
Малышка, Малкольм и Сквонто несли мушкеты. Те, кто хорошо стрелял, приторочили к рюкзакам луки и стрелы. Я, Малышка и Клер коротко остригли волосы и надели мужские вещи. Женские документы мы спрятали. Сейчас меня звали Джеймс Уилберт, мне было двадцать, как и Элизабет, скорее всего, я не был женат, и у меня не было детей. Я был моряком, и умер во время болезни. Джеймсу придется побыть живым несколько месяцев, а потом у него будет еще одна миссия, после которой его имя уйдет из истории, и его родственники так и не узнают, что умер он годом раньше.