— … и мы, сестры мои, должны чтить и любить Бога, доверяя нашу жизнь только ему. Да будет на пути нашем земля, да воссияет над ней свет любви Божьей, — сестра Маргрет, похоже, снова вошла в раж, но вся команда, и даже компания женщин, которых капитан тоже заставил принять участие в службе, молча и внимательно слушали ее. Не знала, что буду так рада проповеди, но она была сегодня очень кстати.
Я все это время, встав подальше, за спины моих «сестер», разглядывала людей. Среди пестрой компании женщин, которые, как оказалось, тоже плыли к новым мужьям, чьих лиц даже не видели, были в основном, воровки, но, поговаривали, что заработать телом для них тоже не представляет труда. Их осталось шесть человек из восемнадцати. «Наших» квакерш осталось семеро вместе с Маргрет и со мной. Бог интересно сравнял счет, потому что «сестер» в начале пути было двадцать.
Бетти — рыжеволосая, чуть пухлая, с достаточно милыми округлыми чертами, но язвительным изгибом губ, стала в этом пестром стаде кем-то, вроде главаря. Она спорила и ругалась не только с нами, но и с членами команды. Мужчины не спорили с ней, но иногда, когда она забывалась и начинала хамить, давали отпор и несколько затрещин. Материлась она не хуже команды, и некоторые матросы угощали ее пивом и виски, потому что она могла поддержать беседу на том уровне, который развлекал мужчин.
Ее подпевала — тощая, кареглазая Анна, сейчас открыв рот слушала Маргрет, и не известно, что творилось в ее голове, но глаза у нее слезились. Ее впалые щеки говорили или о болезни, или о слишком активном метаболизме, потому что, если посмотреть на нее с подругой, было ощущение, что Бетти объедала ее, но это было не так.
Остальные были скромнее, и просто держались кучкой, обычно, они болтали, подшивали свои платья и юбки, спали днем, а ночью уходили на палубу, где им иногда, видимо, от команды, тоже перепадало пойла, которое они называли «виски». Смех стоял до глубокой ночи, и капитан не собирался бороться с этим, так как знал, что больше отдушины перед смертью у ребят нет. А то, что все идет не так, как задумано, говорил взгляд капитана. Слишком долго мы были в море.
Маргрет разошлась как «холодный самовар», и начала рассказывать о грехах и наказании за них, но надо отдать ей должное — говорила она так эмоционально, что даже я иногда ловила суть сказанного. Я стояла, закрыв глаза и наслаждалась солнцем, чувствуя, как оно прогревает тело под шерстяным платьем, но не может добраться до ледяного кома в области сердца.
— Сестра Маргрет, спасибо вам за сегодняшнюю службу, — начал было капитан Ланкридж, но Маргрет перебила его, что она делала часто и со всеми:
— Нужно благодарить Бога, мистер Ланкридж, ведь мы живы, и сегодняшнее воскресенье было таким воодушевляющим, что я не могла промолчать, — она еще говорила бы, но капитан понял, что это надолго.
— Сегодня мы откроем неприкосновенные запасы, в которых есть мясо и пиво, и я велю разделить их между всеми нами поровну. Сегодня у нас будет хороший ужин, сестра. Мы все заслужили не только надежду, но и пищу, — он чуть поклонился в нашу сторону и пошел на мостик, а я нашла глазами Айлин и подошла к ней.
— Элиза, какая сегодня хорошая была проповедь, мне даже показалось, что я снова в приходе, что нас опять защищает Бог, — меня начинала злить эта фанатичная ересь, но эта девушка много болтала, и она была моим лучшим проводником в этом мире. Мне нужно было знать больше.
— Бог и сейчас с тобой, Айлин, смотри как солнце пригревает нас, надувает наши паруса, а значит, ведет нас к цели, — я взяла ее под руку. — Скажи, а мы должны знать имена этих мужчин, за которых выходим замуж?
— Нет, Элиза, но они все честные и добрые христиане. Некоторые уже давно работают на «компанию», помогают прибывшим осваивать новые поселения. Это судьи, секретари, там есть даже доктор. Несколько богатых ремесленников и трактирщиков.
— Но мне кажется, что нас многовато. А эти? — я мотнула головой в сторону девушек в ярком.
— Им тоже оплатили дорогу мужчины. Их берут ремесленники, но те, что пониже статусом, потому что часть дороги за них заплатил Его Величество, — она наклонилась к моему уху и продолжила:
— Некоторые сидели в тюрьме, и теперь им простили все их непотребства и воровство, чтобы они стали семейными христианками. Когда мы вышли из Англии, я думала Бог отвернется от нас, потому что они были такие развратные, — Айлин закатила глаза. — Но потом всем становилось плохо, а сестра Маргрет сказала, что мы не должны осуждать их, а должны молиться, чтобы Бог дал им веру.
— Понятно. Слушай, а какой сейчас год и месяц? — я боялась задавать этот вопрос, и надеялась, что услышу от кого-нибудь о датах из простого разговора, но людей, похоже, просто не интересовали даты.
— Число я не знаю, Элиза, но сейчас точно июнь. А год двадцать первый…
— А полностью год?
— Одна тысяча шестьсот двадцать первый, Элиза, ты что? — она засмеялась надо мной. Я заметила, что девушки из «этих» наблюдают за нами.
— Да, точно, что-то с головой, — я отстранилась от нее. Пошла к другому борту, и старалась дышать глубоко. Я знала только одно — в этом году впервые отпраздновали День Благодарения. Осенью. С индейцами, мать их, у которых луки и стрелы, которые будут снимать скальпы, когда поймут, что поселенцы будут только прибывать. Лиля, как мало я слушала тебя. Мне была просто не интересна эта тема. Какой же я была дурой. Я даже дат основных событий не знаю.
— Выглядишь потерянной, овечка, — я услышала за спиной голос Бетти.
— Когда ты туда приедешь, тоже офигеешь…
— Куда?
— Куда тебя везут, детка — в Новый Свет. Потому что там «ад и Пакистан», и мы все должны держаться вместе, — я повернулась к ней.
— Па-ки…
— …стан, Бетти, так все не так просто, как нам описали. И никакие мужья, и даже губернатор, нас не защитят. Поэтому, я объявляю перемирие. Толку от Маргрет так мало, что я готова заключить с тобой союз.
— Что такое «Па-ки-стан»?
— Это как ад, только в нем не черти, а люди с тамагавками. Они с живого человека снимают кожу вместе с волосами, и поскольку они все темноволосые, твоя грива придется им по душе больше всех. Потом расскажу, Бетти. Нужно начать тренироваться.
— Что делать? Ты испугалась меня, поняла, что спорить со мной не надо? И теперь подмазываешься, овечка?
— Я могу прямо сейчас скинуть тебя за борт, но не стану, потому что ты мне нужна там, на этой новой, мать ее, земле, — я схватила ее за ладонь, вывернула ее чуть назад и оттянула большой палец. Бэтти сама присела и вывернулась, лишь бы не чувствовать этой боли. Этот захват из айкидо знали даже школьники, и если исхитриться, то десятилетняя девочка может вот так вот «загнуть» взрослого мужчину.
— Все, все, отпусти, как ты это делаешь, я же сильнее тебя?
— Потом научу, но сейчас никому ни слова. Ты увидишь, что я была права. Поэтому, нам нужно держаться вместе.
— Хорошо, я поверю тебе, только не надо больше вот этих проповедей, хорошо?
— Благодаря проповедям, нам можно побыть на палубе, так мы быстрее наберемся сил.
— Эх, овечка, странная ты, и, похоже, не та, за кого себя выдаешь. Ладно, но имей в виду, я буду наблюдать за тобой, — она сощурила глаз, и внимательно посмотрела на меня. Неужели это настоящий рыжий цвет волос? Ну, если бы красилась, сейчас были бы видны отросшие корни.
— Леди, пройдем сюда с кружками, и я каждой налью пиво, — кричал матрос, подмышкой которого был небольшой бочонок, скорее всего, капитан понял, что не понимает где мы, и когда будет земля. И решил «расшарить» свои личные запасы.
— Мы не будем это пить, — начали было «сестры», но я подходила к каждой и объясняла, что это полезно сейчас, и позволит продержаться дольше. — Пейте все до дна, и жуйте это чертово мясо. Возможно, это последняя пища.
Через час корабль стал сборищем пьяных баб, потому что пить на голодный желудок — та еще радость, а пиво здесь оказалось не тем, что я пила дома. Теми же были только звезды. Маргрет заснула первой, как и большинство «сестер», и сегодня был отличный вечер, когда я увидела ночное небо.
Я сидела на палубе в куче снастей, запрокинув голову и искала знакомые созвездия. Голова приятно кружилась. Пиво я тянула по глотку весь вечер. Может быть, там, в нашем времени, Лиля тоже сейчас смотрит на небо. Я тебя не слышу, детка, но я скучаю, и знаю, что ты тоже. Теперь нас разделяют четыреста лет, и я умру прежде, чем родятся твои предки, но я никогда не забуду о тебе.