Толпа смеялась. Я из-под козырька наблюдала за ними, я видела эти лица, что со слезами на глазах ржали как кони. Я стояла посреди ринга, засунув руки в карманы, тощая, длинная как палка, в мужской одежде и индейских мокасинах, с перевязанными веревочками коленями, чтобы короткие штаны не вылетали постоянно из мягких кожаных сапожек.
— Ты его голодом морил? — раздавалось из толпы? — Он не откусит нам уши? — раздавалось вокруг, и сопровождалось новыми приступами хохота.
— Это еще не все! — кричал невысокий мужичек, выполнявший роль рефери, — Он сам изъявил драться, и участвует в ставках, кто выйдет против? — оглядывался на смеющуюся толпу судья.
— Ну, давайте я, — к веревкам подошел мужчина, ниже меня ростом, но достаточно крепкий — туго сбитый, с явным животиком. Такие хорошо стоят на ногах, но они малоподвижны, а вот то, что у него руки короче моих — не очень хорошо.
— Ты его только не убей, Николя, — орали из толпы. Я оглянулась и нашла глазами Федора. Он заметил мой взгляд и улыбнулся. Теперь он стоял в первом ряду. Я ждала знака.
— А если я скажу, что это не мужчина? — прокричал рефери, я посмотрела на Федора, и тот снял кепку. Я повторила за ним — толпа загудела. Народу было теперь очень много. Вот где проводят вечера мужчины города и все моряки…
— Нет, вы решили меня унизить? — ответил Николя, и ушел в толпу, крича в сторону ринга о том, что с женщинами он не дерется — ему не интересно.
— Ее зовут Лиза, она русская, и готова драться. Она поставила на себя. Драка без оружия, пока она не окажется на спине! — кричал рефери.
— Да она и должна лежать на спине, почему она здесь, зачем, кто она? — раздавалось из толпы. Я собралась с силами, вспомнила французский и заорала на весь ринг: — Трусы, все французы трусы!
Тишина воцарилась так резко, словно я закрыла качественное окно, выходящее на шумный проспект. Мужчины переглядывались, начинали разговаривать, и тут из толпы вышел мужчина лет тридцати:
— Если я положу ее на лопатки, она уйдет со мной, — коротко сказал он и подняв веревку прошел ко мне на середину ринга. — Ты согласна? Иначе я не готов драться, мужчина должен жениться после такого, правда? — он смотрел на меня внимательно, будто я уже стала его вещью. Он одного роста со мной, руки крепкие, но не жилистые, больше мускулистые, словно он специально их качал. У моряков руки другие. Этот явно местный или вроде купца из Франции.
— Я согласна, а если я выиграю, ты отдашь мне десять золотых. Это кроме ставок! — подняв подбородок гордо заявила я свои условия, толпа загудела пуще прежнего. Зрелище было эпатажным, я уверена, что Федор сейчас потирал руки, и понимал, что первый бой ерунда по сравнению с тем, что будет во второй и третий бой. Люди попрут сюда как в цирк. У меня же были иные планы.
— О! Она ставит мне условия! Я согласен, люблю женщин с огоньком, — крикнул он и мы ударили по рукам. Рефери подозвал людей, которые в ту же минуту начали принимать ставки. Думаю, Федор поставил не мало. Я отогнала на секунду пронесшуюся мысль о том, что могу и проиграть, и уже этой ночью в лучшем случае, окажусь женой этого француза, в худшем — даже думать не хочу.
Мужчина, что уже прикидывал как меня использовать в дальнейшем, снимал камзол, заворачивал рукава на рубахе, вынимал нож из сапог. Не симпатичный, самовлюбленный тип с залысинами. Его верхняя губа была такой пухлой, что придавала лицу выражение горделивости, пацанства. Нет, Мария, ты просто обязана сделать все возможное, и самое главное — не поддаваться ни на секунду, иначе, н просто свалит весом.
В момент, когда ударил гонг, в моей голове включился слоу-мо, и все окружающее, с мужчиной в центре ринга, словно в замедленной съемке начало надвигаться на меня.
Он сделал лишь одну ошибку — решил обхватить меня руками, широко раскинув руки. Я могла бы просто ударить его в солнечное сплетение, а потом просто толкнуть, но нам с Федором нужна была красивая победа, которая не могла быть случайной.
Я, словно в жесте рукопожатия правой рукой схватилась за его правую ладонь чуть выше, чем это принято, немного выгнув ладонь, и резким движением локтя ударила его в нос.
Это происходит так быстро, что у человека возникает ощущение, что он ударился лицом о трубу, а ногами поскользнулся на очень скользкой поверхности. А самое главное — разбитый нос смотрится эпично — брызги крови говорят сами за себя. Я почти не поменяла положение корпуса. Толпа замолчала. Я подошла к рефери, вытянула к нему ладонь, на которую он положил мешочек с десятью золотыми.
— Благодарю, месье, и десять золотых от господина с разбитым носом переходят в мой карман, — поклонилась на четыре стороны и поспешила к Федору, который уже махал мне, поторапливая. Толпа взревела.
Обратно в дом мы не вернулись. Мы направились к реке. Я натянула кепку, спрятала волосы, шла быстрее Федора. В общем, сейчас, даже если он не отдаст мне обещанное, я уже в выигрыше.
— Иди сядем здесь, — он указал на бревна, которые днем использовались как место для посиделок матросов, мы подошли к ним и сели. — Сейчас они принесут деньги. Ты ночуешь в нашем доме, — словно за меня уже все решено, продолжил Федор.
— У вас так у вас. Только денежки мне мои отдай, понял? Пусть у меня лежат! — борзо ответила я Федору, и поняла, что Федор сейчас не выпустит меня из рук. Только обманом я могу уйти. Я для него курица, несущая золотые яйца, и потерять такую — смерти подобно.
Те же трое подошли только через час. Было уже не меньше полуночи. В тяжелом и объемном мешочке у них были монеты. Кое-как разобравшись с ними, поделив деньги, они ушли, оставив нас вдвоем на берегу.
— Давай мои десять монет, как обещал, иначе больше никаких боев, — протянула я ладонь. Он отсчитал десять монет, и протянул мне. Я достала мешочек с десятью монетами, доставшимися мне сразу, ссыпала эти в него же, развязала шнурок с ноги, перевязала им еще раз мешочек с добычей, и завязала его на шее так, чтобы он не снялся с головы. Если мой план не сработает, этим шнурком меня и задушат.
— Идем домой, — встал Федор, и уже направился в сторону форта.
— Нет, подожди, я должна помыться, пока темно и никто не видит. Уже два дня воды не видела, даже не думай спорить.
— Только не думай, что я отвернусь, — ответил Федор. Именно это мне и было нужно, чтобы не терять время.
— Я в одежде умею, — ответила я, сняла мокасины, кепку и суконную куртку, видимо, перешитую ее прежним владельцем из камзола, положила все на бревне рядом с Федором.
— Оставляй свой мешок, неужто ты думаешь, я убегу? Я мог бы тебе их не отдавать.
— Не, своя ноша не тянет. Пусть будут со мной, — без эмоционально ответила я Федору и пошла в воду. Через пять метров с берега ничего не было видно — вода сливалась с небом — сплошное чернильное пятно.
Я старалась шагать не слышно, шлепала по воде руками, ойкала и айкала, и старательно уходила в глубину, чувствуя, как далеко начинается настоящее течение.
— Ты где? — кричал с берега Федор. В этот момент я поняла, что я отошла далеко.
— Здесь. Больно мелко, со дна весь ил поднимается. Жди, еще вещи прополощу, — ответила я, сделала еще один шаг и легла на спину. Река понесла меня вниз, и последнее, что я услышала от Федора было:
— Гляди, исподнее не утопи, вещей та нету больше, — он хохотнул и замолк. Господи, прошу, неси меня быстрее, быстрее. Теперь нужно примерно вспомнить, через сколько мы были на месте. Каноэ шло явно быстрее, подгоняемое веслами, но я решила ускориться через десять минут, как замолк голос Федора, я плыла как могла, я вспомнила все техники, и поняла, что длинное тело имеет массу преимуществ.
Свет факелов от форта пропал минут через двадцать, и я поняла, что меня начинает знобить. Мешочек я то и дело перекидывала за спину. Я шепотом считала секунды. Когда точно прошло больше сорока минут, я начала присматриваться к берегу. Тут и там горели костры — на берегу жили индейцы, и мне нельзя было выходить везде. Но я могла пройти мимо своих. Лишь бы они не ушли.
— Элизабет, — раздалось в воде у меня за спиной. Я за секунду поняла, что значит, когда волосы на затылке встают. Кто-то плыл со мной в воде. Этот кто-то знал мое имя, и мой мозг дал команду — сделать то, что сделала бы в этой ситуации любая женщина — я заорала и погребла в три раза быстрее.